Мэрион Брэдли - Туманы Авалона
– Раз ты остаешься в доме Божьем, молись за меня, леди.
"Моя любовь к тебе – вот моя молитва, – подумала Гвенвифар. – Любовь – единственная молитва, которую я знаю". Никогда еще она не любила Ланселета столь сильно, как в этот миг; потом хлопнула дверь, беспощадно отсекая все, что осталось за ней, и Гвенвифар ощутила, как стены смыкаются вокруг нее, подобно ловушке.
Сколь безопасно она себя чувствовала средь этих стен в былые дни, давно оставшиеся в прошлом! Они казались тогда такой надежной защитой… Теперь же Гвенвифар осознала, что ей предстоит остаться здесь до самой смерти. "Когда я была свободна, – подумала она, – я страшилась своей свободы и не ценила ее. А теперь, когда я научилась любить ее и стремиться к ней, я отказалась от нее – ради своей любви". Гвенвифар смутно ощущала, что поступила правильно: свобода – достойный дар и жертва Господу. Но все же, идя по монастырю, она никак не могла отделаться от ощущения захлопнувшейся клетки.
«Ради моей любви. И ради любви Господней», – подумала Гвенвифар и почувствовала, как в ней проклюнулся первый росток душевного покоя. Ланселет отправится в ту церковь, где умер Галахад, и помолится там. Быть может, он вспомнит тот день, когда туманы Авалона расступились, и они втроем – она сама, Ланселет и Моргейна – заблудившись, шли по колено в озерной воде. При мысле о Моргейне в душе Гвенвифар вдруг вспыхнули любовь и нежность. «Мария, святая Матерь Божья, не покинь ее. Пусть она придет к тебе, когда настанет срок…»
«Стены, эти стены – они лишат меня рассудка. Я никогда больше не буду свободной…» Нет. Ради своей любви и ради любви Господней она научится снова любить эти стены. Сложив руки в молитвенном жесте, Гвенвифар прошла по монастырю к дому, в котором обитали монахини, и скрылась в нем – навсегда.
ТАК ПОВЕСТВУЕТ МОРГЕЙНА
Я думала, что лишилась Зрения; Вивиана отказалась от него, еще когда была младше меня, и избрала себе преемницу. Но некому было воссесть на престол Владычицы после меня, и некому было воззвать к Богине. Я видела, как умерла Ниниана, и ничего не могла поделать – даже пальцем не могла шевельнуть.
Я выпустила это чудовище в мир и молча смирилась с теми деяниями, что должны были заставить его бросить вызов Королю-Оленю. И я видела из своей дали, как разрушили храм на Драконьем острове, и как началась охота на оленей – без любви, без вызова, без обращения к той, что сотворила оленей: просто стрела, прилетевшая из зарослей, или удар копья. И на народ Ее чужаки тоже охотились, словно на оленей. Течение сил в мире изменялось. Иногда я видела Камелот, уходящий в туман, и войны, бушующие вокруг, и новых врагов, выжигающих и опустошающих побережье – норманнов… Новый мир. Новые боги…
Воистину, Богиня ушла – даже с Авалона, – и я, смертная, осталась одна…
И все же однажды ночью меня посетил некий сон, некое видение, некий обрывок Зрения – я увидела это в зеркале в ночь новолуния.
Сперва я видела лишь войны, терзающие страну. Я так никогда и не узнала, что же произошло меж Артуром и Гвидионом после того, как Ланселет и Гвенвифар бежали из Камелота, но вражда расколола соратников, а Гавейна и Ланселета разделила кровная месть. Позднее, уже находясь при смерти, Гавейн простил Ланселета – он всегда был великодушен. Он умолял Артура помириться с Ланселетом и призвать его вернуться в Камелот. Но было поздно. Теперь даже Ланселету было не под силу собрать воедино легион Артура, ибо многие пошли за Гвидионом; на его стороне теперь выступала добрая половина людей Артура, и большая часть саксов, и даже отдельные изменники-северяне. И в тот час перед рассветом зеркало прояснилось, и в таинственном, нездешнем свете я наконец-то увидела лицо моего сына. Он медленно поворачивался из стороны в сторону, вглядываясь в темноту, и в руках у него был меч…
Он, как в свое время Артур, шел бросить вызов Королю-Оленю. Я и забыла, что Гвидион невысок ростом, как Ланселет. Эльфийская Стрела – так саксы прозвали Ланселета; невысокий, смуглый и смертоносный. Артур был выше его на голову.
О, во времена Богини человек выходил против Короля-Оленя, взыскуя его сана! Артур предпочел дождаться кончины своего отца, но теперь в этой стране правят иные порядки – отец враждует с сыном, сыновья бросают вызов отцам – и все ради короны… Я словно видела, как земля краснеет от потоков крови там, где сыновья не желали терпеливо дожидаться своего восшествия на престол. А затем я увидела среди кружащейся тьмы Артура, высокого и светловолосого… он был один, отрезанный от всех своих товарищей, и в руке у него сверкал обнаженный Эскалибур.
Но за этими кружащими фигурами вставали и иные картины: вот Артур, забывшийся беспокойным сном у себя в шатре, вот Ланселет охраняет его сон. А где-то – я знала это – спит и Гвидион, окруженный своими воинами. Однако же некая часть их души рыскала по берегам Озера, вглядываясь во тьму, выискивая друг друга и держа мечи наготове.
– Артур! Артур! Выходи на бой! Или ты слишком меня боишься?
– Никто не посмеет сказать, что я когда-либо бежал, не смея принять бой!
Артур повернулся к Гвидиону, что как раз вышел из леса.
– А, так это ты, Мордред, – сказал он. – А я так и не мог до конца поверить, что ты действительно выступил против меня – не мог, пока не увидел этого собственными глазами. Я-то думал, что все эти россказни – выдумки недоброжелателей, старающихся подорвать мое мужество. Но что я тебе сделал? Отчего ты сделался врагом мне? Почему, сын?
– Неужто ты вправду веришь, что я когда-то переставал им быть, отец? – с невыразимой горечью произнес Гвидион. – Для чего же еще я был рожден на свет, как не для этого мига, для того, чтоб бросить тебе вызов – ради дела, что ныне не принадлежит уже этому миру? И я не знаю теперь, почему я выступил против тебя – потому лишь, что у меня не осталось иной цели в жизни, или ради этой ненависти.
– Я знал, что Моргейна ненавидит меня, – тихо произнес Артур, – но не думал, что ненависть ее настолько глубока. Неужели ты обязан подчиняться ей даже в этом, Гвидион?
– Так ты думаешь, что я исполняю ее волю? Глупец! – прорычал Гвидион. – Если бы что-то и могло заставить меня пощадить тебя, так это мысль о том, что я выполняю волю Моргейны, что это она желает свергнуть тебя! Я не знаю, кого ненавижу сильнее – – тебя или ее!
А потом я шагнула в свой сон – или видение, или что бы это ни было, – и осознала, что стою на берегу озера, облаченная в одеяние жрицы, стою меж Артуром и Гвидионом, готовыми сойтись в схватке.
– Должно ли этому свершиться? К вам обоим взываю – во имя Богини, помиритесь! Я виновна пред тобою, Артур, и пред тобою, Гвидион, но вы должны ненавидеть меня, а не друг друга, и я прошу вас именем Богини…
– А что мне Богиня? – Артур сжал рукоять Эскалибура. – Я всегда видел ее в тебе, но ты отвернулась от меня, а когда Богиня отвергла меня, я нашел другого Бога…
А Гвидион, взглянув на меня с презрением, произнес:
– Мне нужна была не Богиня, а мать, а ты отдала меня той, что не боялась ни Богини и никого из богов.
– У меня не было выбора! – воскликнула я. – Я не могла иначе…
Но они бросились друг на друга, промчавшись сквозь меня, словно я была соткана из воздуха, и мне почудилось, что их мечи встретились в моем теле… А потом я вновь оказалась на Авалоне и в ужасе глядела в зеркало – а там ничего не было видно. Ничего, кроме пятна крови, расплывающегося на поверхности Священного источника. У меня пересохло во рту, а сердце бешено колотилось о ребра, стараясь вырваться из груди, и на губах чувствовался горький привкус краха и смерти.
Я подвела, подвела, подвела всех! Я была неверна Богине – если и вправду существует какая-либо Богиня, кроме меня самой, неверна Авалону, неверна Артуру, неверна брату, и сыну, и возлюбленному… и все, к чему я стремилась, обратилось в прах. Небо посветлело, и на нем уже появились отсветы зари. Скоро взойдет солнце. И я знала, что сегодня где-то там, за туманами Авалона, Артур и Гвидион встретятся – встретятся в последний раз.
Когда я вышла на берег, дабы вызвать ладью, мне почудилось, будто вокруг меня собралось множество низкорослых смуглых людей, а я шла среди них, как надлежит жрице. На ладье не было никого, кроме меня, – и все же я знала, что вместе со мною сейчас стоят и другие женщины в платьях и венцах жриц: Моргейна Дева, отправившая Артура бросить вызов Королю-Оленю, и Моргейна Матерь, в муках родившая Гвидиона, и королева Северного Уэльса, сотворившая затмение, чтоб заставить Акколона выступить против Артура, и Темная королева волшебной страны… или то была Старуха Смерть? А когда ладья приблизилась к берегу, я услышала возглас последнего из спутников Артура:
