Спасти СССР. Манифестация II (СИ) - Большаков Валерий Петрович
- Девять тысяч рублей… - проговорила Ёлгина упадающим шепотом.
- Самое ценное в жизни не продается, и не покупается, - голос мой звучал по-прежнему спокойно, хотя, быть может, и с примесью патетики. – А вы мне обе дороги. Гораздо дороже квадратных метров.
Женские глаза многое могут выразить, идущее от души – влажным блеском, трепетом ресниц, темью зрачков. В зоркой синеве напротив я уловил и боязливую лукавинку недоверия, и благодарную поволоку.
Суетливо заправив за ухо выбившиеся пряди, Софи растерянно вымолвила:
- Спасибо… Большое…
- Большое пожалуйста! – улыбнулся я.
Среда, 17 мая. После полудня
Ленинград, Павловский парк
Рощи смыкались в зеленые дебри, и только накатанные аллеи удерживали восприятие – это не лес, граждане интуристы, а парк.
Вот асфальт кончился, и Синти зашагала по плотно утоптанной земле.
- Шибче, шибче… – подбадривал Фред, топорща прокуренные усы. – Не гони…
- То шибче, то не гони! – засопела Фолк.
- Не отрываемся от «наружки», ведем себя примерно… - наставительно нудил Вудрофф. - О, показались… Вперед.
Подустав от долгой ходьбы, Синти со злостью покосилась на Фреда. Тот ступал широко, с виду лениво, но неутомимо, поглядывая по сторонам и довольно жмурясь. Козел рыжий…
Отвлекшись, она споткнулась о замшелый камень.
- За ручку, может? – хихикнул Карл, шествовавший в арьергарде.
- Обойдусь как-нибудь.
«Козел старый!» - желчно подумала девушка, и зашагала энергичней.
- А куда мы хоть? – поинтересовалась она, расстегивая куртку – солнце припекало.
- Устроим пикничок на лоне! – хохотнул Фред.
- А я, может, не хочу! – взбрыкнула Фолк.
- А через «не хочу»! – язвительно ухмыльнулся шеф. – Ты на службе, детка, и это приказ.
- Да зачем? Что там делать, на природе?
- Как что? – комически изумился Вудрофф. – Чаи гонять, слушать, как птички чирикают, целоваться вволю…
- Со своей Мередит целуйся! – огрызнулась Синти.
Фред прыснул, и смолк минут на пять. «Тройка удалая» уже покинула широкие аллеи и проторенные дорожки, углубляясь в дальний уголок парка, порядком запущенный, оккупированный кустарником, и делая редкие остановки – просто так, разумеется, пейзажами полюбоваться.
Выбравшись на солнечный склон, Карл осмотрелся.
- Приятное местечко.
- Подходящее, - согласился шеф.
- Русские нас тут издали заметят, - пробурчала Фолк, вымотавшись.
- А мы и не прячемся, - безмятежно зажмурился Карл, освобождаясь от рюкзака. – Так было задумано…
- Кем? – задиристо отпасовала девушка.
- «Спящим» агентом, - в мягком голосе Вудроффа лязгнул металл, остужая тон до серьезного. – Мы «разбудили» его недели две назад. Он не молод - с семьдесят второго на пенсии, но активен и бодр. И очень опытен. Как-никак, бывший замначальника 2-го отдела Управления КГБ по Украине!
- Ого! – уважительно воскликнула Синти. – Ничего себе…
- А ты думала… - Фред встряхнул скатанный плед, и расстелил на травке. – Падай.
- М-м… - замычала девушка. Аккуратно присев, вытянула гудящие ноги. – Так он в этом… в Киеве или здесь уже?
- Снял квартиру в Ленинграде, - кивнул Карл, потроша рюкзак. – Инструкции ему передали, а встречаться будем в этом парке.
- А-а! Так мы приучаем «наружку» к нашим визитам? Мог бы сразу сказать! – фыркнула Синти, надуваясь. - А то – пикничок, пикничок!
- И еще какой! – Карл выставил термос и коробку с бутербродами. – Угощайся.
- Не хочу, - буркнула Фолк.
- Ну, тогда… - губы Вудроффа плотоядно выгнулись. - Следующий номер нашей программы!
Он ловко облапил надутого вице-консула, и крепко поцеловал – в нос било табаком и дешевым одеколоном, а усы нещадно кололись.
- Отстань! – девушка яростно оттолкнула приставалу. – Козел рыжий!
Фред не обиделся – захохотал, валясь на спину и раскидывая руки.
- Синти, золотце, ты неподражаема! – воскликнул он. – За это я тебя и люблю!
- Без взаимности! – отрезала Фолк, сердито поправляя растрепанные волосы.
- Да ладно… - длинно вздохнул Вудрофф, и закручинился. – Ты просто не представляешь, в каком я напряге, днем и ночью…
- Бедненький… - съязвила Синти.
- Да правда… - вяло вытолкнул Фред. - В Вашингтоне совсем с ума посходили с этим «Источником» – жмут, как орех пассатижами!
- Во-во… - поддакнул Карл, берясь за сэндвич.
- Колби всё по-своему норовит, - жалился Вудрофф, - чтобы мы вкрадчиво работали, «мягко-осторожно», исподтишка, а Збиг… - он поиграл желваками. - Этот чертов поляк прямо за горло хватает – «обостряйте-де оперативную работу!» До чего ж мне надоело играть слугу двух господ, если бы кто-нибудь только знал…
Фолк глянула на шефа с хмурой подозрительностью, и криво усмехнулась.
- А ты выбери среднее арифметическое, - присоветовала она. – Мягкое обострение!
Прикрыв веки, Фред забавно пошевелил усами.
- Ох, уж эта женская мудрость… - заворчал он. – В теории – умно, а на практике – не выполнимо.
- Ну, так прояви мужскую смекалку!
- Ладно… - упругим движением Вудрофф сел. – Ешь, давай. Зря я, что ли, сэндвичи сочинял? И чай стынет… Посидим полчасика – и обратно.
- Тридцать минут покоя… - кряхтя, Карл разлегся с краю подстилки. - Просьба не будить!
Синти представила себе электричку, Витебский вокзал – и достала здоровенный бутерброд из грубо порезанного батона, да с толстым ломтем ветчины. Лучше уж на лоне…
Глава 5
Вторник, 23 мая. День
Ленинград, набережная Фонтанки
Я шагал по Невскому в вялом темпе, самому себе напоминая подвсплывшую субмарину. Не ту, что нагло прет в надводном положении, разваливая тугие волны, а подлодку, едва выставившую рубку, словно плавник таящейся акулы.
Моя жизнь двоилась, запараллеленная в разных мирах – в обычном, таком простом и понятном, докучающем житейской маетой, и в скрытом, полном неясных угроз, да томительных тревог. На меня шла охота: могущественные спецслужбы азартно соревновались, шаря по городу частым бреднем, а я даже понять не мог, волен ли? Или пойман – и ведом?
Да еще эта «попаданческая» химеричность…
Вроде и сросся с телесной оболочкой юнца, уживаюсь с его хотениями, пряча взрослую суть, но и досадные прокольчики свербят. То взгляд выдаст, то язык обронит лишнее…
Иногда, в минуты слабости, вчуже слежу за метаниями Дюши Соколова - он мне представляется вспугнутым зайчиком-побегайчиком, что отчаянно вьет хаотичные петли, а красные флажки трепещут со всех сторон - обложили косого, загоняя в безвыходный круг, и спасенья нет…
Но случаются порой моменты торжества или нечаянной радости, и вот тогда я кажусь себе Человеком Всемогущим, познавшим вечность. Сижу, весь такой из себя просветленный, и наблюдаю за скучной суетой вокруг.
«Я от КГБ ушел, а от тебя, ЦРУ, и подавно уйду…»
Чокнуться можно, но спасала слитность натуры – будущее и прошлое уживались во мне, храня зыбкое равновесие. Да и юные позывы здорово отвлекали от тяжких дум и нудных истин, наполняя всего верой, надеждой и любовью, да без удержу, с горкой! А в голове так и вызванивает голоском ведущей из «Пионерской зорьки»: «Счастье для всех – и даром!»
Щурясь на солнце, я свернул к Фонтанке и неожиданно столкнулся с Рукшиным, сбившим мой философический настрой. Круглое лицо знатного учителя успело напитаться слабым золотистым загаром, но выражало не довольство летом, что катило на Ленинград, а детскую растерянность и обиду.
- Здравствуйте, Сергей Евгеньевич! – вступил я.
Математик глянул сквозь меня, не узнавая, затем его взгляд сфокусировался.
- А-а, Соколов… - протянул он как-то отрешенно. – Готовишься?
- Изо всех сил! – улыбнулся я, кивая на здание библиотеки ЛОМИ. – Вон, допустили… М-м… - во мне поборолись неловкость с настороженностью. – Что-то случилось?
