Убей-городок 2 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Следующий после савинского выступления день принёс сообщение — это всё-таки убийство. В акте судебно-медицинского исследования трупа было много всяких мудрёных слов, которые можно было перевести на простой человеческий язык так, что смерть наступила от насильственной механической асфиксии, только не странгуляционной (вот, не обошёлся всё-таки без непонятных слов), то есть не от сдавления шеи петлей, а от закрытия дыхательных отверстий. Придавили тебя подушкой, например, или полиэтиленовый пакет на голову набросили. Так что всё это повешение было только для отвода глаз в надежде преступника на то, что и так прокатит. Не специалист он был, видимо, в таких вопросах-то.

И да, в крови и моче жертвы была малая толика этилового спирта. Девушка на момент расставания с жизнью была слегка подшофе. А тут и прокуратура — вот она! Со своим уголовным делом: пожалуйте на работу по раскрытию. И понеслось.

В целом картина получалась следующая.

Жила — была девочка, желанная кровинушка, родившаяся через год после Победы. Отец — фронтовик, не понаслышке знающий, что такое смерть и оттого ещё более ценивший жизнь, души в доченьке не чаял и баловал её всячески, насколько это возможно в послевоенной колхозной жизни. И мать от него не отставала. Оттого и выросла девочка умненькая да весёлая, свято верящая в людскую доброту. Окончила школу и поехала в Город (город для колхозников в той местности был один — Череповец) поступать в пединститут. И поступила, и отучилась и даже практику обязательную отработала учительницей на селе. Дольше в деревне оставаться не стала, как ни упрашивали, приехала опять в Череповец.

Определили её в школу на работу учителем русского языка и литературы и поселили в общежитии. Только вот подружки, которые знали Веруньку ещё по студенчеству, отметили, что приехала после отработки уже не весёлая хохотушка, а серьёзная женщина, в жизни которой что-то произошло. Раньше она всё смеялась, что будет ждать рыцаря на белом коне, и он её обязательно найдёт. И проглядывала сквозь смех такая её несокрушимая вера, что думалось: и впрямь ведь найдёт. Только, видимо, в тех краях, куда её распределили, таких-рыцарей-то не водилось. Белый конь на конюшне стоял, только его лучше бы сивым мерином называть, а вот о рыцарях там отродясь не слыхивали. Подружки после Вериного возвращения, видя такую её перемену, спрашивали поначалу, что да как, да только внятного ответа не добились и понемногу отстали от неё с расспросами. Крутились на общежитских кухнях какие-то невнятные слухи, что была будто бы у неё трагическая любовь с местным завклубом, от которой чуть не получился ребёночек, да вот только ни ребёночка, ни завклуба в её жизни не осталось.

Через пару лет Вера из общежития съехала. Сказала, что подвернулась счастливая случайность пожить в однушке родительских то ли знакомых, то ли совсем уж дальних родственников, которые решили перебраться на жительство в Ставрополь (или в Краснодар?), а квартиру разрешили использовать Вере за небольшую денежку. Да и пригляд всё-таки за жильём будет. Мало ли, трубу прорвёт или газ придут проверять.

Многие Верины подружки уже замуж повыходили, и их дружба потихоньку сошла на нет. Не захотели независимую одинокую женщину подле себя да своих мужей держать, как бы греха не случилось. А Вера этого будто и не заметила, да и не видно по ней было, что она кого-то ждёт или ищет. Жила тихонько одна и даже случайно её с каким-нибудь ухажёром никто не видел. Только вот несколько месяцев назад стали коллеги по работе замечать, что Вера как-то встрепенулась, что ли. Взгляд ожил, на шутки стала реагировать, да и у самой пошутить иной раз получалось. Что-то у неё там в жизни произошло, что вытолкнуло её из своей тихой депрессухи. Спрашивали, но внятного ответа не получили. Думали ухажёр, так ведь ни разу никого рядом с ней из мужского пола так по-прежнему и не видывали.

Зато сама она ни с того, ни с сего разразится вдруг в учительской какими-нибудь стихами, и главное — непонятно, к чему они. К каким-то своим мыслям, получается.

А потом наступило лето, и все потеряли друг друга из виду. Только в августе, когда учителям уже на работу выходить, и встретились снова все. Вера за отпуск похорошела, загорела. От старого упадничества — никакого следа. И вот на тебе!

Старики-родители, совсем обезумевшие от свалившегося на них горя, никак не могли понять, что от них требуют на квартире дочки эти строгие люди в форме, и почему им никак не показывают дочку. Ведь она же здесь должна быть. С большим трудом от них удалось добиться, что никаких особых ценностей у Веруньки отродясь не бывало, а пропало ли что, этого они не знают. Мать только вспомнила, что был у дочки кулончик серебряный на цепочке. Да и не кулончик это, а что-то вроде ладанки искусной работы из серебра чернёного на изящной серебряной же цепочке. Теперь таких не делают. Память ещё от прабабушки. Ценности, наверное, особой не представляет, но уж больно хороша вещица. Носить-то её Вера не носила, не поймут ведь антихристы нынешние, но берегла пуще глаза. А где в этой квартире искать тот кулончик, они не знают.

По заключению медиков смерть жертвы наступила примерно за сутки до обнаружения, то есть второго сентября. Замки в квартиру не повреждены. Учитывая радужное настроение Веры первого числа можно было предположить, что в этот вечер она ждала кого-то для себя очень важного и впустила его в квартиру сама, а может они и пришли вместе. Стало быть, преступника надо искать среди близкого окружения Веры. Только вот где оно, это окружение?

Подъезд, где жила Вера, в этом плане ничего интересного не дал. В школу Савин (это он сам рассказывал) отправился вместе с инспектором детской комнаты Светланой Ивановной. Дело вроде не для детской комнаты, но со Светланой Ивановной легче с учителями доверительный контакт установить. Установили, поговорили, велели к следователю прокуратуры на допрос явиться, повестки оставили. Ничего интересного не было, пока у пожилой географички не вырвалось:

— Тоже мне, рыцаря на белом коне она ждала! Как же! Ждала она! А сама чуть в подоле не принесла, вот тебе и рыцарь весь до копейки.

Тут и выплыл заведующий клубом, с которым Вера, по словам той же географички, шуры-муры водила. Ни имени, ни фамилии. Хорошо хоть райцентр назвали, где Вера отрабатывала по распределению свои три года. Бабушкино, конечно, не ближний свет, но хоть что-то. И реальная возможность установить конкретное лицо из близких связей Веры, с которым можно работать. А что? Чем не подозреваемый, когда других нет? И для отчёта приятней — отрабатываем версию принадлежности к убийству связей потерпевшей по месту её проживания во время послевузовской отработки. Всё солидно.

Эта географичка оказалась прямо кладезью слухов и сплетен, не чета молодым учительницам.

— А я ещё скажу! Да, да, скажу! Не такая уж она недотрога была!

Географичка строго посмотрела на собравшихся возражать коллег помоложе.

— Иначе с чего бы вдруг за ней этот Смирнов стал ухлёстывать, а? Ну, это отец нашего охламона, беды всей школы, Павлика Смирнова?

Ай да бабка! Ай да Миклухо-Маклай! Ещё одного подозреваемого нам представила! Напрасно находившиеся в учительской коллеги пытались объяснить, что Вера тут не при чём. Геграфичка строго пригвоздила всех несогласных пословицей из народа, что если собака женского пола чего-то не захочет, ну и так далее. Учительская покраснела, не говоря уж о присутствующих.

— Я знаю отца этого Павлика. — подала голос инспектор детской комнаты. — Плохиш, каких мало. И не надо ему никакого повода для своих безобразий.

Вот такие успехи принёс поход в школу. Появились конкретные люди, с которыми надо было работать. А это всегда лучше, чем искать иголку в стоге сена, особенно если она сама из соломы. А на географичку, я думаю, Савин положил свой глаз. Нужны в коллективе такие полезные люди, даже если коллектив их и не любит.

Был осмотрен стол Веры Петровны в учительской, и стол в ее кабинете. Никаких личных записей, никаких личных вещей и, конечно, никакого кулона. Рабочие материалы к урокам. Несколько книг и тетрадей, а ещё маленький, сантиметров семи высотой, пластмассово-меховой Чебурашка с добрым наивным взглядом.