Назад в СССР 2 (СИ) - Хлебов Адам

— Ну а что же ты в милицию не пошел?, — спросил Костя

— Сударь, мне казалось, что вы лучше разбираетесь в жизни. Вы женаты? Вы же студент? На каком курсе учитесь?

— Нет не женат, на третьем я.

— Это хорошо, как говорит один мой профессор, заведующий кафедрой анатомии — жены стареют, а студентки третьего курса — никогда. В какую милицию мне идти? О чем вы говорите? Я навсегда для Витя-Пианист.

Он достал ещё одну сигарету.

— Вы знаете, что такое навсегда? Если смешать молоко и кофе, разделить их уже нельзя. Это навсегда. Дым выходит из моей сигареты и никогда не зайдет обратно. Нельзя повернуть время вспять. Вите-Пианисту никто не поверит, а если поверят, то сами менты же меня и уничтожат, заставят писать явку с повинной в лучшем случае. Нет, я больше не верю в общепринятые нормы морали и нравственности. Чтобы мой мир оставался нормальным, идиотов нужно держать подальше от дураков, то есть меня подальше от милиции. Пока мне это удается, в мире царит, в общем и целом, спокойствие и отсутствие катаклизмов каких-либо, кроме природных.

— А другие? Ну были же у Седого другие приятели или родные? — спросил Костя.

Я обдумывал слова этого горе-философа. Не зря судьба отправила меня в Москву. В его словах можно было бы сомневаться, если бы не поведение Лося, косвенно подтверждающего сказанное. Лось вначале помянул капитана, и нам показалось, что речь о милиционере.

Он быстро раскололся и давал нам информацию про бизнес схемы Королькова, потому что боялся вопросов про вдову капитана и Седого.

— Авигдор, сочувствую вашей утрате. То, что вы рассказали многое проясняет. Лосев и Корольков, действительно, враги. Нам нужен ваш…

— Цинизм? -подсказывая, перебил меня стоматолог-пианист. Он поправил кочергой потухшие угли в камине.

— Ваш жизненный и профессиональный опыт, — я вежливо скорректировал слова Вити-Пианиста

— Вот там, — Агвидор указал рукой в угол у окна.

— Что вот там?

— Вот там в углу у окна, за тряпками, лежит ваш фотоаппарат и пленки.

Я подошел к куче старой одежды и из под дырявого ватника извлек обе пленки и купленный у таксиста Зенит.

— Не знаю зачем я вам все это рассказал. Надеюсь, что вы не используете мой рассказ против меня же. Интересно было бы посмотреть на фотки.

— Я без особых трудностей вышлю вам комплект, после проявки. Вообще-то у меня идея, — ответил я нашему новому знакомому, — раз уж вы тут постоянно живете или бываете, давайте я оставлю вам фотоаппарат. Вы будете снимать все интересное, происходящее перед Березкой. А Костя будет регулярно привозить новую пленку и забирать старую.

— Не не пойдет.

— Почему, — удивился я

— Во-первых, потому что я тут же пропью ваш фотоаппарат, и мне потом будет стыдно перед вами, во-вторых, я могу просто его где-нибудь профукать, не потому что забывчивый, а потому что вокруг публика стремная. В третьих, лучшее место для хранения фотопленки — это моя голова.

Он приложил указательный палец к виску.

— Вы можете навещать меня, скажем, раз в неделю. Вите-Пианисту много не нужно: Зубровки бутылочку или две какого-нибудь портвейна Агдам Задуряна. Лесоповал, его еще три топора называют, на худой конец, и спиртяга пойдет и немного закуски. Становлюсь вашими глазами и ушами.

— С чего вдруг такая щедрость? — Костя всё ещё не доверял Вите

— Вы никогда не задумывались,сударь, что все, что вы делаете и что можете сделать в жизни, уже через десять лет, ну или пятьдесят, станет бессмысленным и никому не нужным? Всё, кроме справедливого возмездия.

Он гордо поднял подбородок.

— Ведь я же объяснил вам — хочу справедливого возмездия. Соглашайтесь. Будете знать все последние важные события и сделки. Вот, например, завтра у Лося и нашего Игорька большой диллинг с закупом видеотехники намечается.

— Диллинг это сделка? А если мы и так все знаем? — Костя говорил это уже примирительно, нежели с вызовом.

— Молодой человек, всё знать невозможно. Я никого не хочу обидеть, но когда человеку пятнадцать, то он думает, что знает все. Если ему двадцать два, и он по-прежнему знает все — значит, ему все еще пятнадцать. Даже может четырнадцать.

— Костя, Авигдор, перестаем спорить. По рукам, — я быстро сообразил, что лишние мотивированные глаза нам совсем не помешают. Особенно в свете последних раскрывшихся обстоятельств связанных с пропажей Седого и смертью вдовы капитана дальнего плавания.

Мы выехали обратно в общагу уже заполночь. Я понял, что именно целый день вызывало дискомфорт в машине. Костин четыреста второй Москвичонок не имел боковых зеркал.

Наш автомобиль прерывал ночную тишину города своим натужным ворчанием двигателя и шумом колес по асфальту.

Он мчался по пустынным улицам, оставляя за собой лишь сизый выхлоп, тут же растворяющийся в прохладном октябрьском воздухе.

Вокруг нас царила атмосфера спящего загадочного города. Высокие здания, нависающие своими нарядными фасадами над дорогой, казались таинственными стражами, охранявшими наш маршрут и молча наблюдающими за нашим движением.

Теперь небо, раскинувшееся над нашими головами, заволокло тучами. Они были похожи на огромное, светящееся изнутри покрывало, укрывающее город от всего мира.

Москвич проносился мимо темных парков и скверов, к которых редкие фонари освещали безлюдные и пустые аллеи, покрытые золотом опавшей листвы.

Город спал, и лишь мы с Костей были его единственными ночными гостями. Меня удивляло то, что на улицах Москвы было совершенно свободно и мы практически не встречали припаркованных автомобилей.

Мы мчались всё быстрее и быстрее, Костя давил на «гашетку» словно пытался убедить меня, что Москвич, всё еще — машина зверь. Затем он прервал молчание.

— Макс, я тащусь с тебя. Вот ты даешь!

— Что не так?

— Да в том-то и дело, что все так. Вот бы мне научиться так же как ты…

— Что ты имеешь ввиду?

— Это бомж, Витя. Он тебе всё выложил сам, без какого-либо нажима, вот это класс! Тебе бы следаком быть в МВД. Ты бы на раз дела раскалывал.

— Нет не хочу.

— Почему?

— Неприятно мне, что человек не сильно изменился со времен Достоевского. Хоть и в Союзе все очень стараются.

— Да, вдова — это старушка процентщица?

Я кивнул.

— А этот Витя-Пианист — Родя?

— Не совсем. Но в любом случае, если разобраться, то он интересный тип: врач-музыкант-фарцовщик-картежник и наконец алкоголик. Заплутал в жизни. Бедолага. Тебе его жаль?

— Да, жаль его. Многие так спиваются. Я поначалу злился, потом перестал. Никому такого ада не пожелаешь. Раб — зеленого змея. Тяжело ему жить. Не мне его судить. Завтра после занятий заеду к нему. Отвезу поесть, заодно и узнаю, что там за диллинг.

Я услышал в его словах искренность. Мне стало тепло на душе. Эти люди, воспитанные в СССР в большинстве своем очень добрые. Они часто сердятся вначале, а потом прощают провинившемуся все прегрешения оптом. Они умеют и любят прощать по-настоящему.

— Позднее время уже, девчонки… — я вспомнил, что

— Я звонил, на вахту из ментуры, предупредил, чтобы не ждали. Поболтаешь уже завтра.

— Жаль, конечно, что так поздно я думал еще смогу прогуляться с Викой.

— Первым делом первым делом самолеты… — запел Костян

— Ну, а девушки, а девушки — потом, — подхватил я.

Встреча с профессором Ниязовым на следующее утро Ниязовы прошла, как и было запланировано. Мы вновь встретились в его кабинете в деять утра.

Он позвонил своему приятелю Председателю Президиума Филатову объяснил ситуацию, рассказал, кто я такой и что сделал для него и Лены.

Потом он поручился за меня и Николая Ивановича и направил меня прямиком к Председателю. Здание Совета ОСВОД находилось в трех станциях от Института Археологии.

Утром я заблаговременно выписался из гостиницы, потому что не был уверен, что вернусь к расчетному часу к двенадцати.