Последний Эйджевуд - Смолич Юрий Корнеевич

Джойс прервал эти излияния радости. Покосившись на дверь, — плотно ли она закрыта, — он, понизив голос, спросил Юбераллеса:

— Я заметил у вас в приемной нового человека. Что это за парень? Его лицо мне откуда-то знакомо… Почему-то кажется…

— О, едва ли вы его знаете, — ответил Юбераллес. — Я и забыл перед вами похвастаться. Это — мой новый секретарь. Просто находка. Он иностранец. Слышали о такой стране — Украина? Так вот, он — украинец. Потомок знаменитого предводителя украинцев, которого мы когда-то поддерживали в освободительной борьбе. Но, — мистер Юбераллес вздохнул, — его борьба закончилась неудачно, и он был вынужден эмигрировать. Это — его сын. Здесь он бедствовал. Работал в Эйджевуде. Оттуда и попал ко мне. Замечательный сотрудник. Так и пылает ненавистью ко всему красному. Надежнейший человек. О, этот не продаст! Его фамилия — Петлюрисько.

Но Джойс уже не слушал Юбераллеса. И мистер Петлюрисько — потомок знаменитого предка — его уже не интересовал. Он с головой ушел в радиограммы. Юбераллес тоже зачитался ими.

— Замечательно, замечательно, прекрасно, — быстро приговаривал он, просматривая остальные отчеты, где содержались примерно такие же сведения о других странах. — Надо будет позвонить военному министру — пусть прикажет их немного побрызгать…

Это вполне успокоило Юбераллеса, и с каждой страницей его лицо становилось все светлее и веселее. Он даже причмокивал.

Но на последней странице настроение его резко изменилось. Он перестал причмокивать, лицо его вытянулось, челюсть отвисла и глаза вытаращились, угрожая выскочить из орбит.

— Индия!.. Индия!.. Посмотрите отчет по Индии… — прохрипел он, протягивая бумаги Джойсу и роняя листы на пол.

Джойс подхватил бумагу и прочитал:

«Колониальные войска отказываются выступать против повстанцев. Солдаты взбунтовались. Офицеров арестовывают и обезоруживают. Были случаи самосудов. Некоторые части, подняв красные флаги, братаются с туземцами. Склады оружия в их руках. В полдень связь с колониальными войсками прервалась. Ни одно из государственных колониальных учреждений не отвечает. Из торговых предприятий поступают одна за другой отчаянные радиограммы с мольбами спасти их от своих и туземных бунтарей».

Джойс смял бумагу и бросил ее на пол.

— Начинается, — прошептал он.

— Своих… в наших войсках бунт… наши войска… — проскулил Юбераллес. — Что же дальше?..

— Дальше? — переспросил Джойс. — Дальше — ждите бунтов в военных частях как здесь, так и на эсэсеровском фронте… Во всяком случае, нам надо обеспечить себя противогазами… Я еду на противогазовый завод.

Он решительно встал.

— Вы полагаете, уже надо спасаться? — побледнел Юбераллес. — Поезжайте, поезжайте, — быстро благословил он Джойса. — Вы спасете нас. А я тем временем созову военный совет.

Юбераллес припал к телефону. Джойс вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Если бы он не так плотно закрыл дверь и оглянулся, он увидел бы, как заколыхалась портьера на противоположной двери — той, что вела в комнату личных секретарей Юбераллеса. И если бы Джойс не вышел, а отдернул портьеру, он наверняка бы удивился…

В подпольном штабе коммунаров царил подъем… Отчет, который прочитали Юбераллес и Джойс, был получен и здесь. Именно этого ЦК ждал долгие годы.

— Время настало! — гудели коммунары. — Порабощенные стихийно восстают!

Том торопливо раздавал приказы.

Сотни товарищей спешили в Эйджевуд, на противогазовый завод и в рабочие районы. Инструкции всем давались одинаковые и короткие.

Беспрестанно работало радио и телефоны.

Всеамериканский Ревком собирался на экстренное совещание. Прибывавшие товарищи один за другим коротко информировали о состоянии своих организаций и районов. Все ограничивались лишь несколькими словами.

И чаще всего слышалось:

— Эйджевуд.

Ушли последние товарищи из Эйджевуда.

Том крикнул вдогонку:

— Я буду у вас через три часа. Очевидно, будет и Джойс. Итак, — обратился он к товарищам, нетерпеливо ожидавшим начала совещания, — завтра наш Ревком объявляет себя официальной организацией, а Америку советской.

— Значит? — заговорили все вместе. — Вооруженное восстание?..

— Сегодня ночью!

В это время Джойс вошел в парикмахерскую.

— Мне нужно, чтобы меня не узнали, — попросил он.

Парикмахер, привычный ко всему, начал безразлично перебирать парики, бороды и усы…

XXIII

НАГОТОВЕ

Нью-Йорк был удивительно тих. Ни звон трамваев, ни говор прохожих, ни крики уличных продавцов не нарушали напряженной тишины всегда шумных улиц. Лишь автомобильные сирены изредка рассекали эту необычную тишину сатанинским хохотом да свистки полицейских робко перекликались от перекрестка к перекрестку.

Молчание динамичного города поражало и пугало.

Еще несколько часов назад улицам несся поток человеческой энергии, грохотали машины фабрик, стучали всевозможные автоматы…

Но вот фабричные гудки трижды проревели финиш, и энергия города иссякла…

Заводы стали.

Только на окраинах курились несколько дымовых труб — это за тройным оцеплением часовых продолжали свою работу военные заводы.

По улицам, громко стуча тяжелыми ботинками по звонкой мостовой, маршировали туда и обратно отряды полицейских. Другие отряды ходили из дома в дом и выискивали жителей — тех, что так внезапно отказались поставлять городу свою энергию.

Но все поиски и обыски были напрасны.

Рабочие оставили свои жилища и вышли за город, разбив с четырех сторон четыре грозных лагеря. В них кипела теперь энергия города. В лагерях царило воодушевление. В лагерях было шумно.

— Власть советам! — висело в воздухе.

Вокруг рабочих лагерей кольцом сомнулись отряды солдат, чьи лица выдавали чужеродное, заокеанское, судя по всему — славянское происхождение. Двумя стенами стояли рабочие и солдаты друг против друга и молча, нахмурившись, смотрели, наблюдали, выжидая и следя за каждым движением врага.

Войска ожидали распоряжений правительства. Из-за нехватки энергии они были лишены возможности переговариваться по телефону, телеграфу и радио и вынуждены были сноситься с командованием дикарским способом — через курьеров и гонцов. Это, как видно, тормозило решения правительства, и ожидание военных, судя по всему, затягивалось надолго.

Войска злобно смотрели на тесные ряды производителей энергии. А те, в свою очередь, с такой же яростью глядели на клубы дыма, поднимавшиеся из труб военных заводов…

Тем временем какой-то неизвестный с рыжей бородкой уже несколько часов тщетно пытался проскользнуть через плотные шеренги охраны вокруг военных заводов и пробраться внутрь. Теперь он нервно расхаживал с двадцатью фальшивыми паспортами в карманах, не решаясь предъявить какой-либо из них…

К охране у противогазового завода подошел другой неизвестный — с черной бородкой и в круглых очках. Вид его показался начальнику охраны подозрительным. Он потребовал пропуск. Неизвестный протянул ему карточку и произнес два слова. Начальник караула засиял, как солнце, и переломился надвое. Неизвестный спокойно пересек тройную линию оцепления и беспрепятственно скрылся за воротами. Неизвестный с рыжей бородкой заскрипел зубами и, швырнув в канаву двадцать паспортов, также направился к начальнику охраны…

К охране у противогазового завода подошел другой неизвестный — с черной бородкой и в круглых

очках.

В это время второй неизвестный уже был на заводском дворе. Ему с поклоном, заискивающе указали кабинет администрации.

Он подошел к двери, оглянулся и, увидев, что вблизи никого нет, шмыгнул в сторону и исчез в коридоре, который вел в цеха.

В упаковочном цехе он подошел к крайнему вальцовщику и произнес две фразы. Вальцовщик не глянул в сторону неизвестного и молча пошел направо. Неизвестный пошел налево… Но через пять минут неизвестный, вальцовщик и еще трое рабочих собрались в углу за ящиками.