Крепостной Пушкина 2 (СИ) - Берг Ираклий

— Что с вами, Александр Сергеевич? — спросил какой-то человек.

— Голова.

— Что, простите?

— Голова раскалывается. — сквозь зубы процедил Пушкин, пытаясь удержать равновесие и найти взглядом говорившего.

— Позвольте вам помочь, господин поэт. — неузнаный собеседник оказался вдруг рядом.

— Благодарю. — Пушкин оперся на поставленную руку.

— Не за что, Александр Сергеевич.

Пушкин почувствовал резкую боль в области печени и согнулся от боли, падая на мостовую.

— Проклятие! На нем кольчуга! — сквозь нашедший на его сознание туман донеслись слова.

— Держи его, держи!

— Убили!

— Помогите!

Что-то липкое обволокло его лицо. Внезапно Пушкина отпустило, боль пропала и стало легко. Он облегчённо вздохнул и погрузился в сон.

Глава 14

Планы и перспективы.

— Высадка в Голландии, ваше величество, даёт нам разом ряд преимуществ. Скорость действия. Куда меньше дипломатических согласований, уверен, что уважаемый Карл Васильевич поддержит в этом. Затем, сам факт высадки с моря в почти буквально зримом присутствии Англии укажет всем то, что остров поддерживает нас, иначе как бы их флот допустил подобное? Это разом угнетет противника и окрылит союзников.

Николай задумчиво покрутил ус. В словах Чернышева, его министра военного ведомства, присутствовал определённый резон.

— Десантная операция не самое лёгкое дело, Александр Иванович, нужна гарантия и от морского министерства. Менее чем сорок тысяч и отправлять смешно, понадобится куда больше. Придётся реквизировать всё, что способно выдержать путь до Голландии.

— Осмелюсь доложить, ваше величество, что Антон Васильевич оказал мне честь аудиенции, где уверял, что флот в полном порядке и готов выполнить любой приказ вашего величества.

Чернышёв врал и врал беспринципно. Морской министр, Молер Антон Васильевич, говорил ему немного другое. Забыв о неприязни, как личной, так и традиционной для представителей конкурирующих ведомств, старый адмирал умолял по возможности тактичнее донести до императора, что флот небоеготов. Что из тридцати трех линейных судов, имеющихся в списке, выдержать залп способны не более двенадцати, причём не неприятельский залп, а собственных орудий. Виной тому была ужасная по своей неэффективности деятельность предыдущего министра, отправленного в отставку шестью годами ранее, но адмирал не был уверен, что этот довод будет принят государем благосклонно. От огорчения он «заболел» и не смог явиться лично, равно как и подчинённые контр-адмиралы, как один схватившие неведомую заразу.

Разоблачения Чернышёв не боялся, как и каких-либо последствий. Образ честного солдата, столь любимый российскими императорами, казалось намертво прилип к его фигуре, и ничто не могло очернить его. Личность Александра Ивановича уверенно занимала почётное место в неофициальном списке «легенд» того времени, весьма богатом на интересных людей.

Родившийся в семье сенатора и фрейлины Екатерины Великой, то есть с золотой ложкой во рту, получив по наследству от отца немалое наследство и обаяние, он в возрасте двадцати трех лет умудрился оказаться доверенным лицом императора русского при императоре французском. Наполеон сам тому способствовал, оказывая знаки внимания и поддержки молодому офицеру. Корсиканец хитрил, надеясь, что пылкого юношу назначат к нему, что и произошло благодаря прекраснодушию и доверчивости русского царя. Бонапарт был доволен получить наивного молодого человека в неофициальные соглядатаи, а не какого-нибудь умудренного опытом и годами прожженого шпиона. Он любил молодость за её дух, стремления, порывы, а главное — за её честность.

Когда Наполеону впервые доложили о чрезмерном интересе русского повесы к секретным данным о Великой Армии, тот отмахнулся, посмеявшись над слишком бдительными ищейками. Нашли шпиона! Им мог быть кто угодно, но не этот симпатичный и приятный молодой человек, интересующийся только светскими удовольствиями. Во время знаменитого пожара на балу у австрийского посланника Чернышёв повёл себя выше всяких похвал. Русские вообще проявили там себя хорошо, но если князя Куракина за его галантность (он церемонно пропускал вперёд дам) попросту сбили с ног и изрядно потоптали, то юный Чернышёв стремительно покинул место действия, но прихватив с собою одну из дам. Число спасенных очаровательным юношей вскоре изменилось, говорили будто он вывел сестёр императора, жену маршала Нея и пару попавшийся по пути женщин менее высокого ранга. Француженки не могли отказать себе в удовольствии подразнить кавалеров, действительно разбежавшихся кто куда в своей массе, и число спасенных лично русским посланником всё увеличивалось. Император был в восторге, и для столь смелого юноши открылись двери обыкновенно закрытые для иностранцев. Шептались, что одна из этих дверей вела в альков Полины Бонапарт, но сам Александр, как человек благородный, о том помалкивал, не находя резона хвастать победой которой могли так же похвастать слишком многие.

Знай Наполеон сколько и с каких документов получил копии этот юнец — он посадил бы того на цепь немедленно. Щедрость и любопытство юноши казалось не знают границ, а это то сочетание, что способно топить сердца самых чёрствых канцелярских чиновников. Когда французский император всё-таки узнал это, получив неопровержимые доказательства, Чернышёв уже находился физически дальше возможности проявления его ярости.

В войну Александр проявил себя великолепным партизаном и налётчиком, безжалостно кусая французов и уходя змеёй из-под ответных ударов.

Ловкость и цельность натуры позволила ему и после оставаться человеком нужным. В отличии от множества авантюристов, Чернышёв понимал важность прикрытия особенностей своей нравственности чем-то важным, достойным и всем ясным. Этим стала преданность государю. Тот давно раскусил его и держал около себя, подобно заклинателю змей имеющему собственный серпентарий. Чернышёв находился при нем вплоть до смерти императора в Таганроге. В дни смуты он проявил себя особенно ярко: лично арестовывал подозреваемых в заговоре, приводил солдат к присяге, участвовал в следствии, отличился рвением в столь тонком деле как допросы, настаивал на самых суровых наказаниях. В день казни, когда верёвки оборвались и возникла некоторая растерянность, именно Чернышёв без колебаний приказал вешать вторично. Награда не могла обойти героя — в день коронации Николая Павловича он был возведён в графское достоинство. Тогда же он утвердился образцом честности, ловко закрыв этим сомнения в образце чести. Новоявленный граф безошибочно выбрал нужную модель поведения, в которой он был безупречно верен государю, притом, что государь мог и поменяться, но преданность государю оставалась неизменной.

Когда Николай был ранен и ситуация в столице напоминала сцену из религиозных войн, Чернышёв заявился в Аничков при полном парадном облачении. Там он занялся чрезвычайно важным и уместным делом — всячески утешал плачущих фрейлин и остальных придворных дам. Мысленно, однако, он был далеко от них, обдумывая каким образом лучше проявить свою честность перед новым государем, если старый не выживет. Некоторые ждали от военного министра решительных действий, и зря, поскольку делать что-либо самостоятельно тот не собирался. Поучаствовав в уплотнении «обороны» дворца солдатами гвардейских полков, Чернышёв стал ждать, отчётливо осознавая, что как бы блестяще он не выступил от себя — в том будет найдено множество недочётов и упущений, но выступи он вместе с государем (неважно, тем или этим), и все действия будут признаны единственно верными.

Сейчас он подумывал о новых высотах, что было не так просто для полного генерала, графа и министра, кавалера высших орденов, члена горсовета и просто богача, но Александр справился, сказав себе «неплохо бы стать князем». Без ясных целей себе жизни этот человек не представлял. Война не пугала его абсолютно, за все годы службы он наглядно убедился в том, что награды раздаются всегда, выигрывает армия или проигрывает (первый свой орден он получил за Аустерлиц), а в возможность действительно серьезного поражения России Чернышёв не верил, как не верил любой прошедший войны против Наполеона. Россия просто не могла проиграть защищенная расстояниями, климатом и населением.