Ростов-папа. Часть 2 (СИ) - Дашко Дмитрий

— Они?

— Да. И милиционеры были и бандиты. Они тут все заодно.

Нормально. Выходит у нас тут образовалась спайка ментовской крыши с криминалом. Дом, милый дом!

— И что хозяйка?

— Не хочет платить покуда. Легавый обиделся, товар с полок поскидал и сказал, что пустит ночью красного петуха. Я сразу понял — не врёт. Такому человека убить — раз плюнуть! А уж чего там про пожар говорить…

— Спасибо тебе, Сергей! Ты — настоящий мужчина!

— Так вы поможете Вере? — пристально посмотрел на меня парнишка.

— Не переживай, помогу, — твёрдо заявил я.

— Тогда я в лавку побёг, мне ещё убираться нужно.

— Давай! И да — Вере про наш разговор не рассказывай.

— Конечно, дядечка! Я ж не дурак.

Мальчик убежал, а я вновь посмотрел на парикмахерскую. Может, цирюльник окажется посговорчивее и поможет, накатав заяву. Вряд ли этот вымогатель в милицейском мундире заходил к нему, чтобы поодеколониться.

Когда брадобрей снова увидел меня, то удивлённо всплеснул руками:

— Неужели вам так у меня понравилось, что вы решили ещё раз побриться? Так вот, я — человек честный и сразу хочу предупредить: ваши щёки пока гладкие как попка младенца!

— Бог с ними, с этими попками. Не о них речь.

— Тогда, простите, я вас не понимаю.

— Сейчас поймёте. Я, когда уходил от вас, столкнулся на пороге с милиционером…

— И что с того? — насторожился брадобрей.

Я показал ему удостоверение.

— Уголовный розыск.

— Что, и вам нужно платить? — совсем поник собеседник. — Знаете, я не так много зарабатываю, чтобы позволить себе содержать и милицию и уголовный розыск…

— Говорите, но не заговаривайтесь! — наехал на него я. — Я с вас никакой платы не требую.

Тот печально вздохнул.

— Сколько раз читал в газетах, что у нас теперь новая жизнь… А ведь для меня ничего не изменилось. Я платил при царе, при Керенском, при немцах и беляках, а теперь плачу при Советской власти. Ну какая тут новая жизнь?!

— То есть вы признаёте тот факт, что сотрудник милиции вымогает у вас деньги?

— Деточка, — вздохнул он, — а как иначе? Тут вся улица платит. По другому нельзя. Иначе тебя посадят, изобьют или сожгут твой дом. Выбор, как понимаете, незавидный.

— Я хочу положить этому конец!

— Вы?! И каким это образом?

— Бумага и ручка или карандаш имеются?

— Конечно!

— Пишете заявление.

— На чьё имя?

— На имя начальника уголовного розыска товарища Художникова.

— И что — если я её напишу, этой бумаге дадут ход?

— Дадут.

— А я — что будет со мной? Эти гады меня не пожалеют.

— Этими гадами я займусь прямо сейчас. Вас никто не посмеет тронуть — уж поверьте мне на слово!

Он вздохнул.

— Вы производите впечатление человека, который не разбрасывается словами зря.

— Так и есть. Ну что — будем писать заявление?

— Будем.

— Отлично. Знаете как зовут того милиционера и куда он отправился после вас?

— Как не знать… Фамилия этого субчика Жавлин, а после меня он отправился навестить булочную. Та, которая в том конце улице — знаете?

— Знаю.

Дождавшись, когда цирюльник напишет заявление, я сложил вчетверо лист бумаги, сунул в карман и, распрощавшись, побежал искать Жавлина.

Его мне удалось засечь в окне булочной ещё с улицы. Вламываться туда прямо сейчас и при всех крутить тому руки не стоило, мало ли — вдруг начнётся стрельба… Так я стал дожидаться того снаружи.

Как только Жавлин покинул булочную, я пристроился за ним и, улучив удобный момент, затащил негодяя за угол дома.

Такого толстяк не ожидал, и потому стал лёгкой добычей.

Не давая тому опомниться, я хорошенько надавал ему по печени, разоружил, а потом резким движением сломал мизинец на левой руке.

Жавлин хотел заорать от боли, но я превентивно засадил ему ещё и поддых, и потому вместо крика из его уст вырвалось только гусиное шипение.

Мне было не до гуманизма, я действовал так, как подсказывал разум и моя злость.

— Не вздумай орать, сволочь!

В широко раскрытых глазах продажного милиционера выступили слёзы.

— Ты кто такой?

— Уголовный розыск!

— Какого хрена ты тут творишь?!

— Задерживаю предателя!

— Какого ещё предателя?

— Самого обыкновенного! Тебя!

— С ума сошёл? Ты разве не видишь — я милиционер.

— Кто — ты? — я усмехнулся. — Милиционера не вижу. Вижу только вымогателя, нацепившего на себя милицейскую форму.

— Ты про что? Про деньги что ли? — поразился Жавлин. — Подумаешь, пощипали нэпачей немного. Самую малость от их доходов. От них равно не убудет. Да и справедливость надо восстановить: разве я ради того, чтобы они жировали, свою кровь на фронте проливал?

— Даже если ты воевал, это не даёт тебе право ставить себя над законом.

— Слова, уголовный розыск, просто слова. Кто тебе поверит?

— Ошибаешься, Жавлин. Не только слова. На тебя написали заяву.

— Пусть засунут эту бумажку себе в задницу. Я — фронтовик, громил Колчака, у меня наград за службу в милиции — целая куча. Кому поверят — мне или какому-то вшивому нэпачу? Да любой нормальный судья встанет на мою сторону.

— Некогда мне с тобой обсуждать политику партии и правительства. Говори, кто тебя послал или я сломаю тебе другой палец. Выбирай, указательный или безымянный?

Он понял, что я не шучу и тяжело вздохнул.

— Не надо ничего ломать, итак скажу… Начальник нашего отделения — Кишкин, он меня деньги собирать отправил. Думаешь, я один там такой?

— Повторишь всё, что мне сказал, в уголовном розыске. Начнёшь вилять — скажу честно: если выйдешь от нас, то только инвалидом. Уразумел, Жавлин?

— Уразумел.

Чтобы доставить «пациента» к нам в угро потребовался извозчик. Коллеги изумлённо смотрели на то, как я конвоирую милиционера в форме по коридорам здания, пока, наконец, не втолкнул его в кабинет Художникова.

— Быстров? — вскинул голову Иван Никитович. — Ты что тут делаешь? У тебя же отгул?

— Одно другому не помеха. Вот, товарищ начальник уголовного розыска, позвольте представить вам милиционера Жавлина, пойманного мной на вымогании денег у нэпманов. По пути этот оборотень в… форме, сообщил мне, что действует по поручению непосредственного начальника — Кишкина.

— Так-так! — Художников с интересом оглядел растрёпанного и красного как варёный рак Жавлина. — Готов выслушать вашу версию событий, Жавлин… Всё обстояло именно так, как сказал товарищ Быстров?

Милиционер затравлено кивнул.

Колоть его не понадобилось, Жавлин сразу «потёк» — из него полилось столько, что мы едва успевали записывать.

По всему выходило, что отделение не товарища нам Кишкина проще всего было сжечь дотла, чем заниматься арестами и допросами. Беспределили все: от начальника до младших милиционеров, и тема была поставлена на поток.

У каждого сотрудника имелся план — определённая сумма денег, которую они раз в месяц отдавали Кишкину. Всё, что свыше плана, шло уже им в кошелёк.

Данью были обложены все торговые точки и частные предприятия на территории отдела. Если владельцы не хотели проблем, они платили сборщикам «подати» в милицейской форме.

Со строптивыми разбирались разным методами: припугивали, что посадят, допекали разными проверками. Когда угрозы не срабатывали, пускали в ход методы физической расправы: людей избивали, портили их имущество, грабили.

На особо неугодных натравливали бандитов.

И тут я к своему удивлению услышал, что на Кишкина, оказывается, работали люди Мамонта. Я уже имел несчастье столкнуться с этим далеко не последним деятелем преступного мира.

Чекисты Мышанского давно пытались его изловить, но пока как-то без особого результата.

И тут на тебе — сюрпрыз! Оказывается, его банда мало того, что орудует в городе, практически у нас под носом — так ещё и выполняет поручения одного из начальников отделений милиции.

— А сам Мамонт что? — словно ненароком спросил Художников. — Неужели ему незазорно с легавыми дело иметь?