Шаровая молния 2 (СИ) - Гор Александр
Заодно набросал структурную схему электронных часов и рисунок семисегментного индикатора из лампочек, на который будут работать «часики». Если сумеют такое реализовать, то подобное устройство произведёт фурор. Главное — посоветовал запатентовать сам индикатор и схемы логических элементов. Заодно — подарил схему составного или, как его именовали в ином мире, транзистора Дарлингтона, позволяющего резко увеличить усиление по току.
Для Демьянова всё это забава, а молодёжь приобретёт вкус к изобретательству, благодаря которому Советский Союз так скакнул в развитии электроники в 1960-70-е годы. Только, когда соберётесь возражать, не путайте выпускавшуюся промышленностью бытовую радиоаппарату (кстати, не настолько уж и плохую в сравнении с зарубежным ширпотребом соответствующей ценовой категории) и самодельные конструкции, собранные любителями и, порой, превосходящие лучшие зарубежные образцы по доступности повторения и качеству. А ещё — «набьёт руку» в решении сложных задач, которые уже скоро потребуют от них «серьёзные дяденьки», разрабатывающие серьёзное оружие.
Кстати, про «серьёзных дяденек». В отличие от Таубина, Сергея Королёва с прочими обитателями «ракетной шаражки» пинками гнать не приходилось. У них и без волшебных пенделей энтузиазма — хоть отбавляй. По крайней мере, рулевые двигатели на основе малосильного варианта двигателя Алексея Исаева уже делаются «в железе» и скоро пойдут на испытания. Их тягу будут регулировать насосами изменяемой производительности, которые пока только разрабатываются. Параллельно идёт работа над адаптацией авиационных рулевых машинок к использованию для изменения вектора тяги поворотных сопел. Ну, и все эти пресловутые гироскопы, акселерометры и сельсины конструируют. Отдельные успехи налицо, а вот до готового изделия — всё ещё как до Пекина раком. Даже несмотря на то, что маршевый двухтонный двигатель Исаева сумел в неуправляемом режиме забросить болванку ракеты, запущенной с наклонной направляющей, на полсотни вёрст. С километровым отклонением, практически по принципу «на кого бог пошлёт», но для первого блина — просто великолепно.
Жаль, не может быть хорошо абсолютно всё. Где-то простудилась и слегла с жёсткой пневмонией Юрьева. В данное время в её возрасте, при её состоянии здоровья и стаже курильщицы это — почти что смертный приговор. Врачи госпиталя НКВД, куда её перевели из районной больницы, так и объявили. Спасение — только в лечении пенициллином, ампулы с которым пока ещё распределяют едва ли не поштучно. Румянцеву пришлось «брать ноги в руки» и прорываться на приём к Берии, который после памятных штабных игр 30 декабря 1940 года тоже чуть ли не сутками пропадал на всевозможных совещаниях, посвящённых подготовкой к событиям июня 1941 года.
Пенициллин на курс лечения нашли, но состояние «попаданки» признали очень серьёзным из-за того, что пневмония оказалась не только крупозной, но и поразила оба лёгких. К тому же, лекарство всё ещё не смогли избавить от массы побочных эффектов. В общем, Наталья Геннадиевна выпадет из рабочего процесса минимум на месяц. Если вообще выживет…
26
Очень не вовремя он занялся вопросом «раскрутки» Клавы Рыжовой. К прямому профилю деятельности ОПБ-100 дело «какой-то там провинциальной гармонистки» (ну, умеют москвичи припечатать!) не относилось, хотя в разговоре со Сталиным и Молотовым, когда речь зашла о воспитания культуры советского народа, Демьянов упомянул и свои песни, и её как возможную кандидатку в «звёзды из народа». Всё встало именно после переполоха с «проигранной вдрызг войной».
Если вы представляете себе процесс «покорения столицы» звёздами и звездульками примерно таким, какой он России XXI века, то вы глубоко ошибаетесь. Начнём с того, что никаких конкурсов типа «мы ищем таланты» для начинающих музыкантов в начале 1940-х просто ещё не существовало. Не было и института продюсеров, раздвинув ноги перед коими симпатичная, но безголосая певичка получала шанс попасть на телевидение. Да и само телевидение было достоянием очень немногих. Буквально считанных сотен владельцев огромного деревянного ящика с крошечным экранчиком, изображение на котором увеличивала здоровенная двояковыпуклая линза, заполняемая водой.
Не существовало десятка FM-радиостанций, львиную долю времени вещания выделявших трансляции песен. Ультракоротковолновые диапазоны были девственно-чистыми из-за того, что уровень развития техники тех лет не позволял строить бытовые приёмники, способные принимать сигналы в данном диапазоне. Да что там говорить о музыкальных радиостанциях, дудящих каждая в свою дуду и вещавших в каждом более или менее крупном городишке? На весь Советский Союз вешало всего несколько радиостанций, трансляция музыки на которых занимала, в лучшем случае, 10-15% эфирного времени. И попасть в него было ничуть не проще, чем на «Голубой огонёк» Первого канала. Только не из-за того, что в эту передачу попадают «только свои» для её организаторов, а потому, что безголосых певцов и «криворуких лабухов» к эфиру не подпускают на пушечный выстрел.
Но даже если ты обладаешь голосом Карузо или Монсерат Кабалье, владеешь инструментом виртуознее Никколо Паганини, то путь к микрофону тебе может преградить цензура. Она будет рассматривать твоё произведение под микроскопом, пытаясь увидеть в нём даже мельчайшие намёки на недовольство существующим строем, восхваление капитализма, декаданс или «аморалку». Ни о каких «мальчик-гей, будь со мной посмелей» или «забирай меня скорей, увози за сто морей и целуй меня везде — 18 мне уже» речи не может идти просто по определению.
То, что «москвичей испортил квартирный вопрос», описано ещё у Булгакова. Но это — полбеды. Главное даже не в этом, а в том, что каждый советский человек должен либо трудиться, либо учиться. А вот куда трудоустроить Клавдию? Да так, чтобы у неё оставалось время заниматься творческими вопросами, вот это — проблема. Образование — сельская семилетка, которая в столице совершенно не котируется.
Подсказку, как решить вопрос с трудоустройством, дал Аборенков. С ним Демьянов обсуждал ход выпуска установок залпового огня. И не только в «сухопутном» исполнении. Несколько собранных на заводе «Компрессор» установок для пуска реактивных снарядов М-13 и М-8 было направлено в распоряжение РККФ, чтобы попытаться установить их на строящиеся бронекатера проектов 1124 и 1125 и другие корабли. Помимо этого, разработка «малокалиберных» авиационных реактивных снарядов для штурмовиков породила творческий порыв создать лёгкие пусковые установки, которые можно разместить на танковой башне. Нечто подобное производили в конце войны американцы, назвавшие установку «Т-34 Каллиопа».
Заводу требуются люди для расширения производства. И место в общежитии для иногородних холостяков, владеющих нужной заводу специальностью, можно получить. Осталось, как говорится в анекдоте, лишь уговорить дочь Рокфеллера.
А пока письмо с предложением для Клавдии очень неторопливо путешествовало в Сталинград, Демьянов завёл пару отдельных школьных тетрадок, в которую строчил тексты песен, которые, подчас, с огромным напряжением выдирал из памяти. Две тетрадки из-за того, что категорий этих песен из будущего две: первая — те, что можно «запускать в оборот» хоть сегодня, а вторая — на будущее. Например, военные, исполнение которых в ближайшие полгода-год не поймут ни друзья, ни недруги. А то и вовсе до окончания войны.
Разумеется на песню «Священна война» он не претендовал: её и так напишут Лебедев-Кумач и Александров. Хотя, конечно же, очень хотелось, чтобы радиообращение Молотова 22 июня о нападении гитлеровской Германии предварялось или завершалось этим потрясающим, берущим за душу музыкально-поэтическим шедевром. А может, подстраховаться и всё-таки направить её текст Сталину? Поэтическое вдохновение — материя тонкая, непредсказуемая. А вдруг у Василия Ивановича Лебедева-Кумача что-то не сложится, и не появятся стихи в печати 24 июня?
Рано, очень рано «выдавать на гора» ещё один шедевр, про десятый десантный батальон, исполненный в фильме «Белорусский вокзал». Из-за слов «от Курска и Орла война нас довела до самых вражеских ворот» она станет актуальна лишь к тому моменту, когда Красная Армия изгонит нацистов с советской земли. Но станет мощным вдохновляющим призывом добить фашистскую гадину.
