Анатолий Ткачук - Лекарство от Апокалипсиса
– Думаешь, мы снова выбрали не тот путь? – на лице Алекса вновь появилось сомнение.
– Очевидно, и мы миновали распутье, не понимая, к чему может привести научный прогресс – к дальнейшему развитию или гибели мира.
– Но почему же тогда они не подсказали нам верный путь?
– Они не имели права сделать выбор за нас. Если мы сами не сумели понять, как правильно жить с уже имеющимися знаниями, то мы не достойны и новых. Прогресс возможен и безопасен лишь под контролем разума, которого, вероятно, нам не хватило.
– И никак иначе, – кивнул Алекс.
В этот момент около его уха раздался тонкий писк, и Алекс одним интуитивным движением схватил рукой и убил крохотного комара. Макс замер, глядя на это:
– Что ж ты наделал, – вздохнул он.
– Что? – непонимающе посмотрел на него Алекс.
– Зачем ты его убил? – лицо Макса стало небывало грозным.
– По инерции, я даже не успел сообразить, что происходит, – Алекс только развел руками, не понимая такой реакции своего спутника.
– А если он был последним в этом мире? Ты не думал об этом?
– Нет, – Алекса даже передернуло от такого поворота разговора.
– Нет, – протянул Макс, – ты не на прогулку вышел. Представляешь, ты только одним движением мог оборвать эволюционную цепочку, которая не прерывалась миллиарды лет. Ведь они будто перешагнули сквозь время, став свидетелями вымирания тысяч видов, сами оставаясь неизменными. Я ношу на груди кусочек янтаря, в котором когда-то увяз и погиб комар. Ему уже несколько сотен тысяч лет, а он такой же, как и его потомки, совершенно не изменился.
– Почему? – Алекс удивленно и по-прежнему растерянно переводил взгляд с собеседника на руку, в которой застыло крошечное тельце комара.
– Это интересный вопрос. Я думаю, что здесь главную роль сыграла простота его организма. Так устроена природа, что сначала погибают существа большого размера и имеющие сложные организмы, которые больше подвержены разрушению в результате даже незначительных доз облучения. Да, правило гибели пятидесяти процентов особей при попадании в высокорадиоактивные поля еще никто не отменял…
– Что ты этим хочешь сказать? – не понял Алекс.
– Ничего особенного, просто люди – первые претенденты на вымирание со многими другими млекопитающими. Сначала мы, потом при десятикратном увеличении радиационного фона вымрут насекомые, затем, если фон увеличится еще в десять раз, то погибнет пятьдесят процентов популяции бактерий, и планета очистится. И если хоть что-то живое на ней останется, то развитие жизни начнется сначала, и на поверхности Земли возникнут новые неизвестные виды… Может быть, так кто-то извне очищает планету от ненужных и неугодных видов, подобно тому, как в медицинских кабинетах включают кварцевую лампу для дезинфекции. Только представь, может быть, кто-то там в центре галактики или за ее пределами просто смотрит на нас, как на паразитов.
Алекс глубоко вздохнул и, неловким движением стряхнув тело мертвого комара на пол, пошел дальше. Он и сам ощущал себя недобитым комаром, обреченным ждать своей гибели от руки какой-то неподконтрольной и едва понятной силы.
Но в голове по-прежнему с подлой навязчивостью сидел вопрос: «Неужели мне удалось подчинить тело носителя в прошлом?»
VII
Мысль о последнем путешествии не отпускала Алекса ни на минуту. Даже теперь, когда он шел за Максом практически след в след. Один коридор сменял другой, затем, изменяя направление, следующий, и так, казалось, до бесконечности. Потом подъем на уровень выше и вновь череда петляющих коридоров руин четвертого энергоблока.
То ли от напряжения, то ли от герметичного защитного костюма пот мерзкими холодными струйками стекал по его спине. Вдруг путь преградила металлическая дверь, запертая на хитроумную систему засовов. Похоже, что этот фрагмент интерьера появился здесь уже после аварии. Конструкция очень напоминала задраенную переборку на подводной лодке, но здесь угроза таилась не в воде, а в радиационной пыли.
– Помоги, нужно одновременно поднять засовы. Ты сверху, я снизу, – проговорил Макс, навалившись на расположенную в стене ручку.
Тяжелый рычаг довольно легко поддался нажиму, и дверь с неестественным скрежетом приоткрылась. Только теперь Алекс смог оценить ее толщину. Она составляла около тридцати сантиметров и, казалось, была выполнена из свинца, обитого сталью. Поэтому размышлять о ее весе совершенно не хотелось – даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что он огромен.
Перешагнув через высокий неудобный порог, они оказались в огромном просторном помещении. Алекс оглянулся назад и, осветив дверь, еще раз убедился в том, что она здесь появилась уже после аварии. Судя по всему, дверной проем был вырезан в стене в том месте, где можно было более или менее безопасно и удобно попасть непосредственно под крышу саркофага.
Алекс, стоя на месте, принялся осматриваться вокруг. Луч прожектора оказался неспособен осветить помещение полностью, только выхватывая хаотично разбросанные в неестественных изломах фрагменты разрушенных бетонных конструкций, оборванных и покореженных трубопроводов, разорванной проржавевшей арматуры, земляных завалов и бесформенных предметов непонятного назначения.
Несмотря на то, что Алексу и раньше доводилось бывать внутри саркофага, он никогда не добирался до этого места, и теперь с жадностью исследователя впитывал всю получаемую информацию. По сравнению с первыми годами после аварии, радиационный фон здесь снизился в десятки раз, но по-прежнему представлял угрозу. Когда-то это помещение, став эпицентром взрыва, превратилось в жерло атомного вулкана, источавшего смертельные потоки радионуклидов.
Алекс остановился, рассматривая поразившую его своими размерами вывороченную и перекошенную плиту верхней биологической защиты. Неистовой мощью две тысячи тонн бетона были вырваны из конструкции и подброшены на несколько десятков метров, обрушившись поперек шахты реактора. Теперь это был настоящий памятник необузданной силе атомной энергии. Четверть века он был скрыт от посторонних глаз, только самые отчаянные добирались сюда. Гигантский бетонный круг с торчащими из него изломанными и изогнутыми подобно растрепанным волосам трубопроводами приковывал к себе особое внимание.
Алекс медленно водил взглядом от одного объекта в помещении к другому. Когда глаза немного привыкли, он с удивлением заметил, что откуда-то снаружи в нескольких местах пробивался слабый свет.
– Что это? Откуда свет? – Алекс с непониманием посмотрел на Макса.
– Это от прожектора, который горит в арке. Раньше в безоблачный день здесь можно было даже не включать освещение. Вполне хватало солнечного света.
– Я, конечно, знал об этом, но не представлял реальных масштабов.
– Тут только по проекту существует большое количество разного рода отверстий для естественной вентиляции, а со временем их общая площадь стала уже, наверное, больше тысячи квадратных метров. К тому же крыша порядком проржавела. Хотя эти дыры не столь критичны по сравнению со всем остальным.
– То есть, арка все-таки оказалась своевременным решением.
– Кто его знает, – Макс пожал плечами, – думаю, саркофаг вполне мог бы еще лет десять, может быть, двадцать выполнять свои первоначальные функции. Так что сложно судить. Хотя в нашем случае если бы не было арки, вряд ли я смог бы выжить внутри саркофага. Но кстати, за счет этих самых дыр у нас появился небольшой запас восполняемых продуктов.
– В каком смысле? – Алекс замер.
– Очень просто, – Макс усмехнулся под маской респиратора. – Через них внутрь смогли проникнуть не только крысы, но и немало птиц. Здесь, – он указал на балки, создавшие каркас для крыши, – есть несколько голубиных гнезд. Когда построили арку, новая живность уже не прибывала, но все, кто здесь находились, оказались в ловушке и остались навсегда. Правда, птицы стали более скрытными и сменили свой окрас на более темный.
– То есть, получается, что темный цвет – это следствие облучения? – удивился Алекс.
– В какой-то мере. Я бы сказал, что темный цвет – элемент адаптации к радиации, но это только вершина айсберга. Точнее, видимая его часть. Весь процесс устроен значительно сложнее. Все дело в антиоксидантах, которые способны тормозить окисление в организме, которое усиливается при облучении. В результате этого серьезно страдают ДНК и РНК живого существа, – Макс явно вновь увлекся своим рассказом и перестал замечать, что они находятся в весьма опасном месте. – В частности, на это способно такое вещество, как глутатион. У животных с яркой окраской оно расходуется на формирование цвета, а у остальных весь его объем вовлекается в освобождение организма от вредных последствий облучения.
– То есть, – Алекс задумался, – выходит, что птицы уже сумели приспособиться к совершенно новым условиям своего существования?
