Борис Батыршин - Мартовские колокола
И, несмотря на это, несмотря даже на помощь немецкого археолога из Александрии, дело пока буксовало. Нет, И Евсеин и Олег Иванович уверяли соратников, что продвинулись очень далеко, что вот–вот и…. в общем, пока неясно было, как закрывать или перемещать порталы — и вообще, можно ли это делать.
Об этом и поведал Ване Николка. Рассказ вышел довольно сумбурный — за разговорами, мальчики и дошагали до самой Маросейки.
— Ну вот, пришли. — сказал Николка. Господин барон с Ромкой, наверное нас уже заждались.
И с этими словами мальчик взялся за массивную, львиной лапой, бронзовую ручку и потянул на себя. Дверь, украшенная скромной, но до блеска начищенной табличкой «Ротмистр лейб–гвардии барон Корф. Фехтование и атлетика» открылась, и мальчики шагнули в прохладный коридор, навстречу швейцару в ливрее, украшенной шитым золотыми нитками гербе Корфов…
* * *В доме Выбеговых кроме Вареньки детей было двое: старший Серёжа и младшая девятлетня Настя. Серёжа, уже два года как учился в кадетском корпусе, и вся повседневная родительская забота доставалась теперь девочкам. Дядя любил всех детей одинаково и не делал различия между своей дочерью и племянницей; но он и прежде редко бывал дома и, занятый службой, не мог много времени посвящать детям. А уж когда сын отправился в кадетский корпус, и вправду, почти что забыл о том, что Варенька на самом деле не родная их дочь. Год назад мать устроила девочку на полный пансион в женскую гимназию при воспитательном доме, устроенном для дочерей офицеров, погибших на Балканах во время последней войны с турками; отец её, артиллерийский офицер, был тяжело ранен при Плевне и несколько лет назад отдал богу душу. Первые полгода Варя провела в пансионе при гимназии, но потом, Выбеговы настояли всё–таки на своём и забрали девочку к себе.
С недавних пор частыми гостями в доме Выбеговых стала не только Марина Овчинникова (с которой Варя сдружилась с первых дней учёбы в гимназии), но и её кузен Николка, а так же сын квартиранта Николкиного дяди, Иван. Появление этого мальчика и перевернуло, кажется, всю жизнь Вари — начиная с того, самого первого, забавного эпизода в кофейне, когда Ваня и его отец избавили девочку от неминуемой беды, — и после, на велосипедном празднике в Петровском парке, где она в первый раз смогла побеседовать с новым знакомым.
Правда, вскоре знакомство прервалось, причём надолго — мальчик, как оказалось, уехал с отцом за границу, и не в обычную развлекательную поездку, (какими нередко хвастались в гимназии девочки, имевшие богатых родственников), а в самое настоящее путешествие по диким странам — причем такое, о каких Варя лишь читала в приключенческих романах Жюля Верна и Буссенара. Летом, на даче, в Перловке, Варя не раз интересовалась у Марины (дачи Выбеговых и Овчинниковых стояли рядом и девочки во время каникул почти что и не разлучались) о том, не ли каких вестей об их квартирантах. Увы, путешественники не баловали своих московских знакомых — писем всё не было, и даже Николка не знал, где теперь странствуют Ваня с отцом. И тем более удивило девочку то, что когда они вернулись с дачи, то на вокзале их встретили Николка и Ваня. Варя была так смущена и обрадована, что не смогла даже толком поговорить с мальчиком; тётя Нина напротив, встретила молодых людей весьма радушно, с удовольствием приняла помощь, позволив донести вещи до пролётки, и предложила заходить в гости — без церемоний, запросто.
С тех пор мальчики стали на Спасоглинишевском частыми гостями. Они то приходили вдвоём — как правило, передавая письма от кузена Веры Алексеевны, лейтенанта Никонова, которого отец Ивана устроил лечиться после ранения в какую–то особую заграничную клинику, — то вместе с Мариной. Пили чай за большим круглым столом в столовой на втором этаже флигеля Выбеговых; потом устраивались здесь же, в гостиной, на канапе возле невысокого столика — и начинались долгие разговоры. Нина Алексеевна сама нередко присоединялась к молодежи — так интересно рассказывал гость. Рядом, обычно с куклой, пристраивалась маленькая Настя; впрочем, вела она себя обыкновенно тихо, лишь изредка встревая с вопросами в беседу «взрослых».
А как любила эти посиделки Варенька! В свои пятнадцать лет Ваня успел объездить с отцом полмира. Шутка сказать — от Аляски, через загадочные, прикрытые романтическим флёром страны Востока, Индию, Персию — в Россию! А потом — Архипелаг, Сирия, Святая Земля — места, где странствовали библейские народы и происходили события, давшие начало всей истории… Ваня рассказывал про египетские пирамиды, в которых древние народы хоронили своих царей, или фараонов, про полуразрушенные башни Константинополя и Мраморное море, вечно теплое и вечно голубое, усеянное волшебными островами…
Рассказы эти оставляли след не только в душе девочки. Разумеется, Варенька, подобно любой её сверстнице, вела альбом. Это было почти что произведение переплётного искусства — с бархатной обложкой красивого вишневого цвета, золоченым обрезом и изящным бронзовым цветком на обложке. Варя помнила, как удивился Иван, когда она в первый раз дала ему в руки своё сокровище: мальчик долго и внимательно рассматривал альбом, листал страницы, уважительно проводил пальцем по роскошному обрезу…
Иван не сразу понял, что, собственно, от него требуется — оказалось, он понятия не имел, зачем вообще он нужен. Варю это удивило — ведь подобные альбомы были у любой барышни её возраста — как, впрочем, и у многих молодых людей. В альбомы вписывали понравившиеся стихи; туда же подруги, друзья заносили пожелания, шутливые наставления. Порой таких альбомов у владелицы несколько.
Выслушав объяснения, Ваня ответил: «А–а–а, ясно, это у вас здесь вроде как ЖеЖе… ну, живой журнал, только на бумаге». Варя удивилась — конечно, альбом можно было в некоторой степени назвать «живым», — на его страницах и правда, во многом отражалась жизнь владелицы, — но что такого удивительного было в том, что он «на бумаге»? Не на пергаменте же должен быть написан самый обыкновенный альбом гимназистки?
Когда девочка попросила Ивана вписать на последнюю страничку какое–нибудь стихотворение, мальчик задумался. Но довольно быстро нашёлся — и на бумагу легли такие строки:
Серые глаза — рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены…[36]
Очарованная девочка — Варенька, конечно, не могла не обратить внимания на то, что ведь и у неё самой глаза были серыми! — тут же спросила, чьи это стихи. Иван замялся — и ответил, что это неизвестный пока английский поэт, которого они с отцом встретили в Сингапуре, на борту британского пакетбота. И объяснение само по себе придало этим строкам такое романтическое очарование, что девочка была совершено покорена. А Иван, желая, видимо, усилить впечатление, подарил Вареньке несколько фотографических карточек. На первой был он сам, верхом на красивой серой лошади; в пробковом шлеме, высоких шнурованных ботинках почти до колен и странном жилете, увешанном множеством коробочек и кармашков. Мальчик ловко сидел в седле, упирая в колено, подобно драгунам на старинных планшетах, посвященных наполеоновским войнам, короткое двуствольное ружьё. На боку, дополняя образ, висел большой револьвер.
Другая фотография была сделана на борту Ваня — мальчик в той же самой одежде стоял на фоне поручней; за спиной у него виднелся берег восточного города. «Александрия» — пояснил он. Это мы с отцом возвращаемся в Россию.
Третья карточка была самой необычной. Иван, в одной майки и коротких, до колен, штанах, чумазый и довольный, позировал на фоне какого–то парового чудовища. Рядом с мальчиком стоял турецкий офицер в феске при револьвере; громадное рубчатое колесо машины было выше их обоих. Ваня опирался на лопату в форме совка; вид он имел одновременно и деловитый и чрезвычайно довольный.
Варя была в восторге от фотографий — поистине, ничего столь же романтического в её альбоме ещё не было. Да и не только в её — гимназические подруги, увидев стихи и фотокарточки (девочка, разумеется, немедленно вклеила все три в альбом — да не просто так, а с помощью специальных уголочков из тиснёного картона), желчно завидовали. Даже одноклассница Вари, Анна Чарская, дочь погибшего на турецкой войне кавалерийского генерала, призналась, что никогда не видела ничего подобного. А ведь Анна, несмотря на свою молодость (ей было не больше четырнадцати), побывала во многих странах. Дядя Анны, у которого она жила, был граф и очень важный сановник; каждый год они всей семьёй ездили за границу — и в Европу и даже в Египет, так что Анна Чарская, единственная из всего класса видела пирамиды.
У гимназисток было в обыкновении хвастаться перед подругами «кавалерами» — обыкновенно, знакомыми мальчиками, гимназистами или студентами, оставлявшими записи в девичьих альбомах. Нередко барышни приводили этих знакомых на гимназические вечера, и тогда уж обсуждения и сплетни могли продолжаться неделями. Николка, брат Марины, бывал на таких вечерах не раз; на последний, литературный вечер, который прошёл совсем недавно, Варя, набравшись смелости пригласила и Ивана. Об этом намерении знала лишь одна Марина — Варя нарочно просила подругу никому не говорить заранее.
![Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]](/uploads/posts/books/114000/114000.jpg)