Евгений Красницкий - Покоренная сила
«Ни хрена себе, сэр, новое слово в строевом уставе тяжелой конницы – команда: „Сплетню запускай! Ать, два!“ Ай да граф Корней Погорынский! Силен!»
А дед между тем, подавив робкое сопротивление командира «бабьего контингента», увлеченно продолжал:
– Теперь опять чисто бабье дело. Анюта, у богатея нашего Кондрата жена сильно ревнивая?
– Да нет вроде бы… Дарья – так, на язык бойкая, а чтобы ревновала… Да и не к кому.
– Ага… Кхе… А у братьев его?
– У Власа жена забитая совсем, – мать сочувственно вздохнула, – слова поперек не скажет. А у Устина… Марфа – да! Марфа может! Помнишь, лет пять назад Устин с перевязанной головой ходил? Говорил, что верхом по лесу ехал, да за ветку зацепился и ухо порвал.
– Ну-ну, что-то такое было… – неуверенно припомнил дед.
– Только у ветки той почему-то зубки оказались. – Мать выдержала эффектную паузу и продолжила: – И зубки те – Марфины!
– Кхе! Так, может, она того… в любви погорячилась? Случается…
– А не все ли равно, батюшка? – На лице у матери появилось выражение, смысл которого Мишка затруднился определить. – Главное – огонь в бабе есть!
– Во! Молодец, Анюта, правильно все поняла! Значит, Кондрат и Устин. Болтать будете так: Кондрату и Устину приглянулась одна моя холопка. Одна и та же – обоим. Да так в сердце запала, что оба, втайне друг от друга, приходили ко мне торговаться. Хотели эту холопку себе купить. Я не продал, вот они и озлобились. Только вот которую из наших холопок… Какую выбрать, Анюта?
– Никакую, батюшка. Так еще интереснее. Бабы сами выберут, да еще и спорить будут: та или эта? А если заспорили, всё – сплетни не удержишь. Такое еще услышим, что сами удивимся! А уж Дарья с Марфой…
Мать даже мечтательно прикрыла глаза.
– Кхе! Как бы ратники и правда на войну не запросились… От такого – хоть на половцев, хоть на ляхов, лишь бы от дому подальше!
«Ну до чего ж люди на черный пиар падки! Кто сказал, что его при демократии изобрели? В какой это опере была ария о клевете? „Клевета сперва украдкой слух людской слегка ласкает…“ В „Паяцах“, кажется. Неважно! Хотели войны, господа заговорщики? Получите в лучшем виде и практически в профессиональном исполнении. Эх, выборы нынче не в моде, я б вам показал политтехнологии!»
– Деда, ты не помнишь случайно, кто на сходе громче всех орал, что у кожевенников промысел больно вонюч?
– Я говорил. А что?
– А еще кто?
– Да все орали. Ты это к чему?
– Сейчас объясню, деда. Только скажи: у кого подворье близко к тыну стоит – у Егора или у Фомы?
– У Фомы. Прямо как у нас – к самому тыну примыкает. Да чего ты задумал-то?
– Ты говорил, что десятники Егор или Фома к смутьянам примкнуть могут. Мол, обижены на тебя: Егор за бороду отрубленную, Фома за морду битую. А если слушок пройдет, что Фома громче всех на вонь ругался, а Касьян с Тимофеем обиделись и решили: коли мастерские за тын выносить придется, то поставят их аккурат напротив подворья Фомы? От запаха-то никакой тын не закроет!
– Хе-хе, ну удумал! – развеселился дед. – Да Фома им только за мысли такие… Хе-хе-хе.
– Потом добавить можно будет, что Фома как узнал, так грозился мастерскую вонючую поджечь.
– Поверят! Ей-богу, поверят! Фома на руку скор. Анюта, как думаешь?
Мать ответила неожиданно серьезно и строго:
– Плохо думаю, батюшка. Все село между собой перессорим. Не дело это, худо обернуться может.
– А сейчас у нас что? Тишь да благодать? Умиротворение в человеках и благорастворение на воздусях? – Дед тоже стал серьезен и строг. – Ты вот о чем подумай, Анна Павловна: чем сильнее мы смутьянов между собой перессорим, тем меньше твоим девкам народу из самострелов дырявить придется! Думаешь, это так легко – человека убить? Да еще девке молодой! Это в забор стрелять легко, а в живую душу… Не каждая и решится, как ее ни натаскивай. И правильно! Бабам рожать, а не убивать надо. Противно убийство женской натуре – невместно! Так что стреляйте-ка вы, бабоньки, лучше языками. Это дело для вас привычное, но, бывает, не менее убойное. Ну а если уж до крайности дойдет… Ты своему войску объясни: дом свой защищать будут, детей, кровь свою… Вот так!
Дед помолчал, словно смутившись собственной патетики, побарабанил пальцами по столу. Никто из присутствовавших не решался нарушить тишину. Наконец дед вздохнул и оторвал взгляд от столешницы.
– Всё! Ступайте, бабоньки, нам с Михайлой еще о дедах воинских поговорить надо. Это вам слушать без пользы, да и неинтересно. Самых языкастых баб да девок посылайте к колодцу. Да не к одному, а ко всем. Только не вываливайте все разом, что мы тут навыдумывали, постепенно надо. Так, Михайла?
– Так, деда. И еще: пусть внимательно следят за тем, как их слушают. Если не заинтересуются, то сразу же умолкнуть! Если заинтересуются и начнут обсуждать – тоже умолкнуть и слушать внимательно, как разговор пойдет. Потом все, что услышат, пусть тебе, мама, пересказывают. Будем обсуждать, что дальше делать. Главное – не передавить, чтобы не пошли разговоры, что это мы слухи распускаем. Тогда – всё, конец. Все на нас поднимутся.
– Кхе! Все понятно? – Дед по очереди глянул на невестку и ключницу. – Да ладно, вы бабы умные, чего вас учить. Ступайте. Листвяна, вели пивка, что ли, принести. И закусить.
– Батюшка! – Мать укоризненно покачала головой. – А не хватит ли? Четвертый день…
– Перестань, Анюта. Не с утра ж, вон темнеет уже. А разговор у нас долгий, чтобы всухомятку… Листвяна! Пива и закусить!
На этот раз мать смолчала. Дед с внуком остались одни.
Дождавшись, пока за женщинами закроется дверь, дед зло сплюнул и с очень натуральным омерзением в голосе произнес:
– Стыдобища! Бабьими языками воевать! Дожили, едрена-матрена!
«А вот это вы зря, граф, я же видел, что вам идея понравилась! Хотите изобразить, что честному воину сплетнями заниматься противно? А еще говорят, что бабы притворщицы. Да старые козлы кокетничать и жеманиться не хуже продувных потаскух умеют! Ну ладно, ваше сиятельство, желаете, чтобы вас поуговаривали, ради бога! Мне не жалко».
– Деда, на войне все средства хороши. Считай это военной хитростью.
– Военной… Тьфу!
– Сплетни, слухи, вообще разные сведения и известия в умелых руках страшнее стали отточенной.
– Сам понимаю! А только… все равно гнусность это. Война твоя ифро… ифо… Тьфу! И не выговоришь!
– Информационная. Проще – война за умы.
– Так бы и говорил. Все равно гнусность!
«То-то ты этой гнусностью так увлекся. Ладно, пускаем в дело главный калибр!»
– Сказано, что поднявший меч от меча и погибнет. Наши противники клеветнический меч первыми подняли, мы только защищаемся. И не просто защищаемся, а пытаемся сохранить жизни людей, которых в противном случае пришлось бы убивать, а значит, души их, отягченные грехами, обречены были бы на вечные муки. Мы не только жизни спасаем, но и души. Нас в этом деле любой духовный суд оправдал бы!
– Кхе…
«Демагог вы, сэр, и место ваше в парламенте, который – от слова „парле“, то есть трепаться. Хватит! Я – не поп, грехи отпускать права не имею. Меняем тему».
– Деда, а ты откуда знаешь, что Никифор именно семьдесят четыре доспеха привезет?
– Чего?
Дед, видимо, настроился выслушать длинную утешительную проповедь и не сразу понял смысл вопроса.
– Я спрашиваю: откуда ты так точно знаешь, что именно Никифор привезет?
– А-а. Так я на Княжьем погосте Никифорова приказчика встретил. Никифор его послал с тремя работниками все тут подготовить к его приезду. Аж на четырех ладьях придет! Надо же будет все разгрузить, куда-то прибрать… Ну и вообще…
– А сколько учеников для воинской школы он привезет?
– Написано: четырнадцать.
– Где написано?
– Так в грамотке! Никифор мне все отписал: чего привезет, сколько, когда ждать…
– И когда?
– Да денька через два-три, я думаю.
– Понятно… Деда, мы еще о прежнем деле недоговорили. Как мы узнаем, что на нас напасть собираются? Данила предупредит?
– Догадался? Кхе! Смутьяны – мужи тертые, тоже догадались наверняка. Ну вот пусть и думают, что у меня вся надежда только на Данилу.
– А на самом деле?
– Кхе… А не много знать хочешь?
«Да, агентуру раскрывать не положено. Ну и ладно, мне в общем-то и ни к чему знать. Главное, что у деда агентура имеется. А я-то, дурень, Афоню вербануть пытался. Вербанул, тудыть твою… Стоп! Приказчик!!! А не для него ли мать наряжается? Надо будет глянуть, что за тип. Если приличный человек… Нет, не мое дело. Снегопад так снегопад… Пусть мать порадуется, все равно весной в Туров уедет».
Дед, неправильно поняв Мишкино молчание, заговорил примирительным тоном:
– Ладно, не дуйся. Холоп у Кондрата есть. Два года назад у него родня отыскалась – весточку с гребцом на Никифоровой ладье прислали. Но родня небогатая, выкупить его не могут. Я ему волю обещал, если все по-нашему повернется. Холоп, конечно, многого не знает, но если сравнить то, что он рассказывает, с тем, что они Даниле врут, очень о многом догадаться можно.
