Сергей Артюхин - Другим Путем
Высокий красавец, пусть и с уродливым шрамом на виске, он был примером. Тем самым идеалом коммуниста, в котором нуждалась пропаганда. Получившая, помимо всего прочего, еще и прямое указание на этот счет от стареющего Сталина и бросившая на весы человеческого сознания всю свою мощь.
В Драгомирова была влюблена как бы не каждая вторая девчонка страны. А каждый первый мальчишка хотел быть таким, как он. Так что реакция восторженного юношества была закономерна.
Богдан улыбнулся, добившись нового взрыва восторга, подождал еще секунд тридцать и рукой попросил зал затихнуть. Добившись тишины, он кивнул, благодаря собравшихся, и поправил микрофон.
– Добрый день. Все присутствующие приблизительно знают, зачем мы здесь сегодня собрались, – генеральный секретарь сделал паузу, словно о чем-то задумался. – Речь будет идти о дальнейшем пути развития нашей Родины.
Еще великий Ленин говорил, что марксизм – не догма, но руководство к действию. Догмы в науке – враг развития. Наука отличается от религии, в том числе, тем, что она не боится признавать ошибки и развиваться.
Само по себе условие перехода нашего общества в социализм, до которого мы пока еще не дошли, состоит в радикальном повышении производительности труда и эффективности нашей экономики. В то же время прямое планирование сталкивается все с большими трудностями, связанными, в первую очередь, со стремительно растущей номенклатурой производимых в нашей стране товаров.
Есть множество путей решения этой проблемы. И именно тот путь, который руководство Коммунистической Партии и Советского Союза считает наилучшим, мы и обсудим.
Мгновения прошлого. Сталинград, весна 1935-го года.
– Ну как вам, товарищ Малышев?
– Впечатляет. Очень впечатляет, – нарком, стоя рядом с директором новенького завода, похлопал по портфелю с документами и внушительно кивнул. – Хорошие у вас тут грузовики. По такой грязи – и так легко разъезжают! Да еще и с пятью тоннами нагрузки. Прямо сказка.
Директор, невысокий полноватый человечек по фамилии Петров, обладал, тем не менее, вполне себе характерными чертами лица уроженца Южного Кавказа, буквально кричащими о том, что в оригинале "Петров" звучало, как "Петросян". Сейчас означенный товарищ радостно улыбался, незаметно до того приложившись к фляжке с присланным из родных мест коньяком.
Построенный в Сталинграде автомобильный завод, должный стать младшим братом уже возведенного здесь же тракторного производства, только что выпустил первую, полностью "родную" партию грузовиков. Тяжелых, по-настоящему мощных чудовищ, вполне себе способных поднимать и шесть, и семь, и даже восемь тонн нагрузки.
Рисковать, правда, директор не стал – в жуткой грязи полигона машина, загруженная на все восемь тонн, вполне могла утонуть. Чего товарищу "Петрову" совершенно не хотелось.
Нарком, впрочем, маленькую хитрость разгадал, но пока решил этот вопрос не поднимать. И так сроки введения "зауреровского" завода в строй были сорваны – по первоначальным планам первая продукция должна была пойти еще осенью. Но то одна проблема, то другая… А после смерти Кирова, совершенно банально убитого сосулькой в заснеженном Ленинграде, Вождь стал гораздо более требовательным. И не раз уже интересовался судьбой этого немножко авантюрного проекта.
– А вот скажите мне, товарищ Петров, раз уж серия, наконец, пошла – сможете план выполнить? Не сорвете?
– Сделаем все возможное, товарищ Малышев! – коротышка попытался вытянуться и расправить плечи, словно становился по стойке "смирно".
– Ну, смотрите. Народному хозяйству грузовики не просто нужны – а нужны очень, очень сильно. Вы и сами догадываетесь. И не только народному хозяйству, но и родной Красной Армии. Из меня армейские товарищи буквально силком машины вырывают, – нарком поморщился, словно не хотел вспоминать о чем-то неприятном. – Так что вы уж постарайтесь.
Директор часто закивал, всем своим видом выражая понимание важности стоящей перед ним задачи и надеясь, что рабочие не подкачают и справятся. Зря, что ли, производство так тщательно проектировали и строили?
Товарищ "Петров" еще пока не знал, что его завод станет одним из крупнейших и важнейших автомобильных производств Советского Союза, а грузовики "САЗ-С" и "САЗ-Т" – одними из самых важных шестеренок в военной машине РККА, ломающей хребет нацистскому Рейху…
* * *
– И еще какие-нибудь вопросы? Или, может, пожелания? – Богдан, вот уже минут тридцать отбивающийся от многочисленных вопросов профессоров, партийцев и студентов, хитро улыбнулся. Вопросов все не было, и он уже решил, что пора прощаться, когда негромкий шум, заполняющий аудиторию, был разрезан громким девичьим голосом:
– А приходите к нам на танцы, товарищ Драгомиров! Мы все будем очень-очень рады вас видеть.
Кто это сказал, Богдан не видел – смотрел в этот момент в другую часть зала. Но "место дислокации" девушки он определил почти мгновенно, по громкому шепоту, отчетливо услышанному во внезапно наступившей тишине:
– Ты что, дура, спрашиваешь? Он же Драгомиров! Чего он на нашем балу забыл? – и только закончив фразу невысокая полноватая девица поняла, насколько хорошо ее слышно.
– Девушка, ну что же вы так о своей подруге? Правильно она спросила. Что же я, не человек? Обещать, что посещу ваше мероприятие, конечно, не могу – у меня очень много работы, но как минимум гарантирую, что попробую выкроить время и внимательнейшим образом рассмотрю этот вопрос.
Студенческая часть зала восторженно загудела.
– Молодец, Ленка! – скорее прочитал по губам, чем услышал слова крепкого паренька в сером костюме Драгомиров. Видимо, одногруппник или, может, однокурсник.
Но пресловутую "Ленку" Богдан рассмотреть так и не смог – появившийся рядом с трибуной молчаливый человек передал ему записку всего с одним словом. Записку, ознаменовавшую новую эпоху в жизни советского государства.
"Берия".
Железный нарком умер.
Глава 9
Вечером после похорон Богдан впервые в своей жизни напился. Заперся в кабинете на подмосковной даче – и напился. Просто опрокидывал в себя одну за другой рюмки с дорогущим коньяком – и почти плакал.
Было даже хуже, чем после смерти вождя. Ибо Сталин пусть и был к Богдану необыкновенно добр, оставался вождем, главой государства, лидером. Ни на секунду об этом не забывавшим. А Берия… Лаврентий Павлович стал для Драгомирова чем-то большим. В какой-то мере наставником. В какой-то – соратником. И, конечно, другом. Он олицетворял собою стену, человека, с которым можно было посоветоваться по любому вопросу – и получить достаточно компетентный ответ. Человека, которому можно было доверить любую задачу – и быть уверенным, что все, что возможно для ее решения, будет сделано.
И вот теперь его не стало. Не стало союзника, поддерживающего и защищающего от партийных интриганов. Не стало главы НКВД и, по совместительству, наркома Специального Строительства. Не стало того, кому советский народ был во многом обязан своим существованием как таковым.
Он не был святым, да и крови в его жизни случилось достаточно. Но таковой оставалась его доля – доля рыцаря плаща и кинжала, уничтожающего внешних и внутренних врагов государства и иногда ошибающегося на этом пути. Таковой оставалась его доля наркома, отвечающего за важнейшие проекты, от осуществления которых зависела сама жизнь Советского Союза.
И теперь Богдан чувствовал одиночество, неподъемной тяжестью давящее на грудь.
Даже пьяным Драгомиров контролировал свое поведение. Но поднимающаяся из глубин сознания темная бессмысленная ярость давала о себе знать. Вспомнилась погибшая в сорок первом в Киеве Татьяна. Умершая в оккупации мать. Фронтовые друзья, один за другим уходившие в вечность.
В какой-то момент Богдан обнаружил, что вытащил из ящика подаренный тульскими оружейниками "Стечкин" и заполняет магазин патронами.
Ярость была уже где-то близко к поверхности – и она буквально вопила, требовала выпустить ее наружу. Такого с бывшим пилотом не случалось с сорок четвертого. С ноября. С того самого момента, как он узнал, что в воздухе самолет с Гитлером.
На фронте эта тьма всегда получала свою жертву. Пилоты Люфтваффе, немецкие, итальянские, румынские или венгерские колонны… Но теперь рядом не было верной железной птицы, готовой нести врагам смерть. И не было врагов в пределах прямой досягаемости.
Ноги сами повели генсека в тир. Он стремительно шел по коридорам дачи – пьяный, но во все так же безукоризненно сидящей форме и с пистолетом в руке. Встретившаяся на его пути кухарка, только увидев пропитанный болью и безумием взгляд, испуганно прижалась к стене и задержала дыхание. И, уже пропустив Драгомирова мимо себя, осмелилась выдохнуть и перекрестилась. После чего, подумав несколько секунд, перекрестила спину удаляющегося пилота.
