Иван Апраксин - Подменный князь
«А иначе будет сахарная кома, – хотел было добавить я для убедительности. – И тогда тебе точно крышка, причем быстрая».
Но говорить вслух не стал, потому что эта самая кома и так не минует моего пациента. При отсутствии контроля сахара, как ни старайся соблюдать диету, а шансов на долгую жизнь нет.
– Чудак ты, – покровительственно усмехнулся Феодор, пожав плечами на мои слова. – Уж не знаю, из каких краев ты пришел сюда, но только вряд ли кто-то захочет здесь у тебя лечиться.
– Почему? – сразу не понял я такого категорического суждения.
Вероятно, наш хозяин проникся сочувствием к такому придурку, как я, и потому снизошел до объяснения.
– Ну, ты хоть сам послушай, что ты говоришь, – сказал он. – Морковь и редька – это же главная еда человека, она дает бодрость и полезна всем, от ребятишек до стариков. А мед дает силу, в нем целебные свойства, он дает здоровье. Кто же этого не знает? А ты говоришь, что этого мне нельзя есть. Ты, наверное, плохо учился своему ремеслу лекаря или просто самозванец.
Я уныло промолчал. А что можно возразить? Рассказывать про функцию поджелудочной железы и выработку инсулина? Про свойства продуктов содержать в себе сахар?
А поскольку я растерянно молчал, диакон истолковал это по-своему.
– Ладно, – сказал он, махнув рукой. – Если уж тебя брат Захария прислал и ты из наших, хоть и странный какой-то, то не гнать же тебя на улицу. Но в доме вас оставить не могу. Девка твоя – поганая, и потом, чувствует мое сердце, что ты с ней блудишь. Ведь блудишь?
Мы с Любавой ничего не ответили, и Феодор, найдя в этом подтверждение своим догадкам о нашей порочности, сокрушенно вздохнул.
– Так что в доме вас не оставлю. Идите на сеновал, там и ночуйте.
* * *На сеновал нас конвоировали старший сын Феодора и его жена с двумя маленькими детьми, цеплявшимися за подол ее платья. Сын по дороге дал нам напиться из колодца, вырытого посреди двора, а невестка молча сунула Любаве большую плоскую лепешку из пшеницы и несколько длинных огурцов с пупырышками.
Во дворе, несмотря на темноту, мы увидели двух огромных лохматых собак, которые были привязаны у забора. Это были настоящие волкодавы, и очень яростные. При виде нас они принялись рваться, явно намереваясь растерзать пришельцев, и если бы сын хозяина не прикрикнул на них, дело могло закончиться плохо – веревки, которыми псы были привязаны, выглядели довольно ненадежно. Вообще, здесь принимались серьезные меры безопасности. В доме у входа мы увидели два топора с длинной рукояткой, вполне пригодные к бою, а также железный кистень – грозное оружие.
Едва мы вошли в сарай, где хранилось сено, молодой хозяин ловко захлопнул дверь и подпер ее с внешней стороны здоровенной дубиной.
Мы были в гостях, и нам дали приют, но в то же самое время мы как бы находились под арестом. Хотя как не понять хозяев: чужие люди, неизвестно кто, а в доме столько добра!
Сено было свежим, недавно скошенным, от чего благоухание его забивало все остальные запахи: конюшни, расположенной с одного бока, и летней кухни – с другого. Аромат свежескошенного сена и молодая красивая женщина, с которой у тебя только вчера завязался роман: разве этого недостаточно для того, чтобы хоть на время забыть всякие свои злоключения?
Забравшись на высокий сеновал, мы поужинали хлебом с огурцами. Не слишком сытная трапеза, к тому же огурцы были исключительно уродливыми на вид – кривыми и бугристыми.
«Зато уж точно без всяких нитратов и пестицидов», – подумал я, с хрустом откусывая. Огурец оказался сладким и очень сочным. Уже после я понял, насколько иным может быть вкус овощей и фруктов, которые выращиваются без химических удобрений.
– Он скоро умрет, если не будет лечиться, – сказала Любава, когда мы заговорили о нашем новом знакомом. – Почему ты сказал ему только о еде и ничего не сказал о лечении?
– Какое может быть лечение? – буркнул я, давясь черствой лепешкой. – Если нет лекарств…
– А травы? – улыбнулась девушка. – От этой болезни хорошо подходит отвар из почек сирени или девясила. Разве ты не знал? А еще лекарь…
Она засмеялась, и мне стало обидно.
– А ты знаешь, что за болезнь у Феодора? – спросил я. – Ну, коллега, каков ваш диагноз?
– Болезнь у него от пищи, – ответила Любава, не заметив моей иронии. – Что бы ни съел, все будет плохо. Эту порчу домовой насылает. Я, как вошла, сразу заметила, что во всех углах подметено. Ни соринки, ни пылинки, уж не говоря о крошках еды. Жадные они, здешние хозяева.
Любава осуждающе покачала головой, а мне стало интересно послушать дальше.
Выяснилось, что вокруг человека всегда много всякой невидимой живности. В доме – домовой, в сарае – сарайный, на сеновале – сенной. И живность эта хочет есть, причем вполне материальную пищу. А если остается голодной, то злится и может наслать на людей разные виды порчи, которые и есть болезни. Поэтому всякий здравомыслящий человек должен не жадничать и оставлять домовым пищу – крошки хлеба или обрезки овощей. Одним словом, домовые очень приветствуют, если в доме редко метут полы.
А лечение бывает трех видов. Первое, самое простое – это лечение травами. Нужно знать их все и знать, какая трава помогает при каких признаках болезни. Еще нужно уметь приготовлять отвары и делать мази.
– Если захочешь, – великодушно предложила девушка, – то я как-нибудь покажу тебе некоторые травы и покажу, как готовить из них лекарства.
Зато о двух других средствах целительства Любава хоть и знала хорошо, но рассказывать мне наотрез отказалась. Сказала только, что одно – это окуривание порченого, больного человека специальным составом курений, а второе я даже не сразу понял.
– Бел-горюч камень Алатырь, – так сказала Любава и, несмотря на мои расспросы, ничего более не пояснила. – Всему этому меня мама научила, – сказала она. – Мама была знаменитая ворожея и целительница, а я с детства у нее училась. Князь Рогвольд давно болел, поэтому для него лечение было очень важно. Вот он и взял меня себе в ключницы ради этого.
Она засмеялась, показав снова свою очаровательную улыбку.
– Другие князья и бояре ключницами всегда берут своих наложниц, – поведала она лукаво. – Но старый Рогвольд не нуждался в этом. Правда, он очень боялся, что об этом станет известно людям.
– Его мужская слабость помешала бы ему оставаться князем? – уточнил я, на что Любава уклончиво заметила:
– Людям не нравится, если князь слабый. Все хотят быть под защитой сильного господина.
Когда мать Любавы умерла, Рогвольд пригласил к себе ее дочь и предложил сделаться ключницей вместо матери, а заодно и целительницей своего престарелого хозяина.
– Ты будешь спать со мной? – спросила тогда семнадцатилетняя Любава, с опаской глядя на хилое тело и трясущиеся руки Рогвольда.
– Нет, – ответил он. – Но люди должны думать, что мы с тобой спим. Ты поняла меня? Это мое условие.
– Я поняла, – сказала Любава. – А кто тогда будет со мной спать?
Услышав, что станет наложницей княжеского сына Хельги, она обрадовалась. Хельги был молодой красавец, с вьющимися светлыми волосами, голубоглазый, как все русы, и очень ласковый с женщинами – о его нежностях много и возбужденно судачили многочисленные служанки в княжеском тереме и вокруг. И мужская сила у него была ого-го, не то, что у старика-отца.
– Он был неутомим, – с грустью сказала Любава, вспомнив о своем прежнем любовнике, и глаза ее подернулись пеленой печали. – Настоящий мужчина!
Тут мне стало совсем неприятно. Нет, я не Отелло, но нельзя же так в открытую издеваться над моими чувствами. Хельги – настоящий мужчина. Воевода Свенельд, видимо, тоже. А я что – не мужчина, что ли?
– Конечно, мужчина, – засмеялась Любава, когда я выразил ей свое возмущение. – Ты – пришелец-мужчина, и ты мне очень нравишься! Ты – лучше всех, Солнышко! – с этими словами она прыгнула на меня, и мы оба провалились в мягкое сено.
Уж не знаю, каков был покойный Хельги, но Любава явно была ему под стать и не уступала в «неутомимости». Бешеная энергия и сладострастие буквально исходили от ее крепкого тела. В любовных ласках она не стыдилась ничего, и ей не приходило в голову обуздывать свои желания. Сдержанная в обычной жизни, в постели Любава становилась настоящей тигрицей, самозабвенно предающейся плотским утехам.
Она отдавалась вся, целиком, до последней клетки своего тела. Я чувствовал это по ее дрожи, по ненасытной игре податливых и ищущих губ, по жару раскрытых бедер. Но она и брала свое, не стесняясь требовать желаемого удовольствия. Обхватив меня крепкими ногами и скрестив их у меня на спине, она яростно рывками двигалась мне навстречу.
Мы были уже совершенно мокрыми от пота, когда Любава хрипло произнесла:
– По-звериному. – И, выскользнув из моих объятий, встала на четвереньки, высоко задрав кверху тяжелый округлый зад.
