Александр Михайловский - В царствование императора Николая Павловича
— Антон, — вступил в разговор Сергеев, я тут тебе обстоятельно все изложил, — Виктор протянул Воронину листок бумаги, — ты прочитай, вникни, и прикинь – как и когда мы попробуем твою мобильную установку.
— Хорошо, — Антон повернулся к царю, — ваше величество, давайте прощаться. Не хочется долго гонять машину на полной мощности. Мало ли что может произойти…
Пирогов и цесаревич перебрались в прошлое, Антон скрылся в глубине ангара. Сверкающий изумрудный овал начал сужаться. Вот, он превратился в яркую точку, а потом, и она исчезла.
— Виктор Иванович, — сказал Пирогов, — никогда бы в жизни не подумал, что когда-нибудь своими глазами увижу мир, в котором живут Лермонтов, адмирал Лазарев, фельдмаршал Паскевич и мой однофамилец, который еще мало кому известен. Чудеса – да и только!
— Господин Пирогов, — с улыбкой сказал шагавший рядом с ним император, — поверьте, я был не менее вас удивлен, когда попал в ваше время. Мне даже удалось прокатиться на вашем "ковре-самолете" – вертолете, и полюбоваться на столицу своей империи, на ту, которой она станет через сто семьдесят лет тому вперед. Думаю, что и для вас многое увиденное здесь покажется чудом.
Вот приедет барин…
Вот и наступил день, когда отставной майор должен был стать помещиком, и познакомиться со своими владениями. Помочь ему разобраться с сельскими делами должен был ротмистр Соколов, который и сам был помещиком, правда, захудалым. Но в детстве он жил в имении своего отца в Новгородской губернии, так что кое-что о тамошних порядках в его памяти сохранилось.
Заодно, посмотреть на то, как жили их далекие предки на селе, решили Шумилин и Ольга Румянцева. На двух пролетках они отправились по Шлиссельбургскому тракту в сельцо с простым русским именем Заречье. Погода была на удивление хорошая, светило солнышко, на небе не было ни облачка. Дышалось легко и свободно.
Часа через три они прибыли на место. Увидев приехавших важных господ, встретившие их несколько местных крестьян вместе с бурмистром Фомой, почтительно сняли шапки и картузы. В сопровождении Фомы, мужчины лет тридцати с плутоватыми, бегающими глазками и угодливой улыбкой, они отправились осматривать помещичий дом.
Внешний вид его, скажем прямо, изрядно разочаровал. Это был большой деревянный дом, разделенный довольно хлипкими перегородками на несколько маленьких комнат. Похоже, что предыдущий хозяин усадьбы здесь постоянно не проживал. Но в большом количестве имелись несколько дальних родственников бывшего барина, которых он бросил, уезжая из усадьбы. Также в наследство Сергееву поручик Петухов оставил свою дряхлую кормилицу, нянечку – "горничную девку" – незамужнюю худую женщину лет сорока. Все они заливались слезами, и просили Виктора не выгонять их из дома – ведь у них не было другой крыши над головой.
Виктор поспешил успокоить чад и домочадцев беглого поручика, сказав им, что никого из дома он не погонит, а если и придется кого-либо выселить на период ремонта, то приют и кусок хлеба он всем гарантирует. Заодно он отругал бурмистра, который содержал барский дом в полном беспорядке. Фома, попытался было прикинуться дурачком, и валил все на бывшего хозяина, но Сергеев пришел к выводу, что надо будет хорошенько разобраться со всеми деревенскими делами, и уже потом, подведя итоги, решить вопрос с бурмистром. Нынешний явно был не на своем месте.
Подойдя к стоящим на улице крестьянам, Виктор порасспросил их о житие-бытие. Те поначалу мялись, но потом, видя, что новый барин говорит с ними просто, не чинясь, потихоньку осмелели и начали свой рассказ.
В общем, хвалиться было особенно нечем. Поручик Петухов давно уже перевел своих крепостных на оброк. Ну, с этим было понятно – здешние места, не особенно приспособленные для земледелия, для барщины также не очень-то и годились. К тому же неподалеку находился большой город, в котором всегда можно было найти работу, и, следовательно, заработать оброчные деньги. Все это позволяло крестьянам с Заречья свести концы с концами. Правда, все полученные рубли поручик тут же проигрывал в карты, и требовал со своих крепостных все больше и больше денег. Так что от того, что старый барин продал свое имение и уехал в неизвестном направлении, зареченские мужики особо не переживали. Их беспокоило другое – как бы новый барин не оказался хуже старого.
— А какой оброк с души вы платили прежнему помещику, — спросил Виктор у самого бойкого и толкового из мужиков, который назвался Серафимом.
— Ну, барин, — ответил тот, поглаживая слегка подпаленную большую каштановую бороду, — все по-разному платили. С кого больше можно было взять, вот, к примеру, как с меня, то брали и по пятнадцать рублей, а с кого брать было нечего, то и пять целковых с них не взыскать – хоть розгами его секи, или на цепь сажай.
— А что, — поинтересовался Сергеев, — старый барин сильно лютовал-то?
Мужики потупились, а потом Серафим нехотя сказал. — Да, бывало. Особенно, если проиграется в Петербурге, приедет сюда, да и начнет пить горькую. Тут, не дай бог ему попасться под горячую руку. Запросто может приказать выдрать, как сидорову козу, или посадить на цепь, и держать на дворе без еды и воды. А если уж очень был гневен, то и сам не брезговал барским кулаком по мужицкой морде ударить. Да и с девками порой шалил…
Тут Серафим глянул искоса на нового барина, прикидывая про себя – будет ли новый барин к сельским девицам приставать? Вроде в годах уже, вон, лысина видна, и седой. Хотя, как там в пословице – седина в бороду, бес в ребро.
Сергеев, заметив смущение на лице мужика, улыбнулся, и сказал. — Ничего, у меня без вины никто наказан не будет. Руки я не распускаю, нет у меня такой привычки. Да и на цепь никого сажать не буду – человек, тварь Божья, а не собака злая, которую следует на цепи держать.
— А ты, Серафим, — спросил он у повеселевшего крестьянина, — часом не кузнец здешний. Смотрю, у тебя борода подпалена…
— Верный у тебя глаз, барин, — ответил Серафим, — с ходу угадал. Да, я тут кузню держу, инструменты, подковы для мужиков делаю. Бывает, что и посложнее удается смастерить. Я еще от отца этому ремеслу научился. Он в этом селе тоже кузнецом был. Я и двух сыновей своих к делу приставил. Пусть ума-разума набираются. Ремесло – это такая вещь, что завсегда в жизни пригодится.
— Правильно говоришь, Серафим, — сказал Сергеев, — а на кузню твою можно взглянуть?
— Идем, барин, — обрадовался Серафим, — я тебе сейчас все покажу. Вижу, что ты и сам руками работаешь – вон они у тебя, с мозолями, не барские руки-то.
Пока Виктор толковал с мужиками, Шумилин решил потолковать по душам с бурмистром Фомой. Прежде всего, он поинтересовался денежными делами – сколько оброку уже получено в этом году, и где эти деньги. Фома юлил, говорил, что денег у него нет ни гроша, а те, что были, выгреб подчистую старый барин. Он также ругал мужиков, которые, якобы, ленивы и вороваты. Дескать, оброк они платят так, словно ежа против шерсти рожают.
— Не поверишь, барин, — говорил Фома, — сам я здешний, но даже я побаиваюсь здешних мужиков. Смотрят зверем, здороваются, так что и не поймешь – то ли приветствуют тебя, то ли гадость какую говорят.
— Гм, — с сомнением сказал Шумилин, — что-то не совсем мне верится в то, что ты говоришь. Ну не может быть так, что все кругом плохие, а ты один чистый и безгрешный. Ладно, Фома, сейчас времени у меня нет, но потом я с тобой – да и не только с тобой – поговорю.
А Ольга с ротмистром, видя, что Шумилин и Сергеев сразу же, с пылу с жару, занялись хозяйственными делами, решили прогуляться по селу. Ольга увидела хорошо знакомую ей картину – ей достался в наследство от дальних родственников домик с участком на Валдае, куда она отправлялась летом отдохнуть на недельку-другую. Те же деревянные избы, те же босоногие пацаны и девчонки, которые с любопытством глядели на приезжих господ. Ольга открыла сумочку, и достала оттуда несколько завалявшихся там леденцов. Она протянула их детишкам. Те с осторожно взяли разноцветные конфетки, завернутые в пестрые бумажки, и поблагодарили барыню.
— Ольга Валерьевна, — спросил ее ротмистр, — а как у вас живут люди в деревне? Наверное, тоже у них много всего того, что есть у городских жителей.
— Да как вам сказать, Дмитрий Григорьевич, — задумчиво сказала Ольга, — конечно, и в деревенских избах есть телевизоры, холодильники, и много чего еще. У многих есть автомобили и мотоциклы. А вот работать приходится так же, как и у вас, в девятнадцатом веке. Крестьянский труд практически не изменился. Я вот сама, когда в деревне бывала, попробовала, каково это – грядки полоть, картошку окучивать, масло сбивать. Даже косить и корову доить научилась.
— Вы шутите, Ольга Валерьевна? — с сомнением в голосе спросил ротмистр, — такая дама, как вы, и корову доить?
