Ростислав Марченко - Гадюкинский мост
Мне нужно было дождаться атаки или удержать фрицев в лесу до темноты; решись они на активные действия ночью, мое превосходство станет реально вопиющим. Если в данном варианте развития событий немцы опять решатся на обход, что было вполне реальным, ибо лезть вперед, не зная ничего о противнике, уже полностью уничтожившем передовой взвод, как минимум крайне неосторожно, я планировал бить противника по частям. По донесению Ханина – взять БМД и, выдвинувшись в район Дубовой, застигнуть отправленное в обход немецкое подразделение на переправе и там его полностью уничтожить.
По моим временны́м расчетам, даже пойми немецкий командир, что к чему, еще при выдвижении боевых машин, у него не хватит времени удачно атаковать и в районе моста закрепиться. Снимать с высот свои ПДО и гранатометчиков я не собирался, отделения Егорова за железкой для добивания отдельных немецких стрелков на переправе было вполне достаточно.
Собственно выход немецких подразделений из рощи под грохот пушек, расстреливающих фашистов на переправе, был бы для меня самым идеальным вариантом немецких действий. После расстрела фрицев в воде машины возвратились бы как раз вовремя, чтобы вышедшая на приречный луг гитлеровская пехота не могла ни вперед пройти, ни назад вернуться, но только умножить количество трупов перед мостом.
Вариант – отправить на зачистку обходящих взвод фашистов одно егоровское отделение – по размышлению был мной отброшен. Предыдущие смерти хорошо лечили от самонадеянности. Немецкая пехота имела если не высокоэффективные, то вполне приемлемые для поражения легкобронированной техники противотанковые средства, местонахождение и количество которых ни я, ни сержант Егоров не знали и знать не могли, соответственно отправка одинокой БМД имела риск ее внезапной и глупой потери с полным или частичным срывом планов моих дальнейших действий.
По мере того как шло время, чувство тревоги и неуверенности в себе все продолжало и продолжало нарастать. Как командиру, пытающемуся удержать под контролем оперативную обстановку, мне стала более понятна фраза: «Если ты пребываешь в бездействии, то совсем не факт, что в бездействии пребывает противник», с дополнительным тремором от мыслей, что я чего-то в действиях этого самого противника не предусмотрел.
От нервов хорошо помогал физический труд. Периодически прерываясь на наблюдение за обстановкой, я с гранатометчиками соединил наши окопы ходом сообщения, после чего они вывели зигзагом еще один на обратный скат. Стрелки Севастьянова тем временем связали окопчики общей траншеей сначала между своими ячейками, а потом и с окопом гранатометчиков. Оборонявшие высоту бойцы получили возможность достаточно безопасно маневрировать в пределах позиции, ходов сообщения полуметровой глубины с учетом высоты бруствера для этого было вполне достаточно. Личный состав бугаевского отделения, включая самого старшего сержанта, активно занимался тем же самым, периодически попыхивая злобой на предков, на их глазах, устремленных в оптические приборы, вяло ковырявших лопатами на высоте 43,1, не брезгуя многочисленными перекурами.
* * *Сигнал о появлении противника за рощей Дубовой оказался подобен манне небесной, командир отправленного немцами в обход подразделения, как я и ожидал, поленился давать слишком большой крюк. Дальше оставалось подождать, пока немцы затеют переправу, и стереть их в порошок.
Если, понятно, по «закону бутерброда» тут что-то не пойдет не так.
Дождавшись фразы Ханина касательно обнаружения основных сил немецкой обходной группы, повторившей номер с высылкой вперед передового отделения: «Вышли на берег и приступают к переправе, Топор Десять!» – я обрадовался, воспарил, передав командование на высоте – Севастьянову и всей спешенной группой – Бугаеву, пулей пролетел по ходу сообщения к моим БМД. Бронегруппой взвода в данном случае я решил руководить лично.
Замкомвзвода остался оборонять мост и брод личным составом двух спешенных парашютно-десантных отделений и полным пулеметно-гранатометным. Усиливать шесть пушек БМД крупнокалиберным пулеметом бронетранспортера в моей ситуации было, как минимум, нерационально, поэтому БТР-Д остался на месте – поддерживать огнем своего «Корда» спешившиеся отделения.
Чувство совершенной мною ошибки вернулось ко мне на переезде через железнодорожную насыпь, когда несколькими секундами позже ее преодоления из-за реки взлетели три красные ракеты и несколькими секундами позже – две белые. Я обмер. Противник, как оказалось, тоже не брезговал наблюдением.
Но коней на переправе не меняют, следование не лучшему плану обычно лучше беспорядочного шарахания, поэтому после секундного колебания я рыкнул мехводу Гибатуллину по ТПУ:
– Ходу, Денис, ходу, пока фрицы с переправы не свинтили!
Секундой позже продублировал приказ остальным двум БМД бронегруппы. Как я посчитал, жизнь или смерть немцев на переправе теперь зависела исключительно от скорости реакции сторон. Переправиться назад и укрыться в лесу они явно не успевали. А те, кто успевал, должны были вполне просматриваться моими тепловизорами. Ума сразу припустить в глубь леса в немецкой ситуации ни у кого не хватит.
В этой связи первоочередной целью боевых машин по подходу к месту переправы назначались немцы на левом берегу, после их уничтожения приходил черед успевших переправиться. На приречном лугу, в нескольких сотнях метрах от хорошо просматриваемой почти лишенной подлеска дубовой рощи деваться им было некуда.
В принципе так это и оказалось, но, к сожалению, опять не в полностью предусмотренном мною ключе.
Мелькавшие по опушке леса на другом берегу тепловые пятна с ходу получили порцию 100– и 30-миллиметровых снарядов, щедро разбавленных пулеметным огнем, и буквально в пару минут превратились в трупы либо исчезли с экранов наших прицелов, и я радостно скомандовал:
– Хватит с них, кончаем фрицев на нашем берегу!
Бой опять складывался удачно.
В радиообмен вклинился шипящий голос Ханина, решившего проявить инициативу:
– Топор Десять – Тринадцатому! Фрицы в лесу, самого противника не наблюдаю. Снимаюсь с точки, выдвигаюсь ближе к опушке для обнаружения. Приём.
Я на пару секунд впал в ступор. Чтобы переправиться через реку и одолеть триста метров луга до рощи, переправлявшимся немецким подразделениям явно не хватало времени, как, впрочем, и уйти назад на левый берег. Укрыться в траве они тоже не могли, хоть кто-то бы высунулся посмотреть на подошедшие танки и попал в засвет французских матриц наших прицелов.
Пока я размышлял, куда они делись, егоровская БМД развернула башню и дала длинную пушечную очередь по роще, добавила пулеметом и пустила 100-миллиметровый осколочно-фугасный снаряд, срубивший дуб сантиметров шестьдесять толщиной.
– Топор Десять, противник в роще, наблюдаю тепловые сигнатуры. – Егоров, попавший на срочную службу после исторического факультета педагогического института и оставшийся на контракт с серьезной надеждой аттестоваться на офицерскую должность, привычно напрягал рабоче-крестьянское окружение избыточно умной речью.
– Взвод! Уступом влево! Противник в дубовой роще! Уничтожить!
Машины сильно сбросили скорость и, не прекращая движения, растянулись уступом влево, залив тепловые пятна немецких солдат в роще валом огня. Как раз, чтобы по радиостанции завизжал испуганный голос Ханина, снова сбивший меня с мысли, куда с реки так быстро подевались немцы и где их надо теперь искать:
– Вы нас сейчас перебьете, Десятый!
– Что?! Какого черта ты там у немцев делаешь, дебил?! Минута тебе свалить и найти укрытия, идиот!
Огонь смолк, и в прицелах немедленно замелькали спины и задницы улепетывающих в глубь леса немецких солдат. Чувство ошибки и неправильности моих действий кричало не переставая. Все оправдалось, несколькими секундами позже в наушники ворвалась автоматная трескотня, и ефрейтор неожиданно спокойно доложил:
– Обнаружен. Веду бой.
– Ханин, лежать! Пулеметами, огонь!
Машины изрыгнули из себя длинные очереди своих ПКТ.
Впрочем, трассеры пулеметов, вероятно даже, не успели долететь до опушки, когда ничуть не умолкшее в ходе спасения этого идиота чувство неправильности навело меня еще на одну мысль:
– Егоров, роща! Остальные – башни на реку, фрицы под берегом! – И это было вовремя, соседняя машина как раз заискрила под трассерами летевших снизу струй пулеметных очередей.
Немцы, командир которых сообразил, что сбор подразделения после переправы и пробежки в триста метров по высокой траве рискует занять больше времени, нежели два километра для направляющихся в его сторону танков, о чем ему, похоже, явно и недвусмысленно подсказали ракеты, занял оборону у уреза воды, пользуясь обрывистым берегом Чернянки, в результате чего я без малого чуть не попал меж двух огней. Скрашивало ситуацию только то, что отправленное в разведку передовое отделение было вовремя обнаружено и загнано в глубину рощи огнем боевых машин и ханинский дозор, как я понадеялся, кого-то там дополнительно положил и связал боем оставшихся. Егорову осталось только их добить.
