Чингисхан. Пядь земли (СИ) - "RedDetonator"

— Есть труды об ораторском искусстве? — поинтересовался Эйрих.

— У меня ничего подобного нет, — с сожалением произнёс Борисфен, а затем заулыбался, — но я знаю человека, который имеет почти половину томов труда Марка Фабия Квинтилиана — «О воспитании оратора». Он не торгует, поэтому можешь даже не рассчитывать на то, чтобы поискать по лавкам. Продам тебе сведения о нём за десять силикв.

Торгаш точно сумел считать живейшую заинтересованность Эйриха в трудах об ораторском искусстве, поэтому выстроил свою аргументацию так, будто бы нет другого выхода, кроме как заплатить за информацию. И Эйрих заплатит.

— Его дом находится рядом с церковью Святой Ирины, что на первом холме, — сообщил довольный книготорговец, принимая монеты. — Спрашивай Арсакиоса, друга безвременно почившего Иоанна Златоуста, царствие ему небесное...

Грек перекрестился и прошептал короткую молитву.

— Благодарю, прощай, — коротко произнёс Эйрих и направился на выход.

Ценнейшие пергаменты были помещены в торбу Альвомира, до этого ожидавшего на улице — гигант подкармливал куском хлеба некую тощую шавку, которую даже на мясо не пустить, настолько она исхудала. Чёрная с белыми пятнами псина пожирала подкидываемые кусочки хлеба, возбуждённо размахивая хвостом. Альвомир же довольно хохотал, отламывая всё новые и новые кусочки от круглой булки. За этим наблюдала пара малолетних оборванцев, выглядывающих из-за угла здания.

— Вы, двое! — позвал их Эйрих. — Идите сюда!

Один из них тут же сорвался в бег, а второй задержался в неуверенности. Эйрих говорил громко, но в его голосе не было угрозы. В конце концов, решив что-то для себя, оборванец подошёл поближе, но сохраняя безопасную дистанцию.

Псина, судя по всему, была знакома с этим оборвышем и расценивала его как конкурента за еду. Проглотив кусок, она резко развернулась к мальчугану и грозно зарычала.

— Купи себе и своему другу хлеба, — велел Эйрих и бросил оборванцу целую силикву. — И не говори потом никому, что в Константинополе нет щедрых людей.

— Спасибо, господин! — поймал тот монету. — Храни вас Господь!

— Беги уже, — отмахнулся Эйрих.

Оборванец скрылся за углом.

Дальше они покинули форум Константина и пошли по Месе, к церкви Святой Ирины. Было непонятно, за что именно Ирину назначили святой, но Эйрих решил, что просто так и кого попало канонизировать не будут, поэтому, когда они пришли к храму, он благочестиво перекрестился и поцеловал нательный крест.

— Где мне найти дом Арсакиоса, друга безвременно почившего Иоанна Златоуста? — спросил Эйрих у просящего милостыню старика. — Царствие ему, Иоанну Златоусту, небесное, разумеется.

Старик не отвечал, держа руку протянутой. Эйрих понял всё правильно и положил на руку четверть силиквы. Бронзой одарять тут не принято, не столичный уровень, поэтому приходилось расставаться с серебром...

— Вон та инсула, что у тебя за спиной, — произнёс старик. — Скорее всего, заседает у Павла в таберне.

— Благодарю, — кивнул ему Эйрих.

— Бог в помощь, — ответил старик и резко потерял к нему всякий интерес.

— Идём, — сказал Эйрих своим спутникам.

Таберна Павла была почти что пуста, из восьми столов занято было лишь два.

— Кушать, деда? — унюхал запах еды Альвомир.

— И кушать тоже, — усмехнулся Эйрих. — Заходим.

Заняв пустующий стол, они дождались молодого светловолосого парня в фартуке и дали заказ на шесть порций мясной похлёбки. Через два стола сидела группа каких-то варваров, заинтересованно посмотревших на них.

— Подскажи мне, уважаемый, — обратился Эйрих к парню. — Где мне найти Арсакиоса, друга Иоанна Златоуста, безвременно почившего. Царствие ему небесное, Иоанну.

— Да вон он, — указал парень на конце зала, где сидели трое благообразного вида мужчин, одетых в белоснежные тоги. — Сидит рядом с Калистом. Заказ будет готов совсем скоро, прошу подождать.

В принесённой похлёбке было мало мяса, зато плавали хлеб и морковь с тыквой. Дорого, но относительно сытно. Вдобавок было неплохое вино.

— А ты, видать, тот самый Эйрих Щедрый, да? — подошёл к столу один из варваров.

Неопрятный, в кожаных штанах и льняной тунике, но со спатой на поясе — значит, свободный и, скорее всего, воин. Держит руку близко к мечу, что не делают люди с мирными намерениями.

— Я, — ответил Эйрих. — С кем говорю?

— Трасамунд, сын Дагоберта, — представился варвар. — Беру род из тубантов. Слышал о таких?

— Не слышал, — признался Эйрих.

— Услышишь ещё, — пообещал Трасамунд.

— Чего подошёл-то? — поинтересовался Эйрих.

— Познакомиться с нашей новой знаменитостью, — усмехнулся тубант. — Вижу, слухи не врут: у тебя ещё сопли под носом не высохли.

— Ты хочешь испытать себя в поединке? — напрямик спросил его Эйрих. — Просто скажи «да» или «нет».

— А если да? — с вызовом спросил Трасамунд.

— Альвомир, — произнёс Эйрих.

Гигант встал с лавки и подошёл поближе к Трасамунду. Тубант напрягся и невольно отступил на шаг. Но затем он взял себя в руки и вернулся на прежнее место.

— Я твою мамку за деревню в лес сводил и там на уд свой насадил, — доверительно сообщил гигант тубанту.

— Чего? — удивился тот.

— Потом сестру твою на лугу довелось встретить, её тоже пришлось на уд насадить, — продолжил откровенничать Альвомир.

Слова были разучены в течение трёх недель упорных тренировок. Заходили они неохотно, потому что Альвомир их не понимал, ведь, всё-таки, вульгарная латынь, но затем Эйрих догадался их зарифмовать, поэтому дело пошло легче и быстрее.

— Чего?! — начал кипятиться Трасамунд.

— А как-то шёл по дороге, вижу, жена твоя идёт, — продолжил Альвомир. — Говорит, о чём толкую: дашь бронзовую монету — уд твой языком отполирую. Что поделать? Монетку было сперва жалко, но во рту твоей жены моему уду оказалось уж больно сладко.

— Ах, ты, мразь! — окончательно вскипел тубант, схватившись за меч. — Ну всё...

До стишка об отце Трасамунда сегодня дойти не удалось. В следующий раз.

— Ты вызываешь моего человека на поединок? — деловито осведомился Эйрих.

— Вызываю, ублюдок! — прокричал Трасамунд. — Убью его, а потом тебя! Откладывай деньги на поминки!

— Через час, на арене, — с усмешкой произнёс Эйрих. — Когда встретишь Петра, скажи ему, что ты сам виноват в своей смерти.

— Я вырву твой длинный язык, сопляк! И затолкаю его тебе в задницу! — тубант убрал руку с меча и вернулся к своим соратникам, вставшим из-за стола.

Долго задерживаться в таберне они не стали, быстро доев и допив нехитрую снедь и отправившись готовиться к поединку.

Эйрих, в который раз, пообещал себе продавить в Сенате закон, запрещающий судебные поединки. Мужи в тогах, до этого сидевшие тихо, тоже куда-то засобирались.

— Уважаемый Арсакиос! — позвал он искомого грека. — Угостись едой с нашего стола, в обмен на небольшую толику твоего времени, чтобы выслушать меня!

— Я, на самом деле, тороплюсь... — начал отнекиваться Арсакиос.

— Это не отнимет у тебя слишком много времени, — сказал на это Эйрих. — Меня интересует труд Квинтилиана «О воспитании оратора», готов купить его за звонкую монету.

Грек переборол страх перед варварами и сел на лавку напротив Эйриха. Одна из порций мясной похлёбки, на которую уже зарился Альвомир, перекочевала к Арсакиосу, как и кусок свежего пшеничного хлеба. От вина он отказался.

— Я ценю свою копию, — произнёс грек, отведав похлёбки и закусив её хлебом. — Меньше чем за пять солидов её у меня не купить.

— Идёт, — не стал Эйрих торговаться. — У тебя же полное собрание?

— Полное, — ответил Арсакиос. — Свежая копия, в отличном состоянии. Мне даже немного жаль расставаться с этим бесценным источником древних наставлений, но времена тяжёлые, желудок вопиет громче разума...

— Говорят, что ты был другом Иоанна Златоуста, царствие ему небесное, — произнёс Эйрих. — Каков он был?

— Да, покуда жив был, Иоанн называл меня другом, — ответил грек. — А каков он был? Речью и помыслами чист, богоугоден... Но правдорубом прослыл, за что и пострадал... Эх, жаль Иоанна, хороший был человек...