Герман Романов - «Засланные казачки». Самозванцы из будущего
– Контра не появлялась? Что в нас пиф-паф! – он хлопнул себя по «разговорам» широкой ладонью.
Буряты поняли вопрос и тут же стали дружно мотать головами и махать руками, типа никого не видели, ничего не слышали. И тут настолько мирно, что к ним давно никто не приезжал и не заглядывал. И вообще, они ничего не знают, но угодить властям готовы. А ради такого случая зарежут несколько баранов, на которых тут же ткнули пальцами для лучшего понимания.
– Хорошо, но нам некогда!
Оставаться на постой в пяти верстах от Тибельти было бы чрезвычайной глупостью, а потому Ермолаев дернул поводья, разворачивая коня. Кошевки были почти рядом, и нужно было опять нестись вперед в авангарде, дабы не напороться на засаду, которая, впрочем, вряд ли возможна – слишком далеко они уехали с казачьей земли.
И тут в душе неожиданно взвыло чувство опасности, как бывало с ним не раз на германском фронте, и к которому он всегда прислушивался – потому и живым остался до сих пор.
Почему буряты не боялись их так, как бабы или мальцы, что чуть ли не дрожали от ужаса?
Почему он сразу не приметил, что в глазах мужиков плещется не угодливость и страх перед новой властью, а жгучая ненависть, хотя в голосе ее не было слышно?!
Почему…
Слишком много этих самых «почему» пронеслось в его голове за одно мгновение, и, еще не понимая в чем дело, Пахом Ермолаев крепко ухватился за рукоять шашки и потянул ее из ножен…
Глава третья. Александр Пасюк
Он хорошо видел, как четверка красноармейцев свернула от дороги в сторону бурятского стойбища. Все правильно – по пути верховые отряда часто осматривали вот такие дощатые юрты, разбросанные по всей горной долине в кажущемся беспорядке, потом стремительно догоняли ушедшие вперед сани, горяча своих коней.
Как ни крути, но верховой идет всегда быстрее, чем пара лошадей, что тянут за собой прилично груженные сани. Если по наезженной дороге, прихваченной ночным морозцем, еще можно было держать достаточно большую скорость, то вот по растопленному весенним солнцем насту состязаться не имело смысла.
Пасюк хотел было закрыть глаза, но неожиданно сердце стремительно заколотилось в груди – он интуитивно почувствовал, что-то происходит совсем не так. И увидел, как сидящий на коне старый «знакомец» выхватил шашку, грозно сверкнувшую на солнце.
«Он что, бурят пластовать на куски собрался? Совсем краском «крышей» съехал?»
И тут произошло совершенно неожиданное для ошеломленного увиденным Пасюка. Руки бурята, одетого в черную шубу мехом наружу, стремительно рванулись вперед, выбросив длинный, как ему показалось, шнур, что обвил шею командира.
И тут же инородец потянул его обратно назад, с натугой, что было хорошо видно. И одним махом потащил на этом тонком кожаном ремешке здоровенного красноармейца, что был через несколько секунд выдернут из седла и сброшен на землю полузадушенным дохляком. До конца дело не довел, но красному командиру и этого хватило за глаза.
И сразу загремели выстрелы, с разных направлений, вразнобой, но несмолкаемой чередой – патронов явно не жалели.
«А ведь это мой единственный шанс, грех его упускать! В такой суматохе легко будет скрыться!»
Пасюк быстро согнул ноги в коленях и неожиданно выбросил их вперед мощным толчком, прямо в грудину сидящего напротив него конвоира, что еще не осознал происходящего и только начал поворачиваться в сторону выстрелов.
Удар оказался мощным – мужика откинуло на возницу, и тот чуть не слетел с облучка, выронив какую-то здоровенную «дуру». Движение вперед позволило Александру выдвинуть локоть, и он ударил им прямо по носу сидящего рядом красноармейца.
Удалось – тот от неожиданности хрюкнул и не вцепился в него. Рефлекторно ухватив винтовку, Пасюк мгновенно, всем телом, рванулся в сторону. Повезло – упал не на накатанную дорогу, а на снег, что значительно ослабило толчок при падении.
Руки делали то, к чему привыкли за долгие годы в охотничьем хозяйстве. И пусть в его руках была сейчас винтовка образца 1891 года, она мало в чем отличалась от штатного карабина образца 1944 года, созданного на базе той же «мосинки».
Да и отличий было мало – ствол намного короче с откидным на шарнире штыком, а не съемным, как здесь, прицел со шкалой другой, магазин снизу прикрыт крышкой, через которую можно заряжать, а не сверху, что позволяет перезарядку только с открытым затвором.
Пальцы быстро делали свое дело – раз, и «пуговка» оттянута и поставлена прямо. Два – затвор с лязгом отошел назад и сразу же двинулся вперед, гоня перед собой толстый желтый патрон. Три – рукоять в сторону до упора – и он принялся искать глазами наиболее опасную для себя цель, помня, что в магазине только пять выстрелов.
Засада красным была организована классическая, о таких он читал в книжках. С головным дозором растянувшегося по дороге отряда было одним махом покончено – командиру вязал руки ремешком тот самый бурят, сидя у него верхом на спине.
Второй инородец лихорадочно прятал револьвер в карман, застрелив из него всех трех красноармейцев. Два тела лежали ничком на загаженном темном снегу, еще один боец бессильно лежал на шее лошади, которую схватила под узды бурятка, мигом очнувшаяся от спячки.
Действующих лиц в стойбище значительно прибавилось. Трое казаков в серых бекешах с погонами, с винтовками в руках, метко стреляли по саням с солдатами, лихорадочно передергивая затворы.
В стороне от него тоже загремели вразнобой выстрелы, и Пасюк мельком глянул туда, мазнув взглядом. Увиденное его впечатлило – из-за ближней рощицы, что они миновали, бешеным наметом, стегая коней, вылетело с десяток всадников, крутя в руках сверкающие клинки.
– Казаки!
Дикий вопль, раздавшийся совсем близко, чуть ли не подкинул Александра из подтаявшего на солнце сугроба, в котором он уже обжился. Пасюк оглянулся – кошевка, на которой его везли, остановилась в полусотне шагах, и из нее выпрыгнул конвоир, что сидел рядом с ним, с винтовкой в руках, отчаянно разевая в крике рот.
– К бою, товарищи!
Александр вскинул «мосинку», поймав в целик и мушку этого красноармейца, и плавно потянул за спусковой крючок.
Выстрел!
Приклад толкнул в плечо, и Пасюк лихорадочно передернул затвор, горячая гильза с шипением, настолько сейчас обострились все его чувства, что даже такое заметил, упала на снег.
Теперь на мушку попал второй красноармеец, что сидел раньше напротив него и сыпал всю дорогу угрозами. Злорадство подстегнуло Александра, и он принялся вершить пока еще горячую месть – пуля поразила здоровяка в шинели прямо в грудь и отбросила на возницу.
Губы стрелка скривились в страшной гримасе, выплевывая дышащие злобой слова:
– Ну что, суки червивые, посчитался я с вами?! Говорил же – за мной не заржавеет!
Родион Артемов
– Казаки!!!
Истошные вопли и заполошная стрельба кругом привели Артемова в полное смятение. Умом он понимал, что его молитвы и страдания услышаны на небесах, но вот душа просто вопила, что в такой запарке тело запросто может получить убийственную дозу свинца.
И только Родион об этом подумал, как лошади понеслись, дико всхрапывая, куда-то в неизвестном направлении. Однако поездка вскоре прекратилась – сильный толчок, и Артемов почувствовал невесомое и блаженное состояние полета, которое через мгновение закончилось приземлением на что-то мягкое.
– Ип-тыть!
Лицо залепило снегом, и первым делом Родион вытер его об это мягкое и, судя по всему, теплое. Проморгал глаза с трудом и сразу же скрючился в рвотных позывах – под ним лежало тело караульщика, что сидел рядом с ним всю поездку и бережно поддерживал за локоть.
– Твою мать!
Вот только теперь этот заботливый молодой красноармеец, что еще минуту назад шутил и радовался солнцу, был мертвее мертвого – половина лица представляла собою окровавленное месиво.
«Пуля попала ему в основание затылка, а отсюда она вышла. Хорошо, что не выше, иначе бы меня всего заляпало…»
Мозг одним краешком спокойно проводил аналитическую работу, зато всей массой предавался другому делу, давая отчаянные команды телу извиваться в поисках спасения.
Однако ремни, коими его повязали в Гужире (хотя перед этим щедро наделили полным стаканом спирта), стянув локти, дабы кисти не затекли в дороге, оказались на диво крепкими, а потому распутаться не было ни малейшей возможности.
«Писец, мохнатая полярная лисица! Так и хлопнуть ни за грош могут! Тут под пулю угодить запросто можно!»
Мысль пробежала в мозгу очень быстро и тут же сменилась на другую, от которой все его крепкое тело покрылось ледяными мурашками и затряслось в жесточайшей лихорадке.
«Если бы чуть левее прицелились, то это бы мне сейчас череп раскололо! Мне, и никому другому!»
Вот тут Родиону стало по-настоящему жутко, и он вдавился в снег насколько можно было глубже, подсознанием чуя, что в прижавшегося к земле человека попасть чрезвычайно трудно, в отличие от сидячего, и тем более стоящего на ногах.
