Герман Романов - Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала
Оставшись один, Григорий Михайлович крепко сжал кулаки. Стремительный бросок бронепоездов Арчегова за туннели — его последняя отчаянная ставка. Последняя, ибо генерал Скипетров пусть даже и выгребет все, что только возможно по забайкальским станциям, больше тысячи солдат не наберет. Без бронепоездов, без артиллерии гибель его отряда неизбежна.
Нужно срочно идти на Иркутск, золото можно потерять навсегда, да и Сычев уже на волосок от поражения. Политцентр преподнесет город красным на блюдечке. Если мы упустим Иркутск сейчас, то потом мы его уже не получим. Дожидаться подкреплений Арчегову нельзя, тут ротмистр полностью прав — промедление смерти подобно…
СлюдянкаВ дверь купе тихо постучали, и Ермаков вырвался из объятий дремоты. Он снова зверски устал — с утра на ногах, массу дел совершил, нервы потрепал, две тренировки с командами десантников провел. А здоровье ротмистра не лошадиное, хоть и в кавалерии служил.
— Войдите, — только и сказал он, прогоняя остатки сна. Дверь тут же раскрылась, и в проеме появился капитан Белых.
— Разрешите, господин ротмистр?
— Конечно, капитан. Присаживайтесь, — не складывались у них неофициальные отношения, хоть тресни. Белых категорически не желал переходить на имя-отчество, пришлось быть официальным и Ермакову.
— Разрешите доложить: ночью маневровый паровоз будет два эшелона на третьем и четвертом пути формировать. С машинистами договоренность уже есть. Я свой бронепоезд за стрелку уведу, к самому входному светофору. Там буду ждать обусловленного вами сигнала. У меня к вам только один вопрос — там шесть солдат охраны, постоянно сменяемые. Вы сильно рискуете собой и нашим делом, господин ротмистр.
— А что нам остается делать? — на вопрос Ермакова капитан только пожал плечами. Потом решился:
— Это авантюра, Константин Иванович. Чистейшая. Даже если нам удастся это безумное предприятие, американцы будут прекрасно знать, кто это совершил. Будут большие неприятности…
— Плевать! Или вы желаете, чтобы нашего «Беспощадного» дня через два из этих пушек изрешетили?
— Еще неизвестно, есть ли там орудия, господин ротмистр. Один снарядный ящик еще не доказательство.
— Неважно! Я им не доверяю и знаю только одно — мне важно обезопасить туннели и свои бронепоезда. Если в вагонах ничего нет из тяжелого вооружения, я им верну все в целости. Но если есть?
— Вы правы. Но мне кажется, что это предприятие дурно пахнет.
— Это не воровство, капитан. И прошу вас — дурно пахнут только робкие солдаты, что под первый обстрел попали.
— Извините, господин ротмистр. Просто на душе как-то маетно. Разрешите идти?! — Белых поднялся с полки и щелкнул каблуками.
— Идите, капитан. И учтите — у нас нет выбора. И, может быть, уже послезавтра вчерашние союзники станут нашими злейшими врагами…
После ухода командира «Грозного» Ермаков приказал Акиму принести чаю, который был доставлен в мгновение ока. А потом Константин стал напряженно размышлять, куря папиросы и прихлебывая чай из жестяной кружки. Однако явление Пляскина с небольшим свертком из мешковины вырвало ротмистра из мыслительного процесса.
— Вот, Константин Иванович, казаки, команды и солдаты решили вчерашний выигрыш вам отдать на нужды отрядные. Целый день мне деньги носили, вот сколько набралось, — и хорунжий развернул края свертка.
«Да уж, — только и подумал Ермаков, — вам бы, батенька, в цирке выступать, такие бы бабки зашибали». Но сказал мысленно, с равнодушием поглядев на груду денег.
Это было равносильно выигрышу на тотализаторе, когда поставили на сборную России, а та взяла да и выиграла чемпионат мира по футболу. Целая груда слегка помятой заокеанской «зелени» лежала сейчас перед его глазами. Однако в ней присутствовали редкими «сугробами» белые английские банкноты с портретом королевы и большие «весенние проталины» из «романовских» билетов с ликами Великих Петра и Екатерины.
И определенная логика прослеживалась — бумажные деньги не вызывали доверия у простого люда, а потому в сей куче не имелось серебряных или золотых монет, хотя Костя видел, что американцы бросали на кон и презренный металл. Но и этого бумажного добра так много, наверное, три четверти добычи отдали его служивые, как бы говоря — «мы тебе верим и пойдем за тобой сейчас куда угодно». И растрогался Ермаков…
— Господин ротмистр, а какую песенку вы поете, — услышал Костя голос хорунжего, — и что это значит — с огнем большевицким в груди…
— Есть у коммуняк песня про юного барабанщика. Подрос потом, паскуда, и принялся «стучать» дятлом на всех. Примером нашего Павлика…
— Какого Павлика? — недоуменно спросил Пляскин. — И при чем здесь дятел?
— Не бери в голову, бери на метр ниже. Я вот сейчас большевика в себе возгорю, искру из пламени высеку, как они говорят, и пойду с нашими дорогими америкосами общаться. Пусть они тоже большевизма отведают по самые гланды, чтоб до самой задницы пробрало. Поздравлю их с Мэри Крисмасом, с Рождеством Христовым, если по-нашему. А ты, Григорий Никифорович, наши купюры выбери с этой бумажной груды да купи на них самогона покрепче, позабористей. На все денежки.
— Тут же сотне упиться можно в черную, Константин Иванович! — Пляскин пропустил мимо ушей непонятный монолог про большевиков и американцев, но вот слово «самогон» казак услышал прекрасно, а потому свои выводы сделал мгновенно.
— Пить эту гадость категорически запрещаю. Отберешь десяток надежных казаков, и пусть этот самогон в американцев вливать начнут сразу после моего выступления перед союзниками.
— А что вы им говорить будете, господин ротмистр?
— Что их дома мазеры и герлы ждут, все глаза проглядели. Что здесь ненужная для них война, тем паче за интересы воротил с Уолл-стрита, и что президент Вильсон принял решение вывести американские войска из Сибири в январе следующего года, а их генералы резину тянут, ибо бабла зашибить хотят побольше. И потому гибнуть им в последние дни просто глупо, тем более из Архангельска американцев еще в сентябре вывели…
— Это же большевизм! — потрясенно сказал Пляскин, оторопело глядя на ротмистра. — Откуда вы это знаете?! Это же наши союзники!
— Эти союзники, Гриша, оружие партизанам передают, за их деньги нам здесь революцию устроили. И потому разложить их морально надо, чтоб в спину ножом не ударили, когда мы за туннели бронепоезда выведем, — Костя был предельно откровенен, хотя главного не сказал.
— А потому, Григорий, этой ночью они мне здесь нужны поголовно пьяные. А наши казаки должны быть в трезвом уме. Ну что, найдешь парней, что две сотни американцев споить смогут? Или нет таких на примете у моего адъютанта? Может, мне к контрразведчику обратиться за помощью…
— Ага, — только и выдохнул Пляскин и всей пятерней почесал затылок. Потом его лицо неожиданно прояснилось, будто открылась для него какая-то истина, и хорунжий хмыкнул:
— Казаки такие есть, Константин Иванович. Сейчас к ним побегу, да самогон скупать начнем, — и хорунжий стал лихорадочно отбирать в денежной груде русские купюры — сторублевые «Катьки» и пятисотрублевые «Петры». И сразу напомнил Ермакову приснопамятного Михаила Самуиловича Паниковского (человека без паспорта, которого сыграл Зиновий Гердт), когда тот лихорадочно тасовал купюры.
«Ой, как дети малые! На вас большевистская демагогия еще действует, а для меня это уже давно детский лепет! Закалка-то у меня ого-го! Уши луженые от краснобайства депутатов с кандидатами! — отправив Пляскина, Костя застегнул шинель. — Надо идти разлагать американцев грязными методами политтехнологий, благо повод хороший, с Рождеством поздравить. Применить, как говорится, на практике полученный опыт гнусной пиарщины!»
Но думал уже не о них, а совершенно о другом. Три часа назад он написал две телеграммы — в Читу атаману Семенову и в Нижнеудинск адмиралу Колчаку. Процесс оказался простым — набросал текст, дал посмотреть начштабу, затем отдали бумаги шифровальщику в соседнем вагоне, а через час телеграфист, в том же вагоне, но в другом купе, отстучал ее по адресатам.
Оказывается, дивизион прекрасно обеспечивался связью, которая шла вдоль всей железной дороги. Как говорил Остап Бендер — телеграф везде наставил своих столбов. Проще простого — подогнали поезд на крайний путь, связист напрямую подключился к проводам, и можно говорить или по телефону с близлежащими станциями, или вести переговоры по аппарату Бодо с дальними станциями, или отправить телеграмму за тридевять земель, лишь бы там адресат был известен.
Отправить-то отправил, но только на душе черные кошки своими когтями скребли. Чистейшая авантюра и немыслимая по здешним меркам наглость. И потому спрашивать Акима Андреевича о том, был ли ответ, Костя не стал — давно бы связист прибежал…
![Карочка — [email protected] - В день, когда магия замрет](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
