Глеб Дойников - "Пощады никто не желает!" АнтиЦУСИМА
Сейчас на медленно отстающем от отряда Девы "Пересвете" во всю кипела работа по переноске снарядов и картузов. Каждый снаряд весил более двухсот килограмм, и таскать их приходилось на носилках, которые несли по четыре матроса. В кормовой башне проблема с нехваткой снарядов не стояла - одно из ее орудий вышло из строя от частой стрельбы. Поэтому матерящиеся матросы тащили в носовую башню снаряды как из носовых, так и из кормовых погребов. Увы, при первых же пристрелочных залпах японцев по броненосцу матросы по приказу старшего артиллерийского офицера выкину за борт переносимые пороховые картузы. Защищенные всего лишь одним слоем ткани они могли взорваться от попадания любого раскаленного осколка. Рисковать взрывом способным вымести с палубы все в радиусе пары десятков метров было бы глупо, и переноска снарядов прекратилась.
При первом попадании "Иосино" повезло. Единственной преградой способной остановить русский десятидюймовый снаряд на нем был скос бронепалубы, толщиной аж в пять дюймов. И снаряду было угодно влететь именно туда. Две затопленные угольные ямы накренили крейсер на пять градусов на левый борт. Но к удивлению даже собственного командира "Иосино" даже не снизил ход. Следующим попавшим спустя десять минут снарядом, была снесена вторая труба, и на этот раз, из - за падения тяги, ход снизился до шестнадцати узлов. Японский крейсер уже не отрывался от "Пересвета", а с трудом шел мог поддерживать одну с ним скорость, и начал медленно отставать от своих неповрежденных коллег. В момент открытия отрядом Девы огня по "Мономаху" командир носовой башни Николай Винк наконец то добился полноценного попадания в увертливого японца. Болванка главного калибра русского "витязя" проломила бронепалубу, и взорвалась во втором котельном отделении японской "собачки". С покореженными паропроводами, свистя кубометрами стравливаемого в атмосферу пара избиваемый корабль мгновенно сбросил ход до десяти узлов. После переключения паропроводов и изоляции изрешеченных котлов кормового отделения мехи обещали снова дать пятнадцать узлов, но - через пятнадцать минут. Под угрозой расстрела в упор десятидюймовыми снарядами командир "Иосино" Саеки вынужден был уйти вправо, в надежде, что "Пересвет" пойдет за угрожающими транспортам "Кассаги" и "Читосе". К моменту отворота "Иосино" вместе с парой впереди идущих крейсеров уже открыл огонь по пытающемуся прикрыть своим корпусом транспортники "Мономаху".
Командир старого крейсера, каперанг Владимир Александрович Попов, готовился к смерти. Как своей, так и своего корабля. Он находил несколько ироничным тот факт, что в этот выход в море его старый крейсер Руднев с Макаровым вообще не планировали брать. Его устаревшему крейсеру, последнему представителю эпохи броненосных пароходо - фрегатов не было места в боевых порядках современного Русского Тихоокеанского флота. Он был лишним и в колонне крейсеров Руднева, где его пятнадцать узлов сковывали бы всю четверку новых быстроходных кораблей, ни в колонне старых броненосцев. Там то его скорость была вполне адекватна, а многочисленная артиллерия среднего калибра могла бы скомпенсировать почти полное отсутствие таковой на "Сисое" и неудачные башни "полтав", но… Когда он в третий раз пришел к Рудневу с предложением проставить его броненосный крейсер в линию к "старикам", то устало посмотрел ему в глаза и задал один вопрос, - "сколько попаданий двенадцатидюймовых снарядов может пережить "Мономах"?". После неловкой паузы, во время которой адмирал и командир молча бодались взглядами, первым сдался Попов.
- Одно, если сильно повезет два. Но зато средний калибр мой старик может держать как бы не лучше вашего "Варяга". Затопления от каждого попадания мне не грозят, полный пояс по ватерлинии от носа до кормы, до шести дюймов, - мгновенно перешел в контратаку Попов.
- Этому поясу еще бы скос бронепалубы, и корабль способный дать узлов двадцать, тогда и я бы на него точно "Варяг" променял. Хотя стойкость вашей стале - железной брони на уровне трех дюймов Круппа, но японские снаряды держать и правда будет… Но главный калибр нет. Не могу я, Владимир Александрович, брать грех на душу и ставить вас в линию к броненосцам. Это было бы бессмысленным убийством пяти сотен человек, у вас столько в экипаже? Ради чего их подставлять под расстрел броненосцев Того, ради десяти минут отвлечения огня на старый крейсер? Или ради полудюжины почти безвредных для японских броненосцев шестидюймовых снарядов, что ваши комендоры успеют всадить в них пока те не разозлятся на вас всерьез?
- Нет, Всеволод Федорович, ради того, чтобы четверть века проходивший по всем океанам крейсер не пошел на металлолом ни разу не выстрелив по врагу. Мы шли с Балтики вокруг света, на кое как отремонтированном корабле не для того, чтобы охранять рейд Порт Артура пока остальные корабли будут за нас воевать. Неужели "Мономах" такая обуза, что его совершенно некуда применить в генеральном сражении?
- Черт с вами, если вам настолько приспичило идти со всеми - пожалуйте. Будете заодно командовать "Ангарой", она будет лидером транспортников. Если кто из японцев к вам прорвется - вы обязаны его остановить любой ценой. Другого с вашим парадным ходом в четырнадцать узлов, а пятнадцать для ваших машин поле перехода с Балтики это мечта, я не нахожу. Степана Осиповича я уговорю, лишняя защита купцам и правда не помешает.
Тогда Попов решил что ему "бросили кость чтоб отвязался". Сейчас, рассматривая в бинокль форштевни трех лучших бронепалубных крейсеров японского флота, неумолимо догоняющих его куцый отряд, он на секунду пожалел о своей настойчивости. Но секундная слабость прошла, пришла злость на самого себя, привычно вызванная воспоминаниями о самой своей "спокойной" должности за время службы - заведующим Кронштадтской школой писарей. Туда его задвинули за "слишком быстро выплаваный ценз", и за слишком острый язык. Вырваться из чиновничьей рутины удалось только потому, что среди капитанов первого ранга было не слишком много желающих вести в бой давно устаревшее корыто. Может и правда лучше умереть сейчас в бою, на мостике знакомого еще в бытность старшим офицером "Мономаха", чем медленно догнивать в бумажном болоте? Кроме "Ангары" к ведомым им транспортам прибилась и лихая "Лена". О ее капитане Рейне которой и призовых выплатах рядовых матросов экипажа легенды ходили уже не только на Тихом океане, но и на Балтике. Но даже с самым бесшабашным капитаном флота шансы одного старого крейсера и двух вооруженных пароходов в бою против тройки первоклассных современных крейсеров, поддержанных к тому же отрядом эсминцев… Вернее не так. Если бы Попову надо было прикрыть от атак японцев два вооруженных транспорта - его "Мономах" бы справился. Закрыть "Лену" и "Ангару" от крейсеров своим корпусом, в котором двухметровая полоса брони по ватерлинии почти непроницаема для японских снарядов и терпеть. От атак дестроеров вооруженные транспорта смогли бы отбиться и сами, но… Вместо этой выполнимой задачи перед Поповым стояла другая. Прикрыть шестерку транспортов от атак и крейсеров Девы, и отряда эсминцев. Которые, само собой, будут атаковать с разных сторон, хотя пока японские миноносцы "скромно" держатся за крейсерами. У Попова возникла то ли сумасшедшая, то ли гениальная идея, и сигнальщики истошно стали семафорить, передавая приказы на транспорта, но увы - только три из шести "грузовиков" этот приказ исполнили.
Попов еще успел отдать приказ "Ангаре", слабейшему из вспомогательных крейсеров, принять в кильватер "Мономаха", не лезть в дуэль с Девой, но сосредоточиться на противодействии атакам эсминцев. Боле быстроходная чем "Мономах" "Лена", к тому же формально Попову не подчиняющаяся, нагло и ловко пристроилась впереди броненосного крейсера. Ни времени, ни желания загонять ничем не прикрытый пароход с кое как установленным вооружением в хвост кильватера у Попова уже не было. В два часа пополудни крейсера Девы открыли огонь… Флагманский "Кассаги", не удержавшись от соблазна покончить со столь насолившей Императорскому флоту "Леной", сосредоточил огонь на ней. На мостике русского парохода хитрюга Рейн, наблюдающей за японцами из рубки прикрытой парой листов котельного железа злорадно пробормотал, - "купились, голубчики". Он как мог, на треть, ослабил огонь японцев по единственной полноценной боевой единице их сводного отряда. По "Мономаху" стреляли только "Читосе" и "Иосино". За первые десять минут боя "Лена" получила семь попаданий пятидюймовых снарядов, один из которых прошел сквозь легкий жестяной борт парохода без взрыва. Носовая труда была наполовину смята взрывом, кормовые орудия повреждены осколками, а на верхней палубе разгорались два очага пожаров. Еще один восьмидюймовый разрыв у борта осколками продырявил румпельное отделение, и теперь "Лена" реагировала на перекладывания руля с солидным запозданием. Впрочем, по сравнению с "Мономахом", "Лена" пока была курортом. Старый крейсер получил шестнадцать попаданий пяти и шестидюймовыми снарядами, и четыре нокаутирующих восьмидюймовых удара. Во тут то и начали сбываться предсказания Попова. "Мономах" горел в средней части как деревенская изба подожженная молнией, потерял три орудия разбитыми и три временно поврежденными, над броневым поясом борт был пробит в четырех местах, но… Но броневой пояс пока держался. Только один их попавших в него трех восьмидюймовых снарядов смог его пробить, но и тот разорвался в угольной яме.
