Алексей Ивакин - 7 дней в июне
– РОМА! – начал я, поворачиваясь. Но, увидев сына, сам осел, глядя в повлажневшие глаза его вжавшегося в землю тельца.
– Хватит, сын, пошли в дом.
Подобрав моего чумазого снайпера, я отнес его к крыльцу, на которое уже вышла испуганная сиреной мама.
– Принимай внука. Я за ключами. А то ещё подумают, что воздушный налет.
Шутка явно не получилась. И что бы успокоить, я приобнял мать, поцеловал в щеку.
– Где ключи?
– В зале, в секретере…
Скинув сапоги, я прошел в зал и прямо оттуда отключил сигнализацию.
– Па, а мама ругаться будет.
– Будет, когда узнает. Но ты же будешь вести себя хорошо?
– Буду!
– И больше в нашу машину кидать ничем не будешь?
– Не буду!
– Ну, тогда мы ей не скажем. Иди – умывайся. Как зайду – будем обедать.
Я снова вышел на двор. Убрал инструмент. Посмотрел результаты меткого броска юного гренадера. Под подкрылком собственно ничего и не было видно. Уже повернувшись к дому, я увидел входящую во двор жену.
– Привет. Ты что-то рано.
– Мы после пятого урока всех отпустили. Тебя берут?
– Пока нет.
– Слава Богу!
Она прижалась ко мне пыльному и потному огороднику и впервые за наши семь супружеских лет первой поцеловала меня. Весь оставшийся день был волшебной восточной сказкой, в которой не хочется думать о быте, о работе, о грохочущей где-то войне. Думаю, именно на второй день войны мы и нашли нашу озорную бодатую львёнку.
Капитан воздушно-десантных войск Белоруссии Николай Климанович, окраина Дзержинска (республика Беларусь)
Начало войны капитан воздушно-десантных войск Белоруссии Николай Климанович встретил так, как и подобает профессиональному военному, без отчаяния «всё! мы погибли», но и без щенячьего восторга. Собственно, он понадобился для того дела, к которому он готовился долгие восемь лет – защищать свою страну…
Конечно, все было, и ночной звонок со срочным вызовом в расположение, и тревожные глаза жены, и суматоха первого дня, когда его батарею «зушек» перебрасывали то в одно, то в другое место, и некоторый шок в момент, когда до него дошли сначала неясные слухи, а потом и официальная информация о том, что, собственно произошло, и с кем ему предстоит воевать.
К вечеру второго дня войны капитана начал слегка угнетать тот факт, что пострелять по реальному врагу ему так и не пришлось. Климанович всегда со всей белорусской серьезностью относился к своим обязанностям, и на учениях его батарея всегда выглядела очень неплохо. Нет, он, конечно, понимал, что ЗУ-23-2 – оружие, так сказать, прошлого века, и в общей структуре ПВО, куда его временно передали со всеми причитающимися батарее средствами, он играет роль пистолета на поясе оператора ПТРК. Оружие, так сказать, последнего шанса. Помнил он и про «ноль целых двенадцать сотых» – именно так в документах определялась вероятность поражения огнем батареи самолета противника. Речь, конечно, шла о современных реактивных самолетах, но все же… Как любят шутить зенитчики: «Сбить не собьем, но напугаем до смерти». Понимал он и то, что война – это не пионерская игра «Зарница», и что профессионалу не пристало сожалеть о невозможности погеройствовать. И все же некий червячок постоянно грыз его самолюбие. Потому что Климанович видел в бинокль вражеские машины, видел, как они вспыхивают и падают на землю после попаданий зенитных ракет, но ни один «Мессершмитт» или «Юнкерс» так и не дошел зо зоны действительного огня его автоматов. Николай гнал от себя эти мальчишеские мысли, стараясь занять и себя, и своих бойцов реальным делом, но все-таки он очень хотел хотя бы раз врезать по немчуре, отомстить за прадеда, пехотного летёху, который сгинул где-то под Гродно в том сорок первом…
Батарея расположилась на окраине Дзержинска, прикрывая подходы к цехам и складам объединения «Белхим». Позиции выбраны по всем правилам и по науке замаскированы, около каждой установки – по пять левых и пять правых коробок по пятьдесят снарядов, да еще тридцать снаряжённых лент в длинном ящике. Итого две тысячи снарядов. Он как раз собирался еще разок погонять расчеты на смену коробов, когда радист передал ему наушники: «Командир, „Ракорд“ на связи!» Позывной «Ракорд» был присвоен дежурному по Западному оперативно-тактическое командованию войск ПВО.
– Рогатка -16, на вас идет цель, маловысотная, малоскоростная, высота 150, скорость 320, на запросы не отвечает. Азимут… Пеленг… Дальность…
– Батарея, к бою!
Расчеты в касках и брониках привычно бросились к орудиям, сбросили маскировочные сети, расстопорили установки, наводчики заняли места на своих жестких сидушках и приникли к окулярам прицелов. С запада накатывался рокот. Никаких сомнений у Климановича не было – с запада мог идти только враг. А вот и он… В бинокль Николай четко разглядел на фоне закатного неба силуэт двухмоторного самолета, идущего со стороны Столбцов. «Какая это модель? – пронеслось у него в голове – „Юнкерс“, что ли, восемьдесят восьмой? Ну не учили мы этот антиквариат! Сложно что ли, было таблицы опознавания подготовить? Впрочем, какая разница. Все, дистанция две тысячи…»
– Батарея, три очереди по пять, огонь!
Установки хором рявкнули, на срезах пламегасителей заплясали огоньки. Вторая очередь… Самолет будто запнулся в воздухе, медленно опрокинулся на одно крыло, выбросил шлейф дыма, затем опустил вниз блеснувший остекленный нос и с каким-то совсем не страшным звуком ударился о землю примерно в километре от батареи. Взрыва, как в кино, почему-то не было….
– Сбили! Сбили! – Закричал командир первого огневого Сашка Онуфриев, симпатичный парнишка, лишь год назад закончивший училище. – Правда, сбили! Поехали, посмотрим!
Удержаться от этого действительно было сложно. Николай отрапортавал «Ракорду» о том, что цель поражена, прыгнул в «уазик», скомандовал водителю «Давай туда, прямо через поле!», неодобрительно посмотрел на Сашку и своего зама, которые уже успели забраться на заднее сидение, но ничего не сказал. Все-таки, первый сбитый – это не шутка!
Уазик затрясся на кочках, приближаясь к месту, где торчал вверх хвост и нелепо заломленное крыло бомбардировшика. И чем ближе Николай подъезжал к сбитому самолету, тем больше понимал, что что-то в этой картине неправильно, не так, как должно быть… До место падения оставалось еще метров триста, когда он понял, что не так. Звезды. Красные звезды на закопчённой дюралевой плоскости.
– Гони! Гони!
Водитель-срочник втопил «на всю железку», не жалея подвески, но Николай уже понимал, что все напрасно, и что случилось то, что не будет давать ему спать до конца его дней, сколько бы их ему не было отмеряно. В самолете что-то начинало медленно разгораться, Сашка с замом бегом потащили из «уазика» углекислотный огнетушитель, а Николай все стоял и смотрел остекленевшими глазами на место трагедии. В голове билась одна мысль: «Свои… Я убил своих… Прадеда убил…» Он отошел на несколько шагов, скинул с головы каску, которую в суматохе так и не успел снять, и правая его рука сама собой начала царапать кобуру табельного «Макарова». Потом на него навалились, отобрали пистолет, он как-то неловко отбивался, Сашка ему что-то горячо втолковывал, но слова падали, как в вату, и не доходили до его сознания.
– Свои. Я убил своих.
Когда стемнело, Сашка смотался в город и притащил две больших бутылки «Немирова». Николай не был трезвенником, но и склонностью к употреблению алкоголя никогда не отличался, а тут беспрекословно влил в себя несколько пластиковых стаканчиков. Водка упала в желудок, как расплавленный свинец, но никакого облегчения не принесла. Николай сидел, прислонившись к колесу машины радистов, смотрел непонимающими глазами, и только иногда повторял: «Почему? Ну почему? Прадеда… Наших… Почему?»
То, что мертвый человек в форме полковника РККА, которого вытащили на следующий день из под обломков, был делегатом связи, отправленным командармом -10 Голубевым на последнем уцелевшем СБ с одной задачей: наладить связь со штабом фронта и получить хоть какие-то директивы, ему так и не рассказали.
Генерал-майор барон Вилибальд фон Лангерман-Эрленкамп, командир IV танковой дивизии 24-го моторизованного корпуса II танковой группы. 23 июня, 14:56, шоссе Е-30 между Брестом и Кобриным, не доезжая поселка Федьковичи.
– Господин генерал, вы хотели осмотреть позиции русских…
– Да, Гюнтер, минуточку… Барон Вилибальд фон Лангерман-Эрленкамп потер ушибленное колено, поморщился и начал аккуратно, чтобы не потревожить отчаянно болевшую ногу, выбираться из бронетранспортера. Ногу он ушиб два часа назад, выпрыгивая из командирского кюбельвагена «Хорьх-830» во время налета русской авиации… Несмотря на прошедшие проливные дожди, «Ганомаг» дополз практически до самой линии окопов, но и оставшиеся несколько десятков метров по раскисшему полю показались генералу бесконечно длинными. Прихрамывая, оскальзываясь на размокшей глинистой почве и непрерывно чертыхаясь, барон добрался до места, которое он хотел увидеть своими глазами. Собственно, он не увидел ничего такого, чего бы он не видел ранее: неглубокие, отрытые наспех окопы, практически полностью разрушенные огнем гаубиц и минометов, изломанные, похожие на тряпичные куклы тела людей в незнакомой форме, покрытой пятнами камуфляжа… Он видел такое не один раз, и в Польше, и во Франции… Обычное дело – чтобы задержать стремительный бросок панцерваффе, противник выдвигает наспех собранный малочисленный заслон. Для того, чтобы сбивать такие заслоны, и предназначен передовой отряд. Обычно нескольких минут сосредоточенного огня автоматических пушек легких танков и пулеметов вполне хватало, чтобы противник был уничтожен или рассеян, а его оружие приведено к молчанию. Но не в этот раз…
