Екатерина Лесина - Адаптация
Пока механический голос отсчитывает секунды до открытия последней двери, Адам старательно дышит. И микродатчики послушно ускоряют процесс фильтрации. Запотевшая изнутри маска обретает прежнюю прозрачность.
Последнее помещение похоже на ангар. Одна стена его разделена на ячейки-соты, затянутые пластиковой пленкой. Внутри кипит белый дым хладагента, вырываясь, он оседает на перчатках изморозью, которая тут же тает.
Колеса тележки беззвучно касаются пола, пружинят под весом тела. Моторы, напротив, гудят громко. И тележка движется по выбитой в полу колее, чтобы остановиться под перекрестным светом шести ламп.
- Серия восемь, дубль два. Номер третий.
Адам говорит четко и громко. Это лишнее - у встроенных в шлем диктофонов высокая чувствительность - но опасение потерять важную информацию сильнее разума.
Само вскрытие проходит обыкновенно. И результаты его предсказуемы, как были предсказуемы результаты предыдущих. Это не значит почти ничего.
Лежащее на столе тело постепенно превращается в набор органов и тканей. Механичность процесса успокаивает Адама, позволяя забыть о недавнем несчастном случае. Мысли расслаиваются. Одна часть сознания контролирует движения рук и действия ассистирующего аппарата, вторая - складывает мозаику несчастного случая. Третья, глубинная, пытается просчитать Еву.
Это бесполезно.
Также бесполезно, как искать ответы на вопросы в мозгах мертвого андроида. Но пила взрезает кость, крышка черепа отделяется, и Адам выводит на экран трехмерный снимок мозга.
Серо-розовое вещество прорезают тончайшие нити.
Плесень? Образец испорчен плесенью?
Урчит микротом, шинкуя полушария тончайшими ломтиками. Сканирующий микроскоп облизывает их поверхность и выдает Адаму новые рисунки. Много-много новых рисунков, разноцветных, как стеклышки Евы. Белое вещество окрашено желтым. Серое - синим. И алыми жилами оба слоя прорезают гифы гриба. Они есть в мозоли мозжечка и в древней колбе продолговатого мозга, они прорастают во все отделы, опутывая ядро гипоталамуса, и распускаются на поверхности неопаллума хрупкими ветками спорангиев.
- Да быть того не может! - Адам быстро листал снимки, с каждым убеждаясь: может. Клетки гриба были также мертвы, как ткани, их питавшие. Следовательно, заражение случилось не в холодильной камере. А вне ее тело находилось не более получаса.
Вывод: андроид был заражен в процессе эксперимента или до его начала.
Решение: ликвидация объекта и всей серии, включая дубли. Консервация образцов тканей. Изучение. И в перспективе - возможное повторение эксперимента с учетом новых обстоятельств.
Адам вывел на экран результаты тестов.
Показатели на треть превышали норму контрольной группы.
Часть 2. Экспрессия.
Глава 1. Кто ты будешь такой?
День закончился ничем. Про них попросту забыли. Посадили в домик-клетку, как подопытных крыс, и оставили докапываться до правды. И насрать, что правда очевидна.
Сигаретку, Евой подброшенную, Глеб все же выкурил, прямо в комнатушке, пуская дым в черный кругляш противопожарной сирены. Сирена глотала и молчала. И камера, обнаруженная в углу, тоже была мертва. И душ не работал. А вот в умывальнике вода была, горячая в обоих кранах. И Глеб, спустив до максимума, набрал в миску кипятка, высыпал белковую смесь, размешал. Он сидел на полу и глядел, как разбухают и разваливаются гранулы, превращаясь в зеленоватую массу - на упаковке значилась "Каша гороховая туристическая". Горохом она и пахла. И еще жиром, который выплыл на поверхность нефтяною пленкой. Развернулись черные спирали дегидрированного лука, выплыли волоконца соевого мяса. От одного запаха еды к горлу подкатила тошнота.
Ложек в настенном шкафу не было. И вилок тоже. Зато нашлось три вазочки, выстроенные по ранжиру, и одна пластиковая кружка с аккуратно спиленной ручкой.
Как там Ева говорила? Все страньше и страньше. Но ничего, и руками поесть можно.
Глеб и ел, зачерпывая пальцами. Глотал, не замечая вкуса, и миску вылизал, урча от удовольствия. Вот только досыта наесться все равно не вышло. Ну да за последнее время ощущение легкого голода стало привычным. А вот вкус еды он почти перестал воспринимать, зато обоняние обострилось. Запахи четкие, как будто прочерченные в воздухе. Хотя бы этот взять, сигаретно-конфетный, женский.
Скрипнула дверь. Раздался запоздалый стук и Ева спросила:
- Можно?
Глеб вытер пальцы о штаны и кивнул.
- Я подумала, что наш дневной разговор был... не совсем удачен, - Ева пригладила волосы. - И что, возможно, ты был не в том настроении, чтобы слушать. Мы все здесь не в том настроении. Дурацкая ситуация, правда?
Куда уж правдивей. На ней свежий комбинезон, и поверх вышитого имени виднеется знакомая эмблема. Глеб мог бы с закрытыми глазами ее изобразить.
Но подделать эмблему просто.
Или взять с уже разваленного поселка. Надо просто помнить, что она лжет. Да и то: какой дурак поверит Еве?
- И я надеюсь, ты не откажешь мне в беседе. Я устала молчать. Сначала пока шла. Теперь вот здесь. С этой парочкой особо не поговоришь, - Ева облизала губы. - А ты - другое дело. Глеб... я уверена, что в поселке не было никого по имени Глеб. Я могу назвать каждого жителя. Я помню их лица и имена, помню истории болезни и последние анализы. У Машки Вяземской - острое пищевое. В третий раз за последний месяц. У Серегина - простатит, который прогрессировал, а Серегин его прятал, потому что считал стыдным. Тебе эти имена не о чем не говорят?
Только о том, что Ева лжет. Но Глеб готов послушать.
- Ну да. У тебя своя Омега. Вот только Альфа одна на всех. Ладно, давай о другом.
- Давай, - согласился Глеб.
- Я надеюсь, что ты не откажешься от помощи. Повязку стоит снять. А они здесь помогать не станут.
- Почему?
- Не знаю. Хочешь - попробуй. Я пробовала. Попросила комбез новый. На моем дыра, видишь? - Ева повернула левую ногу так, чтобы стал виден грубый шов на штанине. - Не дали. Не отказали, а просто не дали, как не дали нормальной еды.
- Зачем им тратится?
Странно, что вообще живыми оставили. В такой ситуации одно решение одинаково правильно: к стенке всех. Сначала стрелять, потом разбираться. И никаких обид: жизнь такая.
Радуйся, Глебушка, что хозяева не то гостеприимны, не то глупы, не то, наоборот, умны до перемудрежа. Радуйся и разговаривай с гостьей. Беседа - это слова. Слова - это информация. А информация - это возможность понять, какого хрена происходит.
- Может быть ты прав, дело в тратах, - Ева сделала шаг, переступая пограничную линию порога. Потом еще один. Шла она, как эквилибрист по канату, разве что в руках был не шест, а зеленый чемоданчик с логотипом медслужб.
У той, которая осталась в поселке, тоже был чемоданчик. И тоже зеленый. Только замки ярко-оранжевые, глазированные люминисцентом. Та, другая, настоящая, носилась с чемоданчиком, как дурак с писаной торбой, все лезла, куда не просят. И эта лезет. Чем не сестра-близнец?
Всем.
- Я не враг тебе, - сказала Ева, когда Глеб вскочил на ноги. - Поверь, я тебе не враг, о светозарный мальчик мой.
- Мальчики в церковном хоре поют.
- Извини.
По хребту пробежал холодок, плечи напряглись, а руки скользнули к поясу. И опустились: оружия нет. И сейчас эта улыбающаяся сука раскроет чемоданчик, достанет блестящий скальпель и перережет Глебу горлышко. А он так и будет пялиться на нее, не в силах пошевелиться.
Да что с ним такое-то?
Ева поставила ношу на пол. Взяла Глеба за руку, подняла, поворачивая к свету лампы. Провела кончиками пальцев по ладони. Эхо ее прикосновений ощущалось ожогом.
- Ты не любишь андроидов, - констатировала Ева, перехватывая запястье. Она слушала пульс, и в глазах щелкал хронометр, отмеряя удары Глебова сердца. Судя по выражению, хронометр остался доволен.
- А ты... любишь андроидов? - Глеба отпускало.
- Я отношусь к ним нейтрально.
- То есть тебе плевать, есть они или нет?
- Можно сказать и так, - она отступила и, повернувшись спиной, занялась содержимым чемодана. Вот теперь самое время действовать. Подойти. Положить руки на шею. Сдавить, перекрывая сонные артерии, и держать, пока она не перестанет дергаться. А потом положить на пол и аккуратно перерезать горло. Или отнести в ее собственную комнату и там перерезать. Камеры не работают. Никто не узнает.
А нож кинуть в коридоре.
