Василий Звягинцев - Скорпион в янтаре. Том 2. Криптократы
Полковнику предлагалось по достижении конечной точки рейда в течение ночи привести в порядок технику, дать людям отдых и горячую пищу, а с рассветом, развернувшись на сто восемьдесят градусов, повторить собственный маршрут. Собирая по пути оставленные заставы и по второму разу добивая неприятеля, если ему вдруг вздумается опомниться и подтянуть к полосе рейда еще какие-то силы.
Вернувшись из Уэски и ознакомившись с радиограммами Павлова, Шульгин немедленно пригласил к себе Рокоссовского, Громова, командующего республиканскими ВВС Идальго де Сиснероса и возглавлявшего блестяще проявившую себя под Теруэлем Маневренную армию полковника Менендеса, еще нескольких офицеров и штатских, имена которых никогда не упоминались в текущих и даже исторических документах.
С удовлетворением подведя итоги блестяще завершившейся недели, он приказал Рокоссовскому перейти к обороне на всех фронтах.
– Пошумели, и хватит. Теперь дадим шанс каудильо. Пусть покажет, как он умеет импровизировать в подобной обстановке.
– Вы, компаньеро Идальго, и вы, Михал Михалыч, – обратился он к авиаторам, – продолжайте бомбардировочные налеты на весь радиус. Большими группами и с достаточным истребительным сопровождением. Геройствовать и карусели в небе устраивать не надо. Отгоняйте истребители, бейте бомберы, если без особого риска. Нам сейчас люди и машины дороже боевого счета. И особо заметьте – на Бургос летать не надо. Даже в его сторону – не надо…
– Как у нас с конвоем? Когда придет? Итальянский флот не препятствовал? – вновь обратился он к Рокоссовскому.
– Должен к утру быть. Кузнецов радировал – итальянцы все время крутятся поблизости, но агрессивности не проявляют. Соображать начали. Ничего чрезвычайного не случится – сразу начнем выгрузку и марш-маневр к Лериде. Через три дня, надеюсь, бригада будет вполне боеспособна.
– Крайне на вас рассчитываю, Константин Константинович. Этой бригадой и Маневренной армией товарища Менендеса последнюю точку ставить будем. А теперь прошу вот на эту карту посмотреть. Я тут кое-что еще придумал…
Вооружившись указкой, Шестаков изложил свой, еще более авантюрный, чем рейд Павлова, но, по всем критериям спецопераций второй половины века, великолепный план. От Громова требовалось обеспечить четкость и посекундную точность технической части операции. От Сиснероса – соблюдение самой свирепой секретности на аэродромах и воздушное прикрытие на всех этапах. От Менендеса – согласованная по времени, может быть, жертвенная, а возможно, бескровная демонстрация готовности наступать южнее Мадрида. Гипотетическая цель, которую нужно аккуратно довести до противника, – ликвидация Толедского выступа с последующим штурмом города.
Но успех авантюры, весь в целом, зависел сейчас от Овчарова, который снова скромно сидел в уголке, черкая дорогой паркеровской ручкой в блокноте. Только и об этом никто не должен был догадываться. Громов, правда, раскурив папиросу, легким движением брови указал Шестакову, что хотел бы спросить кое о чем наедине.
– Слушаю вас, – выйдя с летчиком в круглую ротонду между двумя кабинетами, спросил он, крутя в пальцах очередную сигару.
– На чем вы лететь собрались, Григорий Петрович? Сиснерос сколько уже раз косился, только вы не реагировали. Он, конечно, вправе вообразить, что завтра из России «ТБ-3» прилетят. Они тут с детства в сказки верят. А на самом деле? Мой самолет человек пятнадцать поднимет, и это все. На «эсбэшки» даже в перегруз по три-четыре едва возьмешь, а прыгать с них… – он махнул рукой. – Что вы имеете за душой, товарищ Главный советник? Я сам авантюрист, а вы?
– Молодец, Михал Михалыч. – Сашка чуть не хлопнул его ладонью по плечу, но вовремя воздержался. – Отчего я и взял вас в команду… Товарищ Монте-Кристо, – позвал он.
Виктор вошел, разглаживая неизвестно зачем отпущенные длинные усы. Если б еще закрутил их вверх, как Дон Кихот или Сальвадор Дали, а то свисают, как у шляхтича.
– Вот, знакомьтесь, комбриг, это наш друг из Парагвая, можете называть его компаньеро Виктор, если хотите. Подполковник царской службы, неплохо проявил себя в Гражданской войне на «той» стороне, что вас не должно обидеть, ибо история – дело такое. В Парагвае, в тридцать четвертом, если слышали, бывшие белые офицеры помогли выиграть их войну с Боливией при пятикратном превосходстве противника. Именами русских героев названы улицы и площади…
Предваряя вопрос Громова, который великолепно помнил Овчарова по первому перелету, Шестаков быстро сказал:
– И ничего больше. Наш друг из Парагвая. Если у вас появились какие-то посторонние ассоциации – это наверняка влияние здешнего отвратительного климата. Давайте о деле. Дон Виктор готов перегнать в Лериду несколько «Ю-52» и других гражданских самолетов, рассчитанных на пятнадцать-двадцать комфортно летящих пассажиров. Сколько десантников с вооружением можно всунуть в каждый для перелета на пятьсот километров?
– Я думаю, не меньше тридцати в посадочном варианте. Парашютистов со всем необходимым во-оружением – те же пятнадцать. Вы понимаете.
– Само собой. Значит, что нам нужно?
– Товарищ Шестаков, вы волшебник?
Шульгин построжел лицом. Таких вопросов он не любил. Даже в своем основном варианте, а зампред Совнаркома должен быть покруче…
– Отвечайте на вопрос, комдив!
– Исходя из вашего задания – двадцать самолетов названного типа.
– Двадцать не гарантирую. Пятнадцать – может быть. Авангард придется сбрасывать действительно с «эсбэшек» и старых «девуатинов». Короче – готовьтесь. Иных вариантов все равно не будет. Срок – неделя.
Громов собрался по-строевому повернуться и уйти, но вдруг сделал то, чего от него Шульгин никак не ждал.
– Григорий Петрович, разрешите один вопрос. Попросту, раз у нас отношения не совсем официальные?
– Отчего же нет, Михал Михалыч, я всегда открыт. Винца, может быть, для облегчения субординации?
– Разве только сухого стаканчик. С утра работы много…
– Так что вы хотели спросить?
– Не обидитесь?
– Не привык. Не моего стиля эмоция.
– Понятно. Откуда у вас такие полководческие способности? С восемнадцатого года кого только не перевидал, а с подобным не встречался. И расчет, и безрассудство, и невероятное везение. При этом – ледяное спокойствие. Наполеону до вас далеко. А сидели на хозяйственной должности…
– Ответить? Где вас на самолетах летать учили? Вы гимназию кончили, вам там аэродинамику преподавали? Старичок-учитель насчет элеронов, устойчивости и управляемости аппаратов тяжелее воздуха просвещал? Или Туполев с вами советовался, скажи, мол, Миша, как бы мне этот «АНТ-25» сообразить, чтоб ты на нем до Америки долетел? Почему десятки ваших коллег угробились, а вы в асы и герои выбились? Имеете рациональный ответ?
Посадил он Михаила Михайловича простейшим образом.
– Так что отдыхайте, товарищ комдив. Как только придумаете, как на мои вопросы ответить, заходите, поговорим.
Шульгин сам себе удивлялся, сколько же лишней энергии у него до сих пор оставалось нереализованной. Даже в белом Крыму, где он вроде бы выкладывался по полной. Здесь же его хватало на все – планирование военных операций, дипломатию, интриги, и еще он заблаговременно прикидывал схему игры после возвращения в Москву. Со Сталиным, с Лихаревым, с Антоном, с Сильвией, в конце концов.
Неужели все это – следствие избавления от давления Держателей, которые если и не всегда вмешивались напрямую, то сохраняли напряжение некоего «тормозящего поля»? И нечего скептически усмехаться, вполне такое вписывается в систему всеобщей космогонии.
С Виктором давно было сговорено. Он, подобно суворовскому солдату, «знал свой маневр». И это его увлекло. Не зря друг Шестаков придумал ему оперативный псевдоним Граф. В честь Монте-Кристо, которым Сашке все не удавалось поработать, невзирая на давнее желание. По прибытии в Париж Антон должен был передать в его распоряжение действительно неограниченные средства. В том числе и наличностью. Сам форзейль возьмет на себя определенную часть задания. Тут уж Шульгин постарался.
– А чего ты все пишешь, Витя? Новые стихи? Показал бы. Я ведь тоже не чужд…
Овчаров неожиданно засмущался, что с его обликом и характером никак не гармонировало. Хотя ведь политика – одно, а поэзия – совсем другое. Предавшись виршеплетству, человек волей-неволей приоткрывает тайные струны своей души, если, конечно, не ограничивается сочинением бравурных строевых песен. Великий князь, и тот маскировал свои произведения псевдонимом «К.Р.», под которым и прославился.
– Да ладно, хватит тебе. Покажи, я тебя не выдам…
Овчаров протянул блокнот. Шульгин скользнул взглядом по восьмистишью.
Вот такие у меня, брат, дела…
И ослабла нить, что к тебе вела.
Вновь сижу один-одинешенек
И не вижу звезд в небе крошево…
Облаками вся даль затуманилась,
Непонятно все, цель утратилась…
Вот такая тут обстановочка,
Хоть и вьется еще та веревочка…
– Ну да. Лирический герой, томленье духа и все такое. Понимаю и готов подписаться. А воевать все одно надо, братец ты мой. Пускай «и скучно, и грустно, и некому руку подать…».
