Виктор Дубровский - Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)
Когда он был молод и красив, по прикидкам Кости, лет пятьдесят назад, территории меж разными группировками распределялись конвенционально, и, в общем-то, разумно. Банда Филина держала два тракта, Владимир-Гороховец и Владимир-Муром. Другие участки трактов и реку обслуживали другие люди. Среди ватаг тоже была неслабая конкуренция, все хотели на сытные хлеба и тёплые места. И на трассу Владимирскую дорогу тоже были желающие. Тем более место устроенное и служба поставлена как надо.
Дед поел и замолчал. Предполагалось, что разговор продолжится позже. Подпасок тоже слушал рассказы о старине глубокой. Миловидный пацанчик, лет двенадцати, с чистым личиком, белокурыми кудряшками и бесстрастными глазами рептилии. Костю аж передёрнуло от такого несоответствия.
— Ты мальца-то чему учишь?
— А всему, — не моргнув глазом, сказал Микеша, — глядишь, и выживет. Приблудный он здесь. Я помру, так съедят его живьём. Ты видел мужиков здешних? То-то же.
Местные мужики-то да, так и просились на иллюстрации к книжкам Ломброзо.
— А тебя-то как приняли? Люди-то, я погляжу, гостеприимством не страдают?
— А батька нынешнего старосты… Мой знакомец давний был, царствие ему небесное. Деревню вот здесь держал, — продемонстрировал Микеша сухонький кулачок.
Время шло, наступала осень, а Костя ещё не почесался по своему основному делу. Но знакомство с дедом стоило многого. Вместо того, чтобы лазить по дебрям и выискивать стоянки разбойников, он получил информацию в готовом виде. На самом деле, достойных мест для грабежа, то есть гарантированного грабежа с малыми потерями, на трактах было всего шесть. Остальные не годились по самым разным причинам. Кроме того Микеша, как оказалось, был кладом сведений, как нынче говорят, в открытом доступе не находящимися.
Как грамотно потравить собак, как успокоить чужую лошадь, как разговаривать с уважаемыми людьми. На том, исконном феньском языке, ещё не опошленном еврейскими и цыганскими заимствованиями. Секретные знаки пальцами, что можно было узнать своего, и даже договориться, кого сегодня будут грабить, и как в дальнейшем поделят добычу. Кто, где и как держит ножики, которых у иных до пяти штук бывает, чтоб потом нечаянно не оказаться трупом.
Микеша с Микешонком жили во вросшей в землю избушке с крышей набекрень, и теперь, помимо встреч на пастбище, приходил по вечерам к ним. А дед продолжал, как бы невзначай, делиться своими воспоминаниями.
Конец полному счастью наступил, когда слишком много возжелала Нижегородская группировка. То есть, забрать под себя весь тракт от Владимира до Нижнего, да с прицелом подмять под себя и дорогу до Москвы. Однако Филин, который в то время сидел в Вязниках, совершенно с этим грубым нарушением конвенции согласен не был. Началась маленькая войнушка, которая кончилась плачевно для обеих сторон. Пахан нижегородских поступил совсем низко, а в понятиях Микеши, так и вовсе ссучился. Сдал Филина с бригадой властям. Да так хорошо сдал, что в живых только чудом, ценой правой руки, остался лишь Микеша. Нижегородским та победа стала и вовсе пирровой — они в стычках потеряли столько народу, что удержать район в руках не смогли. Тут же, весьма некстати, началась перестройка. Пётр Алексеевич стране так закрутил гайки, что кровавый пот потёк. А в леса потекли беглые.
— При Фёдоре Михайловиче, чай, не бегали! Ни солдаты, ни холопы! — бормотал в сердцах Микеша, — энтот Петрушка-анчихрист пришёл и началось! А где это видано было, что государевых указов не исполнять? А энтот, Манилов, мало того, что нетчик, так сидит в своём гнезде, как упырь! Людям жизни не даёт.
— Ты не боишься государя хулить? — спросил Костя.
— Отбоялся уже! Мне всего ничего осталось. Даст бог, до зимы дотяну и довольно.
Хотя, по мнению Кости, старичка возмущало не правление Петра, как таковое, а то, что из-за его действий высокое искусство татьбы навек оказалось потеряно. Беспредельщики заполонили леса, а бойцы старой гвардии, которые могли сохранить высокие стандарты разбоя либо померли, либо ушли по тому же тракту, с которого кормились. Те же, кто остался, либо были размыты огромной массой босяков, либо сами потеряли всякие берега. Некоторые даже пали настолько низко, что стали «разбойниками по найму». «Перерожденцы», — квалифицировал Костя.
Однако зачем дед рассказывал легенды о добрых разбойниках, Берёзов так и не понял. Полагал, видимо, что умному и этого достаточно. Зато выдал одну забавную байку. Филин со товарищи отнюдь дураками не были, мыслили на перспективу. Иначе говоря, часть добычи постарались инвестировать в реальный сектор экономики. И Косте предлагалось проехаться по старым адресам и стрясти дивиденды.
— О-шо-шо, пошо, пошо, — напевал Микеша, — я вот мальца взял, думал, подрастёт, поможет старику. А не дождусь ведь. Ты ведь собрался, я вижу. Елозишь, места себе не находишь. Ты съезди, посмотри, что там к чему. Да мальца возьми с собой, пусть на мир посмотрит.
Мафия должна быть бессмертна, решил Костя, и согласился.
Микешона с Белкой и лошадьми он оставил в лесочке. В трактир заявился вполне по-хозяйски, роль называлась «мент, крышующий точку общепита». Дождался удобного момента и показал пальцами знак, что научил его дед Микеша.
Хозяин трактира, а это был, наверняка сын должника, никак не среагировал. Тогда Костя спросил у него:
— Папаша где? Жив ли ещё мой друг Спиридон?
— Немощен батя. А что надо? — мрачно спросил хозяин.
— Так поди, скажи ему, что от Филина пришли. Да шевелись, а то осерчаю.
Немощный старик нарисовался довольно быстро. Костя ещё раз сложил пальцы в тайную фигуру, отчего старикан аж дёрнулся.
— Что, Спиридоша, не пора ли должок вернуть?
Дед с ненавистью прошипел:
— Что, явилси, кровушку мою пить? Я-то не ждал, не чаял! Всё надёжа была, что сдохли вы все, чёртово семя! Микеша, небось прислал? Сидел себе тихо, как мышь под веником, а вот, нашёл-таки себе окаянного. Рано, видать, я успокоился.
— Ты, дядя, должен. Не забыл ещё, кому и сколько? За двадцать восемь лет много набежало. Внучата, я смотрю, подросли? Резвые мальцы, в лес одни бегают. А, Хрящ?
— Ванятка, — обратился Костя к мальчишке, — пойдём со мной. Я тебе ножик подарю, настоящий. Ты потом тятьку свово пырнёшь в живот, как твой дедусь своего пырнул.
Дед посерел лицом и прохрипел:
— Оставь дитё, изверг!
— Шо, Хрящ, правда глаза режет? Думал, раз Филина похоронили, так все разом всё и забыли? Никто, дядя, не забыт и ничто не забыто, имей в виду. И топор положи на место, не спасёт тебя топор. Начнёшь дёргаться, положу вас всех, вместе с пащенками. Я не расслышал, платить собираешься, не? Триста тридцать шесть рубликов, как с куста.
Старикана колбасило. «Как бы кондратий дедушку не посетил, — думал Костя, — накроются денежки».
— Хрен с тобой, — наконец решил тот, — забирай последнее! Чтоб вы все подавились, чтоб вас в аду не приняли!
— Ты, муля, меня не нервируй! — пригрозил Костя, — я ить и уйти могу. Но тогда к тебе другие люди придут.
Дед уполз, едва шевеля ногами, Костя уже начал волноваться, но сынок его притащил всё-таки мешок с деньгами.
— Что батя-то не пришёл? — спросил Костя, — ты у него спроси, почему он по рублю кажен месяц должен, до скончания времён. Чтобы потом непоняток не было. Не прощаюсь.
И уехал. Сын пришёл к отцу спрашивать, но тот уже висел на вожжах в конюшне. Костя этого не знал, а знал бы, так не сильно бы огорчился. Гнилым был, гнилым и помер.
На этом удача плавно стала разворачиваться к Константину с компанией филейной частью. Впрочем, было бы глупо считать, что кто-то вот так запросто отдаст денежки, которые давно считал своими. Следующий трактирщик выразился прямо:
— Ты что явилси? Я Полфунту плачу, иди отсель!
— Но, но! Кому ты платишь, мне всё равно. У тебя ряд был не с Полфунтом, а с Филином. Как там было сказано, а, Пузырь? По рублю кажен месяц до скончания времён. Двадцать восемь лет ни дед твой не платил, ни батя, теперь ты не плотишь!
— Ничего не знаю. Иди отсель.
— Хорошо, Пузырь. Я ухожу. Приползёшь ко мне, скотина, в зубах кошель принесёшь. А тебя я ставлю на счётчик, по рублю за каждый день.
Бодаться было бесполезно. Трактир в хорошем месте, хозяин не только оброс жирком, но и развёл крепкой дворни сверх всякой меры. Тут или всех нужно было положить, или ещё что-нибудь. Резать курицу Костя не хотел. Нужна была показательная порка, чтобы потерявшие нюх трактирщики вспомнили кое о чём. В первую очередь о том, на чьи деньги и на каких условиях были построены эти самые трактиры. Порка пока не складывалась.
Не спеша Костя со Степашкой доехали до Вязников, посмотреть на места боевой славы героев невидимого фронта. Во всех придорожных трактирах сидел смирно, краем уха слушая разговоры случайных людей. И везде невидимой тенью маячил образ великого и ужасного Полфунта. Злой гений Гороховецкого уезда, прям такой вездесущий и неуловимый. Поминали в связи с ним и помещика Троекурова, но как-то не очень убедительно.
