Михаил Ланцов - Маршал 2
Ему снился странный сон – будто он в сильно потрепанной одежде стоит на холме с огромным дубом на его вершине. А вся земля вокруг завалена трупами воинов в старинных доспехах или без них. Отрубленные руки, ноги, головы, кишки, раскиданные по траве, кровь… и много оружия, что совершенно ржавого, что относительного приличного на вид. Небо было пасмурным и серым. И летающие на его фоне большие черные вороны создавали тяжелую гнетущую атмосферу с эффектом сказки. Мистики.
Вдруг Михаил Николаевич краем глаза заметил какое-то движение, резко обернулся и замер – в сотне метров от него стоял человек в старом, сером балахоне, укрывающем его с головой, и большим посохом в руке.
— Кто вы?! — крикнул маршал, пытаясь перекричать легкий шелестящий ветер и карканье ворон. — Что это за место?
Но незнакомец никак не отреагировал. Как будто и не услышал слова. А вокруг уже творилась жуть – призрачные девы с мертвенно-бледными, но очень красивыми лицами и ужасающими черными провалами, вместо глаз, уносили одного за другим погибших людей. Куда-то вверх… в низкие серые тучи, буквально нависающие над холмом. И все это сопровождалось непонятным шепотом. Как будто тысячи, десятки тысяч голосов о чем-то беседовали, но понять о чем и даже на каком языке, Тухачевский не мог. Он начал крутить головой с нарастающей тревогой пока не наткнулся на того самого незнакомца в балахоне. Только теперь он уже стоял прямо перед ним – в паре шагов.
— Кто вы?!
Незнакомец опять не ответил, а лишь поднял капюшон и посмотрел на маршала ледяным взглядом одного-единственного ярко-голубого глаза. Перед ним стоял мужчина средних лет с чисто выбритой головой на крепкой шее и аккуратной черной бородой, заплетенной в короткую косу. Так продолжалось минуту, может быть две.
Потом перед глазами поплыли картинки из обеих жизней – что Агаркова, что Тухачевского. Моменты слабости, нерешительности, трусости. Особенно сильно ударил по нему эпизод, в котором он увидел себя в августе-сентябре 1991 года и то, как он боялся выступить против государственного переворота. А поток продолжался, но уже из этой жизни. Пока, наконец, все не пропало, оставив Михаила Николаевича на негнущихся ногах и с жутким ужасом внутри, густо перемешанным со стыдом и чувством позора.
Незнакомец лишь усмехнулся с легким оттенком презрения и отрицательно мотнул головой, отчего призрачные девы, уже стоявшие рядом с маршалом удалились.
— Но это несправедливо! Я же старался! Всю жизнь боролся за свою Родину!
— Справедливость? — удивленно спросил одноглазый мужчина. — Ее нет. И никогда не было. Вот, — он кивнул на меч, лежавший в траве перед Тухачевским, — единственное мерило. Победишь – сам скажешь, что справедливо, а что – нет. Проиграешь? Сам виноват. Историю пишут победители.
Михаил Николаевич побледнел и поджал губы.
— А теперь возвращайся. Я дал вам шанс не для того, чтобы ты так глупо умер, — и, прежде чем маршал смог что-то возразить, вся окружающая картинка померкла, как будто затянувшись серой мглой, а потом взорвалась такой болью, что Тухачевский не сдержался и закричал. Скорее даже заревел, ибо болело не только тело, но и все нутро, как бы его ни называли. Боль, обида, ярость – все перемешалось в нем, взывая к первозданным эмоциям.
— Товарищ маршал! Что с вами? — донесся откуда-то сбоку голос санитара.
— Что происходит? — сквозь зубы процедил Михаил Николаевич.
— Товарищ маршал, вы ранены. Вам нельзя шевелиться! Не вставайте!
— Где японцы?
— Там. Там на поле. Идет бой. Лежите. Товарищ маршал. Вы ранены. Вам нельзя вставать.
— А что это за звуки? Ворвались на позиции?! — задал вопрос Тухачевский, на который не могли ответить ни санитар, ни кто иной в блиндаже. Подождав несколько секунд в полной тишине. Потом зарычав от боли, поднялся и двинулся к выходу из блиндажа. Санитар уже не причитал, тоже отчетливо слыша звуки близкого боя.
Возле выхода из блиндажа лежало много всякого имущества, снятого с раненых. Поэтому, подхватив малую пехотную лопатку здоровой правой рукой, Тухачевский повернулся к остальным раненым и тихо произнес, медленно и тщательно выговаривая каждое слово:
— Не хочу ждать, пока японцы ворвутся сюда и заколют меня штыком. Кто может держать в руках оружие и драться – за мной, — после чего повернулся к двери и, открыв ее левой, раненой рукой, взревел не то от боли, не то от ярости и ринулся куда-то наружу. Туда по траншее, откуда доносились звуки сражения. А за ним из блиндажа потянулись остальные раненые бойцы, с холодными, полными злобы и боли глазами. Уж больно стыдно им стало, что маршал не чурается идти в последний свой бой раненым, а они разлеглись. Что этот бой будет для них последним, никто не сомневался. А потому, шли с уверенностью и спокойствием трупов, которые хотели только одного – забрать с собой как можно больше врагов…
Интерлюдия
11 июля 1939 года. Москва. Кремль.
— Здравствуй, Лаврентий. Что у тебя?
— Товарищ Сталин, были получены предварительные сведения об инциденте "Вьюга-7".
— Слушаю, тебя.
— Во время наблюдения с командного пункта номер семь за артиллерийским налетом на японские войска "Лазарь" был ранен в левое плечо. Опрос очевидцев подтвердил случайность ранения пулей, прилетевшей со стороны противника. Версия снайпера нами была отработана и не подтверждена. Криминалисты остановились на версии шальной пули. После ранения ему была оказана вся необходимая помощь без промедления. Пуля удачно прошла навылет в мягких тканях, не повредив ни крупных сосудов, ни костей, ни сухожилий.
— Навылет? Это ведь не пуля на излете.
— Все верно. По мнению криминалистов, стреляли примерно с пятисот метров из стандартной винтовки японской армии. Подобный прецедент случился по той причине, что "Лазарь" планировал отрезать артиллерийским огнем противника и заставить его залечь, дабы увеличить потери из-за повышения времени обстрела. Японцы отреагировали сначала, как и ожидалось, бросившись врассыпную, а потом, когда в укрытиях стали взрываться мины, побежали вперед – туда, где не было видно взрывов. Их ждал заслон, но часть бойцов противника, все-таки прорвалась к командному пункту. По свидетельствам офицеров штаба отдельной Дальневосточной армии "Лазарь" не ожидал такого поступка от японцев, а потому не стал оставил серьезного заслона, сосредоточив войска на флангах. И это едва не обернулось трагедией. Выиграть, конечно, японцы не могли, но мы могли потерять самого "Лазаря" и значительную часть артиллерии.
— То есть, они считают, что "Лазарь" ошибся?
— Нет. Они в один голос твердят, что такого поступка никто из них не предвидел.
— Хм… защищают. Почему?
— Политработники докладывают, что уважение к "Лазарю" в войсках высоко, прежде всего, как к профессионалу. Офицеры штаба Отдельной Дальневосточной армии считают этот эпизод неприятной случайностью, которая вполне нормальна на войне. Тем более что во всем остальном, разработанный "Лазарем" план сработал безукоризненно. Такого решительного военного успеха Красная Армия еще никогда в своей истории не имела.
— Хорошо. Допустим. Что было дальше?
— По свидетельству санитара и ряда других раненых, "Лазарь", будучи спящим, вдруг взревел, пришел в себя и стал порываться идти в бой. После недолгих препираний с санитаром он, прихватив малую пехотную лопатку из чьей-то амуниции у двери, с громкими криками бросился по траншее в сторону шума боя.
— Что на него нашло? — удивился Сталин.
— Он сам позже пояснил, что ему, дескать, показалось, что японцы врываются в блиндаж и начинают резать и пытать раненых, издеваясь и насмехаясь над ними.
— Предчувствие? Да еще в бессознательном состоянии…
— Вероятно. И надо заметить – его появление помогло нашим бойцам. До двух взводов японской пехоты смогли пройти через заградительный огонь и ворваться на командный пункт, вступив в бой с охранным взводом, связистами и штабными офицерами. Шансов победить у личного состава командного пункта было немного и, если бы не "Лазарь", буквально вылетевший из-за поворота траншеи с дикими глазами, нечленораздельным ревом и лопаткой в руках, то наших бы могли перебить. Его вид сильно деморализовал врага. Тем более что вся левая часть кителя была в крови. Да что японцы, даже наши и те перепугались, увидев "Лазаря" в таком виде. Он был настолько неординарен, что пережившие бой солдаты и офицеры говорят в один голос о схожести "Лазаря" с живым мертвецом. Чему способствовал не только внешний вид, но и громкие, неразборчивые, негативно окрашенные крики. Японцы не выдержали и отступили. "Лазарь" же получил еще два легких ранения и снова потерял сознание сразу после того как все стабилизировалось. Очнулся он только через сутки.
