Юрий Валин - Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего
– Греческий разумеете? – мальчик не слишком удивился.
– Слегка понимаю. Скажи, Прот, зачем эта свора вас отлавливала?
– Не знаю.
– Врешь. Ты мальчик умный. Скажи лучше сам.
– Истинно говорю – не знаю. Догадки есть. Только я вам потом скажу. Вам, Екатерина, сейчас отдохнуть нужно.
– Говори сейчас. Я непонятного не люблю, – глаза Кати закрывались. – Ты кто, Прот?
– Я объясню. Позже, – мальчик взял ее за запястье. Пальцы у него были совсем холодные, покойницкие. – Крови из вас много вышло. Отдохните.
– Пусть эти охраняют, – пробормотала Катя. – Скажи – урою, если что…
– Скажу. Вы…
Катя поплыла, еще смотревший на мир глаз неудержимо закрывался. Девушка обмякла.
Глава 6
Украина для украинцев! Отже, вигонь звидусиль з Украини чужинцив-гнобителив.
Михновский Н.И. Десять заповедей Украинской народной партииСогласно новым исследованиям, сегодня самыми распространенными заболеваниями стали психические и умственные расстройства.
Журнал «Медицинский вестник Австралии». Мельбурн. 1921 г. (К)Бок толкнуло болью еще раз, но Катя очнуться никак не могла.
– Сдохла, чи що? – Голос был озадаченный, шепелявый.
– Та не возися, на шию наступи, нехай гадюка додохне, – посоветовал голос побасистее.
– От, заворушилась, – удивился шепелявый.
Катя с трудом села. Голова неудержимо кружилась. Правый глаз неохотно приоткрылся, девушка дрогнула от боли в спекшемся лице. Попробовала тронуть щеку, пальцы сами собой отдернулись – сплошная корка.
– Яка страшнюча, – с брезгливостью сказал басовитый. – А ісподнє шовкове. Ізвозюкалася уся, куди його тепер? Добити би треба, та заховати.
– Ні, Петро, може за неї теж нагороду дадуть. Відведемо и її. В’яжіть, хлопці.
Катя пыталась сосредоточиться. Четверо с обрезами – селяне. Двое постарше – тот, что с редкими усами, в замызганной поддевке, как раз и проверял пинками жизнеспособность изуродованной девушки. Второй – посолиднее, в богатой смушковой папахе. Двое парней помоложе, похоже, сыновья. Офицер с забинтованной головой и кудрявый паренек – эти Кате казались смутно знакомыми – стояли с поднятыми руками. В траве сидела всхлипывающая монашка, держалась за лицо.
Что-то здесь произошло, но что именно, Катя сообразить не могла. С головой было вовсе неладно.
– В’яжіть надійніше, хлопці, – сказал импозантный селянин и тряхнул за шиворот щуплого мальчишку. – Потрібно повідомити. Ось же, тільки Гнат уїхав і гостей пригнало.
Офицеру и парнишке надежно стянули руки за спиной. Один из молодых хуторян с опаской присел за плечами у Кати:
– Эй, страшенна, грабки давай.
От громкого голоса завибрировало в виске. Только не орите и не трогайте.
– Вставай, шльондра, – девушку силой поставили на ноги.
В глазах потемнело, Катя покачивалась, но стояла. Почему рукам неудобно?
Хуторяне разговаривали. Катя слушала, но смысл не улавливала. За пояс бритого был заткнут «маузер», и это почему-то вызывало смутное недовольство. Что-то не так должно быть. Откуда вообще все эти люди взялись?
– То правда, що чорницю туди-сюди водити, – рассудительно сказал старший. – Вирисклива, страсть.
– Так нехай хлопці оскоромляться. А то мій Андрійко, ужо усю жопень Гнатовій Ольке зам’яв. Ох, Андрійко, приб’є тебе дядько Гнат.
– Ни, я обережно, – ухмыльнулся высокий парень. – Так ми, батьку, по-швидкому? А, дядько Петро? Можна?
– Тільки без гамору. И балуйтеся скоріше, – нахмурившись, сказал старший.
Высокий парень ухватил монашку за плечо. Та едва слышно ахнула, попробовала оттолкнуть крепкую руку. Хлопец ухмыльнулся, цапнул крепче:
– А ну, Дмитро, бери ее. Або не хочеш?
Второй хлопец с некоторым смущением подхватил монашку под другую руку. Широкое лицо девушки исказилось, она хотела закричать, но ладонь высокого хлопца ловко запечатала ей рот.
Офицер судорожно сглотнул, прохрипел:
– Греха, пановэ, не боитесь?
Усатый крепко ударил офицера обрезом. Вторым ударом сшиб на землю, принялся топтать порыжелыми сапогами:
– Порозмовляй ще! Погони начепив. Гріхами докоряє. Бач, ти, який. Хіба ж, невинні чорниці по дорогам шляються? В монастирю сиділа, хто б її торкнув? Шлюхово плем’я. Ноги розсунути, що почухатися. Зіпсували життя, кацапы прокляті.
Прапорщик уже не шевелился, и селянин, отдуваясь, сказал:
– От, Петро, ти мені скажи по-сусідськи, – чого москалі такі вперті? Уж сам би о смерті думав, а все нас життю вчить. От порода, – гірше жидів, чесно слово.
Старший пожал широкими плечами:
– Порода, вона і є порода. З свині коня не зробиш. Що там говорити, – нам що германець, що москаль, – одна воша. Французи прийдуть, – і їх переживемо. Землі зарити на всіх їх вистачить. А з прапорщика Блатык ще усі жили по одній витягне. Гнат говорив, у ночі половину хлопців у поїзда поклали. Блатык нонче злий.
– Та нам що? – усатый сплюнул. – Головне, за хлопчика пусть що обіцяно заплатить. Дві тысячи – воно нам як раз, а Петро?
– Смотря чим дадуть. Коли и правду миколаївськими…
Катя сидела, слушала и ничего не слышала. Кусты кружились, забитый кровью нос не дышал, зато в рот упрямо лез густой лесной запах, мешал вздохнуть. Катя тупо смотрела, как по щекам мальчика текут слезы. Прапорщик зашевелился, с трудом подтягивая к животу ноги. Кудрявый парнишка стоял, крепко зажмурившись. Близко, за кустами, возились, утробно ухали.
– Піду, допоможу, – озабоченно сказал усатый. – Шось завозилися.
– Ох, дивися, задаст тобі Мотя, – усмехнулся старший, поправляя папаху.
– Так хто ж їй скажэ? – подмигнул шепелявый.
Катя сидела, прикрыв уцелевший глаз, так кусты меньше плясали. Ведя мальчика за плечо, подошел хуторянин, пнул девушку:
– От ты яка… Из бар колишних, видать? Знатно тебя оскопили… Прям порося ободрота.
Первыми из кустов вышли парни, за ними раскрасневшийся усатый.
– Що? – с усмешкой спросил старший.
– Не сильно-то и ворушилась, – шепелявый цыкнул сквозь широкую щербину в зубах.
– Витками хоч прикрили?
– Так, дядьку Петро, ми зараз с лопатами повернемося, зариемо, – заверил высокий хлопец.
– Ну, пішли тоді. Снідати давно пора.
Катя брела последней из пленников, – изредка ее брезгливо подталкивали в спину стволом обреза. Следом за девушкой шагали шепелявый усач с сыном.
– Батьку, може її теж, того? – пробормотал хлопец. – Глянь, с заду вона ладна.
– Іш ти, сподобалася. Бачиш, вона ледве стоїть. Голова разможжона. В волосях колтун. Може, и черви е. Заразу спіймаєш, тоді тебе в місто до доктору вози? Грошей знаєш скільки? От то-то.
– Зрозуміло. Батьку, дядько Петро с грошами не обдурить? Гроши за хлопчика не маленьки обицяни.
– Або я дурний за тебе? Догляну. А ось башмаки и піджак с ней сняти потребно. Гарний піджак. Може відстирається…
Катя сосредоточилась на том, чтобы передвигать ноги исключительно по тропинке. Мысль споткнуться пугала. Упадешь – не встанешь.
Вышли из леса, невдалеке виднелись крыши хутора. Пришлось обогнуть поле с кукурузой. Катя устала так, будто рванула километров на пятьдесят с полной выкладкой. Яростно залаяла собака. Вошли во двор. Появились две бабы. Тараторили так, что и слова разобрать не удавалось. Катя и не пыталась. Лечь бы поскорее…
Пленных затолкали в погреб.
– Ой, Петро, та вони ж усе запаскудять!
– Ни. Вони городски, культурни. Знають, як що, шкиру живцем здеремо.
В погребе было прохладно, спокойно. Катя сползла на чурбак, осторожно прислонилась затылком к бочке и отключилась.
* * *Проснулась от собачьего лая. Пес гавкал так, для порядка, – во дворе чужих не было. Катя вяло вспомнила своего Цуцика, пса-хаски, скучавшего без хозяйки за тридевять земель отсюда. Ага, и за, без малого, сто лет тому вперед. Ну да, опять вляпалась бестолковая хозяйка. Туман из головы повыветрился. Мысли приобрели относительную связность, забитый спекшейся кровью нос все-таки начал различать крепкий дух соленых огурцов и капусты. В животе что-то сжалось. Угу, кушать хочется.
Рядом шептались:
– Уехал. Вроде к обеду обещал быть.
– Нам-то что? Уж нас-то, ваше благородие, досыта накормят. Хорошо, если прикопают, а то и свиньям могут скормить. Слышь, как боровы в хлеву хрюкают? Эх, надо было стрелять.
– Что ж не стрелял, пролетарий? В штаны наложил, железный кулак революции?
– Так ты команду не дал. Ты же при погонах, главнокомандующий, чтоб тебя… Обосрались, чего уж там.
– Да уж. Слушай, пока мужиков дома нет, может, попробуем вырваться? Дверь на вид хлипкая.
– А руки? Дверь лбом, что ли, вышибать? Ну, попробуй, у тебя башка образованная, может, и для полезного дела сгодится.
– Попробуй мне веревку развязать. Или перегрызть. Зубы у тебя для пролетария очень неплохие.
– Сам грызи. Там грызть дня два. Веревку-то не пожалели, мироеды.
