Юрий Никитин - Империя Зла
– Ну, нельзя тебе, нельзя!.. Дедушка говорит, что ты и так толстая!
Она сделала движение, что оставляет бутерброд на журнальном столике за кучей книг, а сама другой рукой перехватила, и понесла, пряча за спиной. Хрюка побежала следом, Даша старательно уверяла, что никакого бутерброда нет, что он там, на столике... Бедный ребенок не подозревает, что у собаки нос важнее, чем глаза. Обоняние у нее в двенадцать тысяч раз мощнее, чем у людей, и Хрюка в запахах видит бутерброд у нее за спиной так же четко, как если бы он был у нее перед мордой.
Так и мы, философы, видим ясно то, что просто немыслимо простым дашенькам, будь они слесарями-водопроводчиками, академиками, премьерами или президентами. Вот только сказать не можем, как та же Хрюка. Наверное, еще кто-нибудь видит мир совсем не так, как дашеньки или мы, философы. К примеру, астрономы, наверное, все время помнят, что наше огромное Солнце – это крохотная звездочка на окраине одной из галактик, в то время как даже для меня вся Земля – это огромный неподвижный мир, а Солнце встает из-за восточного края этого мира, идет по небу и опускает за край на западе...
И все-таки даже на самые великие и отстраненные от мирских дел умы... ну, такие, как, скажем скромно, мой или астрономий, все же действует эта самая мирская суета, достойная разве что дашенек. В нашем доме, как и во всех, как только наступают теплые денечки, из подъезда выползают старухи и, сидя на лавочке, перемывают кости всем, кто идет мимо.
С одной такой старой каргой выползала и мерзкая собачонка, рыжая, лохматая и злобная. Хозяйка ее называла гордо лайкой, хотя понятно, что это за лайка, но ей молча кивали. Лежа перед ступеньками, эта яркая тварь облаивала всех, кто заходил или выходил.
Помню, я в первые дни еще поинтересовался, что это с нею, хозяйка объяснила, что собаке уже двенадцать лет, она старая, считает себя хозяйкой, потому так и ведет себя. Я тогда не нашелся что сказать, пошел дальше. Но раздражение осталось. Затем наступила осень. Зимой старухи не показывались, весна затянулась, только в конце мая снова появились эти серые вороны на лавочке, а с ними и эта собака.
Тогда я, наконец, остановился и сказал хозяйке, что я иду к себе, так что пусть ее собака не пытается меня остановить. Посмеялись, но мерзкая тварь, чувствуя мое раздражение обнаглела так, что делала вид, что вот-вот укусит.
Неделю тому я, попрощавшись с Володей, вышел и, сразу заметив это рыжее неопрятное пятно перед подъездом, изготовился с самого начала, пошел даже медленнее обычного, возле подъезда вежливо поприветствовался со старухами, я для них очень милый и обходительный мужчина, которого никогда не приводили пьяным, к которому не приходилось ночью вызывать милицию.
Рыжая тварь атаковала сзади, делая вид, что уже кусает за пятку, а может и в самом деле на этот раз, обнаглев, хотела хватануть, но я был готов, уже стоял на правой, а левой ногой – я левша, как большинство гениев – мгновенно поддел носком ботинка в нижнюю челюсть.
Был стук, отчаянный визг. Тварь даже перевернулась в воздухе, упала на брюхо, а потом с несвойственной хозяйке дома прытью унеслась к старухам и забилась, скуля, их под лавку.
Я лучезарно им улыбнулся:
– Все-таки отбился!.. Какая мерзкая тварь верно?
Лишь сегодня я увидел хозяйку с этой рыжей шавкой. Она вывела ее на поводке, гуляла в дальнем уголке заброшенного сквера, только там сняла поводок. Думаю, что моя заслуга только в том, что тронул первый камешек. А дальше пошла лавина... те же старухи, что сидели рядом и помалкивали, сначала посочувствовали ей, сказали, что я, такой обходительный мужчина, мог бы не так грубо, но затем сказали и то, что этот визгливый лай все же раздражает жильцов. Все-таки каждый возвращается в свою квартиру, он хозяин, а не бесправный квартирант у хозяйки этой мерзкой твари... но люди терпят, не хотят ввязываться в неприятный разговор.
Я понаблюдал в окно за выгуливающей свою любимицу в одиночестве, думал зло, что все точно так же и в политике, экономике, искусстве, что есть отображение жизни, во всем, во всем... По нашей российской трусости все ждут, что если кто-то другой начнет, скажет первым, то его можно и поддержать голосами из толпы. Безымянными голосами.
После того, как Кречет разрешил местной общине мусульман устроить публичную порку своих единоверцев прямо на Манежной площади, пошли голоса, что вообще то неплохо, неплохо... Конечно, зверство, дикость, устаревшие обычаи, но зато все понятно. Как для тех, кого пороли, так и для тех, кто смотрел и примерял эту порку к себе, если напьется хоть раз как эти русские свиньи.
После того, как в Крыму расстреляли штатовский десант, во всем мире раздавались голоса, осуждавшие зверство русских. Однако столько же было и голосов, что и не оправдывали русских, но напоминали, что штатовцы их оскорбили, а в отношении с ними надо принимать во внимание такие понятия, как гордость, честь, достоинство.
И заканчивались эти статьи многозначительным напоминанием, что совсем недавно эти качества были не только у русских.
А сегодня утром тоже на своем примере, вернее, как участник, убедился, что не только в политике хватает людей, которые в своем раздражающем стремлении к полному доминированию быстро теряют чувство реальности. Хуже того, не понимают, что сами они не самые идеальные существа на свете.
Когда я с Хрюкой вышел на улицу, меня поджидал разъяренный, как кобра, сосед снизу. Типичный интеллигент, какими рисуют на карикатурах и подают в кино: в очках, бородка, взвинченный, что считается признаком легко ранимой и впечатлительной натуры. Заорал, трясясь от ярости и брызгая слюной:
– Ваша собака... ваша собака... залила мочой на мой балкон!
– Ох, – сказал я виновато, – ох, простите, пожалуйста! Это приходили дети, накормили ее на ночь арбузами... бедная, не решилась меня будить рано...
Он заорал еще яростнее:
– Ваша собака!.. Я вызову санэпидемстанцию!.. Ее заберут и умерщвлят!.. Это уже не первый раз!
Хрюка, прижав уши и поджав хвост, виновато отбежала подальше и смотрела на нас страдальческими глазами. В самом деле, два года назад случилось то же самое: накормили таранькой, она вылакала чуть ли не ведро, а под утро, не в силах терпеть, пробралась на балкон и пустила лужу. Внизу у соседа, к счастью, ничего нет, боится воров, так что лужица на кафеле была заметна.
Я сказал совсем виновато:
– Это был несчастный случай... вы уж извините, пожалуйста! За шесть лет уже второй случай, но всего лишь второй...
Его глаза за стеклами оков стали совсем бешеными. На щеках выступили пятна. Взвизгнул, распаляясь от собственной правоты:
– Я иду немедленно вызывать милицию!.. Санэпидемнадзор!
Да, он прав, ибо собаку вожу без намордника и не на привязи, как, впрочем, все мы делаем, а есть не то указ мэра, не то какая-то бумага от санитаров, что дает возможность злобным старухам набрасываться на тех собачников, которых ненавидят, и в то же время не замечать нарушений у тех, кому симпатизируют.
Нам с Хрюкой симпатизировал как весь наш дом, так и окрестные, Хрюка всем машет хвостиком и улыбается, но все же мы на птичьих правах, зависимы, мы должны улыбаться и когда улыбается, и когда не улыбается...
Сдерживая раздражение, что рвалось наружу, я сказал раздельно:
– Я вижу, что у вас уже давно не было неприятностей. Так вот я вам их обещаю. Чтобы вы научились ценить ту спокойную жизнь, которой живете.
Повернулся и, чтобы не двинуть его в рыло, пошел по ступенькам на улицу. Видимо, у меня был достаточно злой голос, так что это дерьмо даже не гавкнуло в ответ, не пообещало пожаловаться в милицию, привести санэпидстанцию, общественность, депутатов из ООН.
Когда я вернулся из Кремля, выжатый как лимон, то консьержка, которая благоволила к мирным и добропорядочным жильцам, сообщила таинственно, что у жильца, который подо мной, был обыск. Приезжали на двух машинах, все переворошили, но пока что, говорят, ничего не нашли. Пообещали следить за каждым его шагом.
Я смутно вспомнил, что жилец мне встретился недалеко от дома, от испуга едва не распластался на животе как перед китайским мандарином, раскланивался, что-то лепетал, но у меня гудела голова после тяжелейшего напряженного дня, перед глазами качались лица разъяренного Кречета, хмурого Яузова, сосредоточенного Черногорова, встревоженного Когана... и я опомнился только в своей душевой, когда холодные струи вперемешку с горячими били с такой силой, словно собирались наполнить меня водой как бурдюк.
Утром Володя как всегда излучал спокойствие и благожелательную уверенность. Такие никогда не нажмут красную кнопку запуска ракет лишь потому, что жена пересолила суп или осточертела теща.
Хрюка попробовала вовлечь в игру, попрыгать или хотя бы побегать наперегонки. Володя вежливо уклонился, и Хрюка, ничуть не обескураженная, заглянула в окно его машины, помчалась в кусты.
