Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей

Когда я вышел из ванной, то на столе красовались две тарелки с тушёной капустой и кнедликами с мясом. Рядом с ними стояла кастрюля с дымящимся картофельным супом. Ян как раз разливал по тарелкам душистое варево.

Ломти белого хлеба манили своей ноздреватостью. Я сглотнул слюну.

Ух, как же я проголодался… А тут ещё Ян, словно читая мои мысли, поставил на стол две большие кружки темного пива с пышной шапкой пены.

— На здоровье! — произнёс он, поднимая свою кружку.

Мы чокнулись, и я сделал первый глоток. Горьковатый, холодный и невероятно свежий глоток моментально освежил и взбодрил после долгой дороги. После очень долгой дороги.

— Ух, как же классно! — выдохнул я. — Хоть и не пью, но от такого не откажусь.

— Приятного аппетита, Пётр! — Ян ткнул вилкой в свою тарелку, приглашая меня начать.

Я не заставил себя ждать. Кнедлик был невероятно воздушным и нежным, а тушёная капуста с копчёностями — сладковато-кислой, с тмином. Это было в разы вкуснее, чем всё, что я пробовал до этого. Суп-брамборачка оказался густым, наваристым, с ароматом копчёного бекона и майорана.

— Ян, это невероятно! — вырвалось у меня с искренним восторгом, когда я сделал паузу, чтобы отхлебнуть пива. — Ты сам всё это приготовил?

Ян скромно улыбнулся, разламывая вилкой свой кнедлик.

— А кто же ещё? Быть холостяком вовсе не значить быть плохим поваром. Просто готовлю я не каждый день. Обычно с воскресенья на пару дней вперёд. Экономия времени и сил.

Он говорил просто, без всякого хвастовства. Как будто так и надо. Как будто так и должно быть.

Мы ели не торопясь, запивая обильную трапезу холодным пивом. В процессе поедания не смог удержаться от вопроса:

— А чего ты меня так встретил? Чего так сразу перешёл на тему Пражской весны?

— Проверял, — пожал Ян плечами. — Сейчас всегда и всё нужно проверять. Вот если бы ты не сказал пароль, то вполне мог бы быть засланным казачком.

— Логично, — кивнул я. — А сейчас как?

— А сейчас могу обычно. Сейчас — да… а вот раньше… Я ведь тоже в своё время поддался влиянию пропаганды. Знаешь, когда на тебя изо всех щелей прёт информация, что коммунисты — оккупанты, а запад самый что ни на есть ближайший друг, то невольно поддаёшься этой пропаганде. И я тоже начал считать, что советские люди вовсе не защитники, а враги. И что нам без коммунизма будет жить лучше.

Я усмехнулся. И эта усмешка вышла горькой. Мне вспомнился словак Томаш, с которым как-то познакомился на вокзале в Москве в двадцать первом году. Тогда мне было скучно, не с кем поговорить и я от нечего делать заговорил с соседом по скамье. Мы были примерно одного возраста. Оба старые, тёртые калачи. Нам было о чём поговорить. Томаш на ломаном русском начал отвечать. Ему, как и мне, ещё было долго до поезда, поэтому он и сам был рад потрепаться.

Мы просто болтали о том, о сём. Я угостил его яблоками, которые вёз с собой. Он в ответ предложил мне круассан и кофе. Так, за кофе и булочками, Томаш выдал такую мысль: «При Масарике в нашем поселке была только безработица, костел и кабак. При Готвальде появилась работа для всех, колхоз, школа, библиотека, дом культуры, кинотеатр и общественный транспорт. При Гусаке появилась еще и почта, медицинский пункт, детский сад и похоронный зал. Сегодня в нашем поселке опять безработица, костел и кабак. Трудно к этому еще что-то добавить. Разве только, что кабак уже успел разориться. Как же вышло, что после тридцати лет строительства и процветания в самой лучшей из всех возможных систем, как нам твердят мудрые политологи, словаки не могут сами на себя заработать, хотя работают не меньше других народов? Куда подевались ценности, которые создали предыдущие поколения?»

Что я мог сказать ему на это? Что мы тоже лопухнулись в своё время, поверив красивой картинке? Как бы сказал Ян — поверили пропаганде! Мы тогда расстались друзьями. Обещали звонить друг другу, но, так как мне приходилось часто менять номера, то телефон Томаша канул в небытие.

Я встряхнул головой, прогоняя воспоминание. Спросил у Яна:

— А что заставило передумать? Вроде как не всё гладко было в то время.

— Не всё гладко. Твоя правда. А что заставило передумать… Да собрание одно… Мы тогда вышли толпой. Воодушевлённые! В наших артериях кипела свобода, мозги туманило ощущение единения. Среди нас были люди с оружием. Мы были готовы стоять до конца за свои убеждения… Тогда я думал, что за свои. А по факту… В общем, вышли мы на Карлов мост. Как раз на него заезжали советские танки. Кто-то из толпы открыл огонь. А там, где один, там и другой. На танки обрушился огонь из винтовок, пистолетов. Конечно, танковой броне это было ни по чём, но на броне были люди. Они спрыгнули прямо на ходу, укрылись за танком. А тот ехал очень быстро. И… И в этот момент я увидел, что пятеро из зачинщиков выставляет вперёд детей!

Ян вздохнул. Глубоко вздохнул. Потом посмотрел на меня:

— Я заорал дурным голосом. Бросился вперёд, чтобы убрать детей, чтобы увести, потому что танк ехал очень быстро. А остановиться… Они бы не успели. А эти… наши… Я получил удар по голове. Упал. Должен был оказаться под гусеницами едущего танка, но ребята-танкисты… Те, что сидели в танке, они свернули! На полном ходу свернули, потому что не успели бы остановиться. Они не ждали встретить нас. Они… Проломили ограждение и рухнули во Влатву. Никто из экипажа не смог выбраться, ценой своей жизни эти русские ребята спасли детишек, которых даже не знали. А наши начали радоваться гибели экипажа. Закричали так счастливо, как будто победили самого страшного противника, а ведь на самом деле люди пожертвовали своими жизнями, чтобы заблудшие овцы могли жить… И в этот момент я понял, что я выбрал не ту сторону.

По его щеке прокатилась слеза. Он смахнул её и отхлебнул тёмное, как воды Влатвы, сомкнувшиеся над башней упавшего танка, пиво.

— Иногда, чтобы у народа открылись глаза, их следует промыть кровью, — вздохнул я в ответ.

Глава 14

После сытного обеда Ян Свобода торжественно вручил мне документы на имя Йоахима Мюллера. Судя по паспорту, я был самый что ни на есть немец.

Бюргер в седьмом поколении…

Хорошо ещё прошлая жизнь заставила выучить немецкий язык. Не так чисто, чтобы быть совсем носителем, но… В Германии столько диалектов, что даже корявое высказывание может быть принято за акцент отдалённой области.

Да что говорить, в каждой из областей России есть свои диалекты. В Москве «акают», в Костроме и Вологде отчаянно «окают», в Ростове «хэкают» вовсю.

А также везде есть свои словечки, свои специфические выражения. Вот и в Германии тоже всё это присутствует в полной мере. Так что я не боялся пройти в немецкий лагерь под видом добропорядочного бюргера.

— Ну что, господин Мюллер, позвольте поздравить вас с днём рождения, — ухмыльнулся Ян, поглядывая на мои заинтересованные разглядывания паспорта с тёмно-зелёной обложкой. — Если бы вы родились в ГДР, то получили бы паспорт с синей обложкой, но вам не повезло, и вы родились капиталистом.

— Да уж, не уберегли меня Маркс и Энгельс от такого счастья, — вздохнул я, похлопывая книжицей по ладони. — А скрепки нормальные? Из нержавейки?

— Что? — поднял бровь Ян Свобода.

— Да шпионов так в своё время выявляли — по документам. Если паспорт советского образца, то скрепки были ржавыми и оставляли отпечаток на бумаге. А если из нержавейки, то явно из капиталистических стран, — улыбнулся я в ответ.

— Хитро! Надо же, такую простую штуку придумать могли только русские. Но сейчас времена другие, так что спокойно можете брать этот документ и отправляться куда пожелаете, — хмыкнул Ян, вытаскивая сигарету. — Только вот зачем вам вообще понадобилось новое имя?

— С таким паспортом меня могут выпустить дальше. А вот с советским… Вряд ли, — пожал я плечами.

— Ну да, сейчас не то время, чтобы выпускали с подобными документами. Так что я вполне вас понимаю. Что же, пару деньков поживите у меня, пока стихнет шумиха возле пропавшего русского туриста и… Вы же не оставили следов?