Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Не рубани я его первым, наверное, за исход поединка стоило бы опасаться всерьёз. Противник мне достался покруче командира лисовчиков, которого я почти обезглавил. Гусар орудовал саблей весьма умело, рубил наотмашь, когда надо, и тут же переходил почти к фехтованию со стремительными короткими движениями. Вообще, фехтование в седле весьма странная штука, и всё же для умелого бойца нет ничего невозможного. Я же как обычно полагался на силу, отбивая вражеские атаки и нанося в ответ могучие удары. То и дело целил в раненный бок врага, который тот оберегал, несмотря на то, что мне не удалось пробить его доспехи. На этом я его и поймал. Он слишком опустил саблю, прикрывая бок, куда я лишь обозначил атаку. Я же быстро врезал ему прямо в лоб. Шлем спас гусара, но от смерти, не от плена. Он покачнулся в седле, по лицу побежала алая струйка крови, сабля повисла на кожаном темляке, охватывавшем запястье.

Не поддержи я его, гусар бы свалился под копыта наших коней. Так, придерживая полумёртвого врага, я вернулся к нашему строю. Вся схватка проходила в почти полной тишине, однако стоило мне подъехать в строю русских и наёмных всадников, как те разразились приветственными криками. В польском стане по-прежнему стояла тишина.

— Лихо ты его, — с завистью высказался князь Мезецкий. — Но всё же зря рисковал. Погибни ты, старшим воеводой Дмитрий Шуйский останется, а это всему войску смерть.

— Теперь уже не важно, — отмахнулся я, передавая пленника первому попавшемуся послужильцу, даже не заметил своему или нет. — Ляхи не потерпят такого оскорбления. Гонор их знаменитый не позволит.

Я забрал у уважительно кивнувшего Колборна свисток. Скоро он мне пригодится.

[1]Пахолики или пахолки, «челядники», обычно набирались из дворовых людей шляхтича или, если товарищ был достаточно богатым — из мелкой «убогой» шляхты. Челядь в свою очередь делились на челядь почетовую и челядь вольную (пол. luźna czeladź). Почетовая челядь вместе с товарищами принимала участие в битвах — товарищи занимали места в первом ряду атакующих порядков, а почетовая челядь занимала места позади своего товарища. Вольная челядь занималась обозом и хозяйством, организовывала быт во время похода

[2]Юшман — кольчато-пластинчатый доспех, который от бехтерца отличается значительно более крупными передними пластинами, вплетёнными с небольшим нахлёстом. На спине пластины, как правило, были меньше, чем на груди, и их число было больше. Всего на юшман уходило около 100 пластин. Общий вес доспеха составлял 12—15 кг. В большинстве случаев это был распашной доспех с осевым разрезом и застёгивался на груди. Гибкость у юшмана была заметно ниже, чем у бехтерца, при большей жёсткости, вследствие чего юшман было труднее прогнуть тяжёлым ударом, ломающим кости

* * *

Когда к нему примчались сразу трое офицеров с правого фланга требовать сигнала к атаке, гетман Жолкевский был готов к их натиску. Он отлично видел гарцы и победу московского воеводы над польским поединщиком. Вряд ли князь Скопин решился на это из одной лишь удали. Он может и московский варвар с татарскими представлениями о чести, однако не дурак. Должен преследовать свою цель. И цель эта был уверен гетман, провокация атаки.

— Пан гетман, трубите атаку! — выпалил подъехавший первым Зборовский. — Московиты смеются над нами! Оттуда кричат, что мы трусы и боимся к ним через плетень перелезть.

— Крикните в ответ, чтобы лезли к нам, — вполне спокойно ответил Жолкевский.

— Нас оскорбляют, пан гетман! — подлетел следом Мартин Казановский. — Мы не должны этого терпеть. Велите трубить атаку!

— Охолоните, горячие головы, — осадил обоих Жолкевский. — Ударим, когда пора придёт.

А придёт она, когда чёртовы дети, гайдуки, дотащат, наконец, проклятые пушки. Пехота и пара жалких фальконетов, с помощью которых гетман хотел немного размягчить порядки немецкой пехоты, безнадёжно отстали от всадников. Он ждал вестей от пехоты и пушек, не спеша начинать сражение. Понимал, что упускает инициативу, однако его оппонент предпочитал обороняться, и сам вперёд не пойдёт. Не отстань чёртовы пушки, они бы ударили с первыми лучами солнца, когда враг не был готов совершенно. Теперь же остаётся только ждать, чтобы там ни кричали горячие головы с правого фланга.

— Возвращайтесь к своим людям, — велел он обоим офицерам, — и ждите сигнала к атаке. Будет весьма скверно, если он прозвучит, а вы окажетесь здесь.

Ободренные его словами, Зборовский с Казановским поспешили обратно. А следом прибыл гонец, мотавшийся к пехоте и пушкам. И новость он принёс крайне неприятную. Пушки застряли, гайдуки пытаются вытащить их, но пока безрезультатно. Сколько ждать эти два жалких фальконета, неясно. Выходит, придётся идти в атаку без них. Неприятно, но что поделать. Alea iacta est.

— Горнисты, — обернулся гетман к свите, — трубите атаку.

И тут же запели горны. Юнцы, державшие их, только и мечтали о том, чтобы услышать эти слова последний час с лишним. Горны пели, отправляя в атаку передовые хоругви лучшей в мире кавалерии.

* * *

Лишь увидев мчащихся на нас крылатых гусар, я понял, какая это сила. Даже схватка с одним из них не давала представления об их атаке. Они ехали ровным строем, колено к колену, пустив коней медленным шагом, но постепенно подбадривая их, чтобы шли быстрее. Вот уже шаг сменился бодрой рысью, когда первые ряды миновали проходы в плетне. Длинные выкрашенные в красный копья подняты, доспехи сверкают, крылья за спинами трепещут, издавая тот самый вселяющих в сердца врагов ужас шелестящий звук.

Я невольно глянул на своих конников, и понял, насколько же мы уступаем полякам. Конечно, рейтары Колборна выглядели вполне представительно, как и присоединившиеся к нашему войску на марше финские кавалеристы Горна. Но всё равно они не шли ни в какое сравнение с этими последними рыцарями Европы. Что уж говорить нашей поместной коннице. Тут не у каждого даже кольчуга, да что там кольчуга, далеко не все тегиляем похвастаться могут. Иные, и их не так уж мало, к сожалению, воюют в опашнях и жупанах, кое-как подбитых войлоком на плечах, куда приходится большинство ударов в кавалерийской сшибке. Стальными шлемами тоже далеко не все похвастаться могут. Дворяне из задних рядов носят бумажные шапки[1], послужильцы же и вовсе через одного в обычных, которые и от скользящего удара особо не защитят.

Длинным гусарским копьям нам нечего было противопоставить. Рейтары предпочитали пистолеты, из поместных всадников рогатины есть только у тех, кто в первых рядах, у остальных лишь сабли. С такой конницей гусар не остановить, даже при подавляющем численном превосходстве, которого у нас в кавалерии не было. Потому я пошёл на большой риск, и очень надеюсь, что он окажется оправдан.

Я смотрел на приближающихся гусар, а сам прислушивался. Стук топоров и визг пил за нашими спинами стих. Посошная рать закончила сооружать засеку. Надеюсь, её сделали на советь, иначе засевшим за ней во рву стрельцам придётся туго.

Память Скопина буквально толкнула меня под руку. Сам не знаю как, я понял, что пора атаковать. Да, рейтары и поместная конница не чета гусарам, однако стоять и ждать сокрушительного удара нельзя. Сила кавалерии в движении, а значит пора атаковать навстречу.

Я вскинул руку с саблей, дав клинку сверкнуть на солнце. Рисовался, конечно, но куда ж без этого. И первым послал коня с места в карьер. Времени на разгон не оставалось. Гусары уже готовились пустить своих тяжёлых коней галопом. Рейтары Колборна давно уже повыхватывали пистолеты, чтобы ошеломить врага залпом перед сшибкой. Они не отставали от поместных всадников, и обошли бы их будь враг чуть дальше.

Наш строй промчался половину расстояния до плетня за считанные мгновения. Гусары успели пустить коней галопом, опустили копья для атаки. И врезались в наш строй. Часто захлопали выстрелы рейтарских пистолетов, но я уже не обращал на это внимания — не до того стало.