Александр. Том 2 (СИ) - Шеллина Олеся "shellina"

Я обернулся и посмотрел на карету, в которой ехал Мудров. Он мне показался вполне заинтересованным человеком. Придётся тебе, Матвей Яковлевич, ненадолго отложить своё путешествие по Европе. Потому что нам нужно прежде всего порядок внутри страны навести. Причём во всех смыслах этого слова.

— Скажи, Коля, ты изменяешь жене? — я повернулся к Раевскому, внимательно того рассматривая.

— Что? — он чуть с коня не свалился. Хотя до моего вопроса сидел в седле, как влитой. — Нет, ваше величество. Может быть, у меня и мелькали подобные мысли, всё-таки красавицы двора вашего величества слишком прелестны, чтобы не смущать мужские умы. Но мы с Софьей любим и уважаем друг друга, чтобы оскорбить неверностью.

— А ты почти вольнодумец, Коля, — задумчиво проговорил я, продолжая смотреть на него, лишь изредка поглядывая на дорогу. — Посмотри туда, — я указал рукой на вереницу карет, едущих позади нас, — вон там ты вряд ли найдёшь ещё хотя бы десяток человек, придерживающихся твоих взглядов. И я внезапно понял, что нужно это положение дел менять.

— Эм-м, — протянул Раевский, поглядывающий на меня с тревогой. — Ваше величество?

— Не бери в голову, — я перевёл взгляд на дорогу.

Не буду же я сейчас говорить, что это повальное… хм, этот повальный вертеп у меня поперёк глотки уже стоит. Хотите рога друг другу наставлять? Да ради бога! Только в спальне, не выставляя напоказ. Понимаю, что почти отбираю кусок хлеба у разных биографов, но мне на это плевать. Даже если вовсе не останется никого, кто в будущем будет спорить о том, сильно ли виновата жена Пушкина в гибели поэта, и не траванули ли кого-нибудь по причине беспутства, ну, допустим, императора.

А в то, что Раевский предан и верен жене, охотно верю. Это не его дочь одной из жён декабристов была, рванувшей за мужем в Сибирь? Что-то такое в каком-то довольно известном фильме вроде бы мелькало. Нет, не помню, да и сам Раевский пока молодой. У него дети-то есть?

— У тебя есть дети? — спросил я, даже не отдавая себе отчёта в том, что именно говорю.

— Да, ваше величество, — ответил Николай осторожно. — Сын Александр и дочь Екатерина.

— Отпиши супруге, пусть присоединится к нам в Москве вместе с детьми. Великим князьям Николаю и Михаилу нужна компания, также как и Великой княжне Анне, — я прикинул возраст, в котором могли быть его дети, и удовлетворённо кивнул.

— Но, ваше величество… — Раевский заметно растерялся. — Мы не так давно потеряли нашего младшего сына Николая, и Софья…

— Сможет составить прекрасную компанию Елизавете Алексеевне. Две женщины, пережившие одинаковое горе, всегда смогут понять друг друга, — отрезал я, а потом посмотрел на него в упор. — Коля, раз уж ты подвизался быть моей совестью, то будь добр, выполняй ту работу, которую сам на себя взвалил. К тому же я ещё не придумал тебе наказания. Это кроме того, что у меня чертовски мало адъютантов. Точнее, у меня их пока всего двое. И если я не захочу избавиться от тебя до Москвы, то, скорее всего, назначу тебя третьим. Кстати, а сколько у меня всего должно быть адъютантов? — спросил я, но Раевский не ответил. Он смотрел на меня, не мигая и пытаясь понять, о чём я сейчас говорю. Вот кто бы знал на самом деле?

— А меня не ждёт участь ваших прежних адъютантов, ваше величество? — наконец, вздохнув, спросил Раевский. Я не стал спрашивать, кем были те, предыдущие. Подозреваю, что это были господа заговорщики, которых в итоге казнили.

— А разве ты хочешь дать повод Макарову Александру Семёновичу заподозрить тебя в предательстве? — Он насупился, я же усмехнулся: — Надеюсь, что, Коля, ты также предан своей стране и императору, как и жене.

— Можете даже не сомневаться, ваше величество, — он отвернулся. Наверняка сейчас Николай Раевский проклинает Давыдовых до седьмого колена, и особенно сильно достаётся Денису. Ведь именно из-за него Коля попался мне на глаза, и теперь никак не может отвертеться от свалившейся на него службы.

— А я и не сомневаюсь, — пробормотал я. — Иначе ты не встал бы у меня на пути и позволил придушить Наталью Кирилловну.

— Ваше величество, — ко мне подъехал Бобров. — Габриель Теодор Д’Эдувиль просит разрешить ему переговорить с вами.

— А этот как здесь оказался? — я потёр лоб. Было тепло, почти жарко, и голова потела даже без почти обязательной шляпы, которую я почти никогда не надевал.

— Как и все остальные Д’Эдувиль выехал в Москву, чтобы поздравить ваше величество с коронацией, — пояснил Бобров, с трудом удерживая своего коня, который никак не хотел приноровиться к неспешному шагу моего Марса. — Мы слишком задержались. Да так, что посол Франции сумел нас догнать. Вот и решил воспользоваться оказией и попытаться походной аудиенции удостоиться.

— Сам придумал про походную аудиенцию или подсказал кто? — я смотрел на гарцующего коня Боброва и думал о том, что тот, оказывается, неплохой наездник, раз его всё ещё не скинуло это явно неадекватное животное. Бобров ничего не ответил, только смотрел вопросительно. — Ладно, давай этого посла сюда. Мне даже интересно стало, о чём таком важном он хочет со мной поговорить, что сумел к тебе пробиться.

Бобров развернул коня и поскакал туда, где гвардейцы моей охраны тормознули Д’Эдувиля. В той стороне послышалась какая-то возня и возмущённые крики на французском языке. Чтобы не замедлять движение нашего поезда я отъехал немного в сторону и остановил коня, решив всё-таки выслушать Д’Эдувиля не на ходу.

— Что там Бобров с послом делает? — Раевский, которого я так и не отпустил, вынужден был остановиться и теперь вместе со мной смотрел в ту сторону, где Д’Эдувиль пытался что-то объяснить Боброву. Юра же стоял с невозмутимой рожей, и крики француза улетали в стратосферу, минуя командира моей охраны.

— Скорее всего, оружие требует отдать, — философски ответил я, глядя, как посол довольно раздражённо отстегнул шпагу и передал её Боброву. И только после этого тот отъехал в сторону, позволяя Д’Эдувилю проехать. — Что, неужели у него только шпага и даже завалящего ножа в сапоге не припрятано?

— Ваше величество, — Раевский нахмурился, и уже даже тронул поводья, но я остановил его.

— Расслабься, Коля, гвардейцы Зимина чуют оружие похлеще той собаки. Если они с господина Д’Эдувиля сапоги не сдёрнули, значит, нет там у него ножа.

В это время посол приблизился к нам. Марс всхрапнул и ударил по земле правым передним копытом. Похоже, ему не понравился жеребец француза. Я похлопал Марса по шее, успокаивая, и обратился к послу.

— Господин Д’Эдувиль, что заставило вас пойти на столь чудовищное нарушение этикета? — спросил я, когда посол приблизился ещё ближе.

— Я решил испытать судьбу в который уже раз, ваше величество, — ответил Д’Эдувиль, умудрившись поклониться прямо в седле, — и просить о разговоре именно здесь только потому, что рядом совершенно точно нет английских и австрийских шпионов.

— Это вы погорячились, господин Д’Эдувиль, если шпион хороший, то мы можем узнать, что он был шпионом лишь из мемуаров этого негодяя. Вот вы, например, можете поставить свою жизнь на то, что Николай Николаевич не является чьим-нибудь шпионом? — и мы вместе посмотрели на опешившего Раевского.

— А Николай Николаевич, хм, — Д’Эдувиль на секунду замолчал, а потом продолжил, — является шпионом?

— Если только он совершенно безукоризненный шпион, о котором мы даже из мемуаров не узнаем, — доверительно ответил я французскому послу, чуть наклоняясь вперёд. — Так о чём вы хотели со мной поговорить?

— Ваше величество, консул Бонапарт предлагает вам заключить с Францией союз. Если вас волнуют моральные стороны вопроса, то договор может быть тайным, — выпалил Д’Эдувиль и посмотрел на меня, а в его глазах я прочитал отчаянную решимость.

Ничего не ответив, я развернул коня и тронулся шагом по дороге. Раевский и Д’Эдувиль переглянулись и поехали следом. Я же пытался лихорадочно просчитать варианты, стараясь из всех хреновых выбрать наименее стрёмный. После той свиньи, которую нам подложили англичане, предложение Наполеона нужно было как минимум обдумать. Потому что у меня нет гарантии, что следующие тридцать сребреников не пойдут на организацию заговора уже против меня самого.