Позывной "Курсант" 4 - Барчук Павел

Как почувствовал, не знаю. Потому что именно в этот момент я повернул голову и рассматривал Леонида, пытаясь понять, как его с таким недалёким умом занесло в эту компанию.

Хотя, честно говоря, я старался сильно уж не пялиться по сторонам, чтоб не привлекать лишнее внимание наших случайных попутчиков. Это не те люди, с которыми хотелось бы заводить приятное знакомство.

У нас сложился этакий спецрейс. Рейс специального назначения.

Мужики, сидевшие в кабине, выглядели максимально серьёзными, суровыми. Не считая придурковатого Лёни с его неуместными шуточками. Ну это, наверное, просто та самая пресловутая закономерность, как в анекдоте. В любой компании есть идиот. Если вы считаете, что в вашей компании идиота нет, задумайтесь.

Оделись товарищи по гражданке. И в принципе, их даже можно было бы принять за обычных людей, не связанных с органами безопасности. Но я прямо шкурой чувствовал, чекисты. У меня, теперь на них красная лампочка в голове срабатывает.

И еще один нюанс, с которого я тихо ухохатывался себе под нос. Все четверо вырядились едва ли не в одинаковые пальто, костюмы и шляпы. Это вообще, конечно, смотрелось очень чудно́. Ну, если вы хотите скрыть род своих занятий, просто выберите разные шмотки. Чего вы все, как однояйцевые близнецы?

Естественно, свое ценное мнение я оставил при себе. Правда, за то, что сидел и хихикал, получил сначала строгий взгляд от Шипко, а потом — пару тычков в бок.

В общем, несмотря на то, что наши спутники очень хотели казаться простыми, а самолет считался пассажирским, эти товарищи были из той же организации, что и мой сопровождающий. Прямо сто процентов.

К тому же они неплохо знали Панасыча. И кстати, хотя Шипко находится в звании сержанта, что в принципе, как я уже понял, по меркам НКВД не сказать, чтоб очень круто, а наши спутники явно повыше будут, все четверо с ним разговаривали как-то трепетно-уважительно. Слишком даже. И это снова вызвало у меня подозрения насчёт Панасыча.

Не то, чтоб я против, пусть они хоть в десна бьются, хоть морду друг другу начищают. Какая мне разница? Однако заметочку для себя сделал. Непрост Николай Панасыч. Ой, как не прост.

И, да. К Харькову мы летели. Это было неожиданно, странно и ссыкатно. Я поначалу, когда увидел самолёт, чуть не развернулся и не пошел обратно. Потому что смотрелся он на мой взгляд очень ненадёжно. Какая-то крылатая коробчонка. Я с трудом представлял, что в ней реально можно долететь от Москвы до Харькова. Мне он больше напомнил планер, только покрепче и габаритами солиднее.

— Что такое, Реутов? — Усмехнулся Панасыч, глядя на мое ошарашеное лицо.

Эта реакция показалась ему результатом восхищения. Хотя, естественно, на моей физиономии отразилась совсем другая эмоция. Что-то типа, твою мать… Оно летает?

— Не приходилось по небу-то? Ну, ничего. Сейчас прочувствуешь на своей шкуре. — Панасыч ободряюще похлопал меня по плечу, попутно подталкивая к самолету.

Очень хотелось ответить воспитателю, что я, в отличие от него, подобного развлечения вдоволь насмотрелся, но, естественно, не ответил. Просто сделал соответствующее ситуации лицо, подтверждая мысли Шипко. Мол, ага, страшновато. Хотя вот насчёт «страшновато» я прямо не лукавил.

— Так… Доберемся до Харькова, сядем на аэродроме авиационного завода. Оттуда уже в твою коммуну. Ну ты, конечно…дал. — Шипко посмотрел на меня с каким-то странным выражением во взгляде и покачал головой.

Видимо, его до сих пор сильно удивлял сам факт того, что моя затея удалась. Правда, сказать честно, я и сам этому сильно удивлялся.

До последнего думал, ничего не выгорит. Причем сложности начались еще на первом этапе, когда я после подъёма и занятий с Молодечным кинулся разыскивать Шипко. Было это ровно два дня назад. После того, как мне приснился сон про дневник деда. Вернее про его тайник в коммуне, где этот дневник мог находиться по сих пор.

Надежда, конечно, весьма слабенькая, но все же какая-никакая надежда. Прошло порядка десяти лет. Все уже там могло сто раз поменяться. Или, к примеру, кто-нибудь мог случайно найти эту коробку с тетрадью внутри. Или… Да что угодно, ё-мое! И все-таки я решил рискнуть. Причем, рискнуть во всех смыслах. Если Бекетов узнает, что Алеша Реутов начал действовать за его спиной, боюсь ему это сильно не понравится. А Игорь Иванович имеет тенденцию дейтствать жестко, если ему что-то не нравится.

Правда, именно в этой ситуации у меня имелся охренительный покровитель в лице Берии.

Скажем честно, вариант тоже такое себе. Знаю я этих властителей и руководителей. Сегодня на коня тебя усаживают, а завтра сами же под этого коня пинками затолкают. Но в данном случае мне сильно играл на руку факт скорого отъезда из страны. По крайней мере, я искренне верил в то, что оказавшись в Берлине, смогу отодрать эту цепь событий, тянущуюся за мной из прошлого.

В любом случае, после сна пол дневник я покумекал и решил, в этот раз Бекетов, наверное, обойдётся. Действовать буду напрямую.

Как только Молодечный отпустил нас и велел переодеваться для того, чтоб идти на завтрак и занятия, я быстрее всех стянул спортивку, нацепил брюки, рубашку, накинул куртку и отправился в Большой дом.

— Давай, удачи! — Крикнул мне в спину Бернес.

— Ага. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. — Добавил Подкидыш.

Я махнул пацанам рукой, намекая, что все будет отлично и волноваться не стоит.

Но вот за воспитателем пришлось, кстати, побегать по этажам и комнатам. Панасыч, будто назло, почти полчаса играл со мной в прятки. Не специально, конечно. Просто так совпадало. Стоило мне прийти туда, где его только что видели, выяснялось, будто воспитатель буквально минуту назад отправился в другое место.

В итоге, разыскал я его только после завтрака, на который он, между прочим, не явился. Хотя, так-то, всегда приходил, чтоб проверить своих подопечных.

В столовой мы по-прежнему сидели старым составом нашей детдомовской группы. После того разговора, который у меня вышел с Старшим, Корчагиным и Степаном, их обида как-то незаметно испарилась. Они сами тепнрь каждый день подсаживались к нам.

— Панасыча никто не видел? — Спросил я пацанов, пока мы коллективно уминали кашу.

— Не. — Склизкий мотнул головой. — Не видели. Но слышали. Он вроде на кого-то ругался на улице. Ты во двор выйди. Может, где-нибудь на територии.

Собственно говоря, Корчагин оказался прав. Шипко отирался за Большим домом и судя по мрачной физиономии, настроение у него было поганое.

— Чего тебе надо? — Панасыч демонстративно свёл брови, сморщив лоб.

Это был очень наглядный намёк, не охренел ли ты пацан? Я тебе что, мальчик на побегушках?

— Мне надо поговорить с Владимиром Харитоновичем. С товарищем Шармазанашвили. — Я же наоборот, вел себя уверенно, четко. Чтоб у воспитателя точно появилось понимание, дело и правда серьезное.

— Очень интересно… — Шипко снял с руки перчатку и полез в карман за папиросами.

Вытащил спички, подкурил. При этом пялился в основном только на меня. Даже спичкой чиркнул «вслепую».

— Это правда очень важно. Но побеседовать мне нужно именно с товарищем Шармазанашвили. Не с кем-то другим. Более того, лучше, чтоб наша беседа с Владимиром Харитоновичем осталась секретом.

Намек в моих словах был вообще ни разу не прозрачный. По сути я открытым текстом говорил Панасычу: Бекетову доносить о моей просьбе нельзя. А в том, что воспитатель — человек товарища старшего майора государственной безопасности, я вообще ни капельки не сомневался. И возможно, тот факт, что прошу я именно Шипко сообщить директору о моем желании встретиться, выглядел бы дурью, если бы не одно «но».

Я хорошо запомнил интонации Панасыча в том разговоре с Молодечным, который случайно подслушал в спортивном зале. То, как воспитатель говорил о Бекетове… Могу точно и уверенно сказать, Шипко Игоря Ивановича сильно не любит. Почему? Не знаю. Но это сто процентов неприязнь личного характера.

В голосе чекиста, когда он обсуждал с Молодечным возможные проблемы начальства, звучало презрение. А для Панасыча подобная эмоция гораздо круче чем ненависть или злость. Он Бекетова не уважает. Он считает его гнидой. Соответственно, сотрудничество у них вынужденное. Причем, вынужденное для Шипко. И если выбирать, через кого напроситься к директору, а варианта всего два, Мододечный и Панасыч, все-таки второй мне как-то уже больше понятен.