Прусское наследство (СИ) - Романов Герман Иванович
Именно этот фельдмаршал, князь Ангальт-Дессау за четверть века создал прусскую армию, ту самую, что добившись победы в «картофельной войне», смогла бросить вызов одновременно всем могущественным европейским державам, начав против них войну на нескольких фронтах. Три его сына стали прусскими фельдмаршалами, один саксонским — вот где корни будущих проблем двадцатого века. Одним из его потомков, пусть от незаконнорожденного бастарда, стал лучший ас Первой мировой войны, знаменитый «Красный барон»…
Глава 27
— Предавший раз — изменит и в другой раз, ибо прощение для него ничего не значит. И вера тут не причем — просто к басурманам перебежали оттого, что иных покровителей поблизости просто нет. Виноваты и казаки, и «родитель» мой, что предавали друг друга, от данных слов отказываясь. Но вот если мне изменят — пощады никому не будет, ибо такое воровство безнаказанным оставлять нельзя. Вольность приветствую — вольницу не одобряю! Вздумают вилять по привычке, и нашим, и вашим прислуживаться, договоренности не соблюдать полной мерой — таких токмо давить надобно, чтобы другие урок понятный извлекли!
Алексей усмехнулся, посмотрел на Толстого — тот сидел с постным видом. Сбежавшие от мести царя Петра запорожцы, которым крымский хан предоставил для поселения Алешки в устье Днепра, решили изменить своему новому благодетелю. Еще в школьное время, читая Гоголя, Алексей преклонялся перед героическим обликом Тараса Бульбы, а вот его потомки превратились потихоньку в обычных разбойников, куда им до легендарного атамана Ивана Сирко. И не о вере православной думали, а о собственном благополучном житии — недаром к хану ушли, тому прислуживать.
Другие «сечевики» сторону гетмана-иуды держали, с Мазепой и Карлом ХII перебрались в Бендеры. Именно они в одиннадцатом году с Филиппом Орликом, буджакскими и крымскими татарами в набег на Малороссию ходили. Удивительная получилась картинка когда «ревнители» православия собственных единоверцев вместе с басурманами грабили.
Не все, к счастью — многие не пошли в зимний набег, и прощение до сих пор выпрашивают, постоянно гонцов засылая то в Петербург, а с прошлого года в Москву. Также себя повели реестровые полковники с Правобережья — вначале Орлика поддержали, а когда осознали, что за его «художества» им отвечать придется, под руку царя Петра перешли. И при этом оставаясь под формальной властью польской короны.
Вот такая хитро вывернутая «казачья дипломатия» — и на елку влезть, и не ободраться при этом! Все правильно — время «Остапов» и «Тарасов» прошло, теперь больше «Андриев»!
У донских казаков та же «петрушка» — после подавления восстания бахмутского атамана Кондратия Булавина, донцы присмирели, царскую власть признали, и сейчас охотно полки на помощь отправили. Но часть «булавинцев», в основном староверы, с атаманом Игнатом Некрасовым на ногайский берег перебрались и на Кубань ушли, где им крымский хан угодья пожаловал с разрешение свои городки поставить.
— Великий государь — пусть лучше тебе служат, чем крымскому хану, — Толстой хитро улыбнулся, и добавил:
— Если врагами станут, то вреда от них много перетерпим — они ведь и говорят также, и от наших людишек не отличить, все выведают, все пронюхают. А оно надо, государь, таких недругов на басурманской службе оставлять? Может их можно привлечь к государевому делу?
— Не можно, а нужно, Петр Андреевич — пусть лучше нам служат, чем смуту в умы вводят. И порубежье наше охраняют от набегов племен диких, земли защищают от разоренья. Вот смотри, — Алексей быстро развернул перед боярином карту, на которой сделал свои отметки. И первое, что бросилось в глаза огромная протяженная территория «улуса Джучиева», на которой в его времени появился Казахстан.
— Вот тут летом шестнадцатого года генерал-майор Бухгольц крепостицу поставил, Омский острог. Далее по Иртышу экспедиции нужно отправлять, чтобы сама река границей стала. Я уже князю Гагарину отписал, да и от «родителя» моего он указания прежде получил. Вот здесь нужно крепость ставить, — палец ткнулся в карту, и Алексей добавил, — там серебряной руды и свинца залежи необычайно богатые. И о том ты уже давно ведаешь, с Режицы — я ведь тебе тогда говорил.
Петру Андреевичу воспоминания явно не пришлись по душе, только судорожно кивнул в ответ. Алексей же усмехнулся, и продолжил говорить как ни в чем не бывало.
— На Яике у нас казаки живут, и на Иртыше будут, а отсюда досюда, от реки до реки порубежная линия должна быть. И путь в Сибирь защищен будет полностью, и земли там много хорошей — степи. Сами себя прокормят, и будет хлеб, чтобы с кочевыми народами торговать. Но то ладно, дело далекого будущего, главное тут серебро найти и начать добывать руду и плавить. А его там много, очень много, одну-две тысячи пудов можно в год добывать на первых порах, потом много больше. Ничего — староверы вкупе с Демидовым его обязательно отыщут, ибо свой интерес имеют.
Алексей остановился, закурил папиросу, продолжая внимательно рассматривать карту. Серебро было нужно до крайности, но золото куда больше — прибыли гонцы от иркутского воеводы, привезли туго набитый мешочек золотых крупинок. В конце прошлого лета намыли немного, в этом году будет куда больше — людишек ведь направят, с Киренского острога подвоз по рекам будет организован. Будет золото, обязательно будет — уральское и витимское, вначале несколько пудов, потом счет на десятки пойдет, а лет через двадцать и по целой сотне пудов ежегодно добывать начнут — а это до полумиллиона рублей звонкой монетой. А ведь еще есть множество мест, где золота много — только туда добираться далеко, пару десятилетий точно нужно на походы и освоение отвести.
От мыслей царя отвлекло нарочитое кряхтение Толстого — старик пошевелился, все же не мог долго тихо сидеть — тело затекло, ноги у него опухали. Алексей опомнился, и вернулся к делу:
— Ладно, Сибирь так — к слову пришлась. Запорожцы пусть в Алешках остаются и пока хана крымского берегут. Придет время, они мне там хорошо послужат, а оно настанет, и очень скоро, боярин. Терпеть такую язву под боком, как Крымское ханство нельзя — двести лет сплошного разорения. И засечными линиями не отгородишься — уйму денег уже вбухали, а все без толку, каждый год людишек в рабство уводят.
— Государь, за ханом Оттоманская Порта стоит, ему Диван покровительствует, и сам султан благоволит. Большая война будет, против нас стотысячную армию двинут, не меньше, а то и больше.
— Нужно будет с цесарем договориться, да с венецианцами и мальтийскими рыцарями — одни не выдюжим, даже с новыми пушками и ружьями. А сейчас вообще воевать не сможем. Потому Аниките Репнину повелел занять треугольник Белая Церковь, Умань и Чигирин, там дальше смотреть будем, как османы себя поведут. Главное, чтобы поляки сами признали потерю, тогда туркам встревать ни к чему, да и мало мы отберем. А вот Литву обессилить нужно полностью — отец с северо-запада Жемайтию отберет, мы с востока сорокатысячную армию двинули. А черед Малороссии потом настанет, когда укрепимся, корабли построим, да союзниками обзаведемся сильными — лет через пятнадцать, не раньше.
— Ты прав, государь — панство за литвинов не так вступится, а вот если Подолию и Волынь потеряют, то тут война будет долгая. Лучше уж сейчас взять то, что само в руки просится, и отобрать легко. Благо за нас шведы и ливонцы с пруссаками воюют, и за новым королем у них дело не станет — тестем Каролуса свейского является. Но не раньше, чем Август поражение свое признает и мир подпишет, по которому литовская землица к нам и отойдет. И нечего им православный люд угнетать!
Толстой хитро улыбнулся — несмотря на преклонный возраст, он всю зиму мотался от Риги до Кенигсберга, и к созданию «альянса» немало сил приложил, отстаивая русские интересы…
Золотой дукат Петра I — «червонец», как называли такие монеты. Он первым из московских царей осознал, что собственные золотые монеты для репутации державы, и для защиты ее торговых интересов крайне необходимы. Ведь деньги есть «кровь войны»…
