Князь Изгой (СИ) - Серебров Яр

— Вина не надобно, и бобра тоже, — перебили я его. — Тащи уху, ковригу и окорок с репой, да сбитень. Есмь сбитень то у вас?

— Как не быть! Рябиновый, брусничный, из княженики на меду.

— Во, давай из княженики.

Половинка резаны, кинутая пареньку, была мгновенно поймана и оперативно спрятана за щёку.

— Да пошевеливайся!

Малец кивнул и мушкой юркнул за перегородку, откуда шли вкусные запахи. В ожидании изучаю посетителей таверны. Бородатые деревенские мужики, зажиточные и не очень ремесленники, коих отличало наличие сапог, спесивые купцы в цветастых рубахах. В корчме представлены все городские слои, за исключением «местных» бомжей. Ловлю обрывки разговоров. Аки промокашка впитываю любую, даже бесполезную, информацию.

— Говорят весной жито вдвое в цене вырастет.

— Да ты что!

— На Москве реке то слыхал что творится.

— Что?

— Новую мытницу поставили.

— Не труси. Обход ведаю знатный по Яузе-реке.

— Бают под Лободином тати лютуют. Двух купцов с малыми детьми сгубили.

— Дык к мытарю надо идти.

— Хех. К какому мытарю. Дурень. Он сам то небось с тех татей и получает.

— Белёвские в Воргол пригнали битых воев князя…

— Тьфу ты, нечисть, — отозвались разом несколько селян.

Но один всё же спросил:

— Ты про кого, Архип?

— Про воеводу Воргольского, про кого же ещё.

Вот тут навострил уши, но продолжение интересного разговора не расслышал. Народу прибавилось, а на стол водрузили тарелку одуряюще пахнувшей ухи. Прозрачная как слеза с какими-то кореньями, да луком. М-м-м, пальчики оближешь!

Заморив червячка, взялся повторено изучать зал и наткнулся на злобного, я бы сказал, лютого мужика в дальнем от меня углу. Одет в лёгкую рогожу, и это зимой то! Штаны в заплатках, на ногах лапти-коренники, из которых пальцы торчат. Волос тёмно-русый, кудрявый. Жесткое волевое лицо, в ухе серьга. Через правую глазницу и щёку — глубокий порез. Типаж интересный, на роль разбойника с большой дороги такого бы без кастинга взяли, с руками оторвали.

Встретившись с хищным взглядом, все невольно отводили глаза. Все, кроме меня. Взором меня не проймешь. Сам в гляделки играть умею. Некогда крепкий, косая сажень в плечах, он исхудал до крайности и ковырял неаппетитное чёрное варево. Встречал уже такое. Березовая каша. Сушеная заболонь берёзы, примешанная с её серёжками. Дрянь совершенно несдобная. А передо мной репа, фаршированная грибами со сметаной, да окорок с нежной корочкой, сочащейся блестящим жиром, обсыпан травами да ягодами можжевельника, с брусничной подливой.

Цельный окорок-то! Всё одно ведь не съем. Ну кто знал-то, что у них богатырские порции подают. Да и без того неудобно, все же советский человек и русский.

— Ей, как там тебя? — подозвал я паренька.

— Малютой кличут.

— А скажи, Малюта, кто тама в дальнем углу аки сыч сидит? — кивнул головой на того, со шрамом.

— Не ведаю то. Бают из беглых. Вторую седмицу на торге ошивается. Он то нам то дров наколет, то воды принесёт. За то и кормим.

Щедро кормите, как посмотрю, от души, подумал, но вслух произнёс иное:

— Вот что, малец. Иди ка к тому беглому и обскажи, Прохор с погоста на Море приглашает его трапезничать, — парень уставился на меня словно на пришельца с другой планеты. — Пошто смотришь. Есм у меня резаны, — достал да позвенел мошной, для верности. — Да братину медовухи, стоялой на стол тащи.

Глава 10

— Звал, боярин?

— Не боярин я. Гость из погоста на море, Прохором кличут, — ответил подошедшему здоровяку.

— Не слыхивал про такой, — босяк жадно поглядывал на исходящий жиром окорок.

— В Обонежской пятине погост сей, далече. Да не стой столбом, присаживайся. В ногах правды нет, — отрезал себе половину окорока и остальное пододвинул собеседнику. — Угощайся, ничего за сие не стребую. У нас в погосте говорят: дают — бери, а бьют — беги.

Немного помявшись, мужик присел и вцепился в мясо зубами, с трудом сдерживая себя.

— Держи, — передал я ему нож из голенища, — с ним сподручней будет.

Некоторое время молча ели. А когда принесли мёд, то сперва сам отпил из братины, а после передал гостю.

— Твоё здоровье! — сказал он прежде, чем приложился к ковшу. — Хорош мёд! Крепок. Давненько таковой не пивал. Горыном меня кличут, из Кривобора родом, — пробасил великан и снова впился в окорок.

— А по батюшке, как тебя величать?

Горын удивленно вскинулся.

— Завидом отца кликали.

— Ты, Горын сын Завидов, аккуратней. На жирное шибко не налегай, — я пододвинул к нему каравай.

— Нешто я не понимаю, чай не дурак, меру знаю.

— Голодал ранее?

— Приходилось.

Пока Горыня налегал на мёд да на еду, я больше налегал на сбитень и дожидался пока гость дойдёт до кондиции. Но тот даже и не думал пьянеть.

— Давно в Новосиле обираешься?

— Почитай третью седмицу, — ответил он с набитым ртом.

— Издалече бежал то?

Горын прекратил есть, насупился и зло посмотрел на меня.

— Ты в гляделки то не играй, разбоем занимался али охолопили, мне усё одно. Чай не тиун. Токмо мыслю мужик ты крепкий, да за меч знаешь с какой стороны браться, — я показал на шрамы на руках и лице. — Или сказывай всё как на духу, или бери каравай да иди отсель на все четыре стороны. Нету времени из тебя правду клещами тянуть.

— А мне что с того будет?

— Ежели не соврешь, может и помогу чем али на работу к себе возьму, а там ужо как сложится. Всяко лучше, чем на торгу побираться.

— Это да.

Горын, немного помявшись, выложил свою непростую историю. Кривобор, откуда он был родом, стоял на реке Чепец в Вятской земле, как я понимаю где-то рядом находится современный Киров. Ещё век назад земли были частью Суздальского княжества, а ныне там, фронтир — вольная земля, куда бежали как холопы, так и смерды со всей Северо-Восточной Руси.

До семнадцати лет Горын помогал отцу в выделке кож и в изготовлении конской сбруи, вот-вот должен был жениться и стать образцовым сыромятником. Но что — то пошло не так, баял, что не желал сосватанную отцом девку в жёны брать. По реке же шёл струг повольников или ушкуйников, с ними то и сбежал из-под венца. С его слов, а там хрен его знает, как оно было на самом деле. К бабке не ходи, девку ту обрюхатил.

Сказывал, что меховым и рыбным делом промышлял, с черемисов да с пермян дань меховую собирал. Вполне может быть. Ушкуйник не всегда разбойник. Да не настало время их полноценных походов пока, в лучшем случае пощипывали всякую мелочь у границ Орды. Ушкуйник в первую очередь вольный, свободный человек, занимающийся торговлей. Разбой, так, при случае. Главный профит повольников, захват выгодных промысловых мест — пушных, рыбных, соляных, монопольная торговля да обложение данью диких племён.

Пять лет ходил Горын с новгородскими удальцами под началом воеводы Хвата, прежде чем нашла коса на камень. Возвращаясь после очередного набега на черемисов, ушкуйники набрались в Нижнем Новгороде и были пленены в полном составе тамошними боярами по жалобе ордынского чиновника.

Два долгих года провёл на добыче соли в одном из озер в низовьях Волги, прежде чем с побратимами бежал. Перейдя Волго-Донской волок с ватажкой, пошли они вверх по Дону и были пойманы аж в Воргольском княжестве, где-то близ Ельца. Воргол этот, странное место, что-то вроде рынка, где холопов и беглых со всей Руси продают. В основном в Сарай, Каффу или Азак. Учитывая, что Русь входит в Орду на правах провинции, в теории такое возможно. Насколько мне известно баскаки отвечали в том числе за поимку беглых невольников, но в реальности механизм сей почти не работал, ибо князьям самим людишек не хватало. Здесь же аж целый рынок. Чудеса.

Горын баял, что зимой прямо перед побегом к ним пригнали гридней княжича Мстислава, а его из поруба перевели на заготовку дров. Благодаря тому и бежал, убив прежде надсмотрщиков и захватив лошадь. Подался не со всеми, а чуть в сторону. Нашёл добрых людей, помогли, путь к Новосилю подсказали.