Егор Чекрыгин - Хроники Дебила. Свиток 3. Великий Шаман
…Разглядеть я это все успел только потому, что Большой Босс, Эуотоосик и еще двое оуоо, которых я сопровождал, так же сбились с шага и, замерев на мгновение, проводили тетеньку глазами не хуже меня… Видать, отвыкли за многие дни в арьергарде от вида женщин… Своих женщин в смысле, степнячек-то они повидали по всякому…, прежде чем их убить.
…Потом мы подошли к центральному шатру, где и произошла церемония приветствий… Причем именно церемония, с какими-то понятными лишь самим аиотеекам ритуалами, приветственными фразами и прочими этикетами… Изобразить собственное достоинство на грани превосходства, при этом давая понять, что признаешь старшинство стоящего перед тобой человека, – это надо суметь. Это, блин, очень особое искусство, которому надо учиться с младенчества.
…Вот теперь, видя и имея возможность сравнить, как вели себя «наши» оуоо между собой в отряде, и то, как они ведут себя тут, в большом лагере, я могу делать выводы, что все-таки каждый отряд это своеобразная род-семья. Причем состоящая с другими семьями-родами не столько в дружественных, сколько в союзнических отношениях.
Если между собой они могли придерживаться этакого панибратски шутливо-грубоватого тона, не переходя, однако, некой черты, то тут, – только подчеркнутая вежливость и корректность… Словно обе стороны идут навстречу друг другу по троллейбусным проводам, и, чтобы разойтись, не грохнувшись на мостовую, им приходится быть максимально внимательными к собственным действиям и действиям другого человека. Чуть задел плечом или слишком сильно подался в сторону…, и следующее, что ты видишь, это летящий на тебя бампер КамАза.
После всего этого марлезонского балета, что наш Большой Босс сплясал на пару с местным Самым Большим Боссом, тот от щедрот своих и в знак признания наших заслуг распорядился выделить на нашу банду аж целых шесть овцекоз (шесть тут явно сакральное число), бочонок пива и еще какую-то закусь, упакованную в парочку мешков, и здоровенную вязанку дров… Как бы угадайте, кому всю эту радость пришлось тащить, а потом еще и самому тащиться на дальние выпасы за овцекозами?… Ну да, кроме меня, других быдлопростолюдинов, не обремененных рыцарскими званиями, тут не нашлось. Так что пока наши располагались возле костра, ставя свои походные палатки (хоть тут соблаговолили сами пошевелиться), я занимался грязной работой по устройству лагеря, забою и разделке овцекозы, наполнению водой котла, варке каши… Короче, вкалывал, как распоследний папа Карло. За что меня отблагодарили возможностью вылизать котел и обглодать кости. А спать я, естественно, отправился чуть ли не за пределы лагеря (по крайней мере, довольно далеко от костра), и большую половину ночи промаялся на голой земле, пытаясь укутаться в драный халат Эуотоосика и вонючую свежесодранную шкуру овцекозы.
А утром, на заре, меня опять разбудили пинками, парой затрещин намекнув на то, что хоть работа и сделала из обезьяны человека, мне это все равно не светит, поэтому я должен пахать как лошадь. Так что опять, костер, вода для котла и верблюдов, овцекоза, поиск дров…
…Блин. Ведь что характерно, во время похода, практически со всей этой работой наши оуоо справлялись сами. А тут, перед другими аиотееками, корчат из себя принцесс на горошинах, которым западло марать ручки грязной работой… Ну и захватили бы с собой всю оикия. Так ведь нет же, взяли почему-то одного меня… Впрочем, понятно почему. Места в чужом лагере и так не слишком много. А харчей и дров, которые выделили нам хозяева, – в обрез, так что возьми они еще и обслугу, – кормить бы ее пришлось из собственных запасов, и добывать где-то топлива на второй костер, и озаботиться лишней водой… Так что работай Дебил, работай. Тебе оказано высокое доверие!
…Да уж, пришлось вспомнить светлые времена рабства в племени Нра’тху, особенно первые дни, когда я еще не догадался, что пинки и подзатыльники – это своеобразное проявление заботы со стороны пленивших меня дикарей.
…Зато потом, коли уж пошла такая пьянка, я быстренько постарался вспомнить еще более давние времена и более важную науку – науку филонить и бездельничать!
Итак, первым делом надо слинять подальше с глаз начальства. Подхватываем большущий котел аиотееков и тащим его к небольшой речушке, что течет рядом с лагерем, – типа отмывать. Ясное дело, что отмывать его возле лагеря, а уж тем более ниже по течению никак нельзя, – грязь, бактерии и обилие начальственных глаз. Так что вон туда вот, за холмы, где река делает плавный поворот… Вот тут вот, за кустиками, подходящее местечко будет… Блин! Занято такими же тунеядцами, как и я… И не надо, ребята, корчить из себя работяг. Я то видел, что вы тут ни хрена не делали, пока я не появился со своим котлом… И пусть вас не обманывает моя черная шевелюра, – я свой, – тунеядец, бездельник и асоциальный элемент, похлеще вас.
Короче, когда я вывернулся из-за кустиков на небольшой пляжик, то застал там весьма теплую компанию. Пятеро, судя по рванью и светлым шевелюрам, «забритых» мирно сидели и… Вот даже не знаю. Будь я у себя дома, сказал бы «перекуривали». Но тут до таких изысков еще не дошли. Однако их дальнейшее поведение было точно таким же, как если бы у нас в помещение цеха или мастерской внезапно заявился якобы отсутствующий начальник. Все вдруг встрепенулись и начали изображать рабочий процесс. Парочка – черпать из реки воду заполняя седельные бурдюки, еще один – лупить по камням тряпками, пародируя стиральную машину, а еще парочка – подобно мне, шоркать песком и травой по котлам.
Я молча присоединился к группе. (Зачем здороваться или что-то говорить, – они же «не люди».) Сел чуток в сторонке и тоже начал старательно выполнять унизительную бабью работу, шаркая мокрой травой и песком внутри котла, заодно присматриваясь к спутникам. Судя по чистым рожам, – все сплошь побережники. Явно давно уже сплоченный коллектив тунеядцев, однако по некоторым едва заметным приметам можно предположить, что не из одного племени-деревни, а тот, что работал прачечным автоматом, вообще чем-то напоминал мне одного из ребят Бокти, – возможно, из лесных будет.
…А ведь подобное безделье, – это тоже новшество, привнесенное в наши края аиотееками. Или, скорее, – появившееся тут благодаря им. Насколько я помню, ни степняки, не прибрежники, ни горцы тут никогда не бездельничали. Потому как старшие родственники отучают от подобного с первых же шагов по жизни. Да и какой смысл бездельничать, – ведь обманываешь самого себя. Пофилонил – и остался голодным. Протунеядствовал и спустился вниз на ступеньку по иерархической лестнице. Потому как от своих не скроешься. Да и не захочешь скрываться, твой авторитет зависит от твоего вклада в общее дело… Конечно, бывают и минуты отдыха, – но такого же честного и открытого, как и работа, – на глазах и вместе со всем сообществом.
А вот когда пахать тебя заставляют из-под палки, вот тут-то и появляется желание отыскивать возможности отлынивать от работы… Иной раз лучше даже палкой получить, чем целый день пахать на чужого дядю… Не присутствую ли я в связи с этим на своеобразном переломе-моменте грехопадения, когда человек, пребывавший доселе в почти райских условиях пещерного коммунизма, вступает на путь Греха и Порока? Расчетливая жестокость, с одной стороны, жадность, гордыня и высокомерие. А с другой, трусливая ложь, безделье и изворотливость, лень, злоба, ненависть… Чудесная среда для выявления всего худшего, что может быть в человеке. Не об этом ли моменте говорится в легендах про изгнание из Рая?… Впрочем, хватит философии.
– Эх, – горестно вздохнул я, изрядно размазав грязь внутри котла и на этом основании решив, что заслужил минуточку отдыха. – Хорошие какие котлы аиотееки делают. Нам бы такие раньше…
…Ответом мне было лишь настороженное молчание. Собездельники явно пытались понять, что я за чудо-юдо такое. И волосами аиотеек, и халат на мне ихней же работы. Однако вот шрамы на морде, всклоченная шевелюра (без регулярного бритья над ушами и соответствующего ухода мой ирокез превратился в нечто маловообразимое). А самое главное то, что я приперся сюда выполнять грязную и позорную работу, – все это говорило о том, что я занимаю не самую высшую ступень в аиотеекской иерархии. А теперь вон еще и говорю о своих предполагаемых соплеменниках как о чужаках.
– Да, – продолжил я, окончательно откладывая шарканье в сторону и присаживаясь поудобнее на берегу. (В жизни не курил, но сейчас бы было в самый раз угостить соплеменников сигареткой для завязывания знакомства.) – Хорошие у них вещи. А сами они, конечно, вонючие черви, что жрут помет из-под плешивого хвоста больной козы… Всю деревню нашу разорили. Только вот я в живых-то и остался!
– Да и не только твою. – Кто-то горестно клюнул на заброшенную приманку. – А ты сам-то кто будешь?
– Да с севера я… Там мы жили в предгорьях на Великой Окраине. Еще года два назад, как аиотееки на нас напали. Только вон я в живых и остался… Потом от них сбежал, а сейчас они меня опять поймали.
