Сергей Шхиян - Крах династии
— Вот всех и разыщем, у вас-то сил хватит мне помочь?
— Хватит, за Евграфа братия очень рассердилась.
Я тактично не спросил, что у них за «братия», попросил подождать, пока оседлаю коня.
— Мы тебя у ворот обождем, — сказала она, — у нас там тоже лошадь.
— А это кто с тобой? — указал я на ее спутника.
— Суженый мой, Федюшка.
— Да что это здесь, куда ни плюнь, попадешь в Федора, — подумал я, а вслух сказал:
— Может, ты нас познакомишь?
— Федюшка, — позвала девушка, — иди сюда, боярин кличет.
Спутник Маруси тотчас подошел. Ему было слегка за двадцать лет. Открытое чистое лицо, запорошенное молодой рыжеватой бородкой, статная, гибкая фигура. Парень удивительно напоминал кого-то хорошо знакомого. Я покопался в памяти, но не вспомнил.
— Федюшка у меня орел, — похвалила девушка, — парень золото!
— Будет тебе, Маруся, — смутившись, сказал он, — смотри, перехвалишь.
В этот момент я понял, кого он мне напоминает. Если ему сбрить бородку и поменять прическу, он окажется точной копией другого Федора, молодого московского царя.
— Надо же, какие бывают сходства, — подумал я.
— Так мы тебя у Боровицких ворот подождем, — сказала Маруся.
— Подождите, я быстро, — пообещал я, продолжая думать о такой поразительной похожести.
Дел во дворце, кроме как предупредить о своем отъезде Ксению и оседлать своего донца, у меня не было, потому спустя четверть часа я уже выезжал из кремлевских ворот. Маруся, как и обещала, ждала сразу же за рвом. У молодых людей была на двоих одна лошадь, потому девушке пришлось сидеть сзади Федора на крупе. Впрочем, это была обычная практика.
Добираться от Кремля до Кузнецкого моста недолго — всего одна остановка на метро, доехать туда на лошадях оказалось сложнее. Ремесленный район с дымящимися трубами и большим количеством хаотично разбросанных кузниц ничем не напоминал современную Москву. Обычная рабочая слобода со своим укладом. Появление новых людей никого не заинтересовало, здесь оказалось многолюдно. Первый же встречный ремесленник указал нам мастерскую Варлама Пугачева.
В отличие от царских мастерских, тут все было много скромнее, кузницы, в основном, были маленькие, на одного-двух мастеров. Заведение Варлама ничем не отличалось от соседних. Мы с Марусей не решились войти в прокопченную мастерскую и вызвали мастера наружу.
Пугачев оказался щуплым мастеровым в прожженном фартуке из бычьей кожи, Я показал ему самострел и спросил, его ли это работа. Мастер повертел в руках оружие и отрицательно покачал головой:
— По виду похож, но делал не я, — без тени сомнения сказал он.
— А кто его мог сделать? — вмешалась в разговор девушка.
— Откуда мне знать, — развел руками Варлам. — Тут много кузнецов, любой мог сделать. Честно говоря, работа дрянь! Мои самострелы не в пример лучше.
Говорил он неспешно, подчеркнуто веско, так, как обычно любят говорить люди небольшого роста, щуплой комплекции, видимо, чтобы повысить свою значимость.
— Нам не самострел нужен, а узнать, кто это сделал, — объяснил я.
— Так походите, может, кто свою работу признает, — резонно сказал кузнец.
— А нам на тебя указали, сказали, что только Пугачев такие самострелы делает. Говорят, что этот маховик ты изобрел.
— Это кто ж такой умный, что про меня понятие имеет?
— Так в Царском дворе сказали, что, мол, Варлам Пугачев самый первый мастер на Кузнецком мосту, — пошел я на прямую, неприкрытую лесть.
— Точно говоришь? Так прямо и сказали?
— Святая правда, очень тебя хвалили. Про твою работу и царь знает, — добавил я масла в кашу.
— Оно конечно, люди зря не скажут, — согласился Пугачев. — Только работа и правда не моя. Зубчатка, не спорю, моя, а лук не мой.
— А кто мог этот самострел сделать, — пошел я на второй круг.
— Если так посмотреть, то мог и Пахом Кривой, только откуда бы он мою зубчатку взял? Ума не приложу!
— А ты спросить его не можешь?
— Как же его спросишь? — искренне удивился Варлам.
Я сдержал нарастающее раздражение и подсказал:
— Можно языком.
— Ну, ты советчик! — воскликнул он. — Как же его спросишь, когда он еще третьего года в голод помер! На кладбище, что ли, идти спрашивать! Ну, ты и посоветовал! Помер он, тебе говорю, голова садовая!
— Понятно. Значит, Пахом помер, и теперь узнать не у кого?
— А может, и не Пахомова работа. Пахом-то еще когда помер, а самострел-то, смотри, новый!
Похоже, что все нужно было начинать сначала.
— А чья работа-то? — в тон ему спросил я, помня удивительную способность некоторых наших сограждан бесконечно толочь воду в ступе и по десять раз повторять одно и то же.
— Так мало ли чья, зубчатка-то точно моя, а вот про лук не скажу.
— Слушай, дядя, — не выдержала Маруська, — ты вспомни, а боярин тебя за то наградит!
— Если награда, тогда конечно. Тогда грех добрым людям не помочь! Как если награда будет, то мы всегда с открытой душой! Конечно, если какой пустяк, так и время жаль терять…
Я понял, что был не прав, подозревая наш народ в тупости. Когда дело касается «награды», наши мозги враз просветляются и непонятно, откуда что берется.
— Две деньги хватит, чтобы ты вспомнил?
— Две? — переспросил он. — Оно, конечно, и за две можно подумать, только я так понимаю, что за пять я лучше вспомню.
— Три!
— Давай ни нашим, ни вашим, клади четыре, и по рукам. Зубчатка-то точно моя.
Я отсчитал монетки.
— Я так думаю, что Мартына это работа, точно Мартына, больше, кажись, некому!
— А где его найти?
— Мартына-то? Так чего его искать, коли он здесь Мартын-то мой подмастерье.
— Он здесь?
— А где же ему быть? Здесь, конечно. Мартын! — закричал Варлам громким голосом. — А ну, иди сюда, щучий сын!
— Чего надо, хозяин? — спросил, высовывая голову из мрачной, чадной пещеры Гефеста, чумазый белоголовый парень.
— Подь сюда!
— Ну? — без большого подобострастия спросил, выходя наружу, подмастерье.
— Твоя работа? — строго спросил мастер, передавая ему самострел.
Мартын взглянул, смутился и принял независимую позу.
— С чего моя-то? Что как ни что, сразу Мартын!
— Ты что же, курицын сын, за моей спиной халтуришь! — взвился мастер. — Да я тебя за такое дело на всю слободу выставлю!
— Погоди, — остановил я Варлама, — пусть сначала скажет, кому он его продал, а потом уже сами разбирайтесь.
— Да не продавал я его, что ты, боярин, на меня напраслину возводишь. Дал Елисею по дружбе опробовать, вот делов-то!
— Да как ты!.. — начал заводиться кузнец, но я перебил:
— Кто такой Елисей?
Мартын задумался, и я кожей почувствовал, что меня ожидает вторая серия долгого содержательного разговора, потому без договора вытащил пару мелких серебряных монет.
— Так Елисей, стоит в холопах у большого боярина. Только он того, его голой рукой не возьмешь!
— Говори, где он живет, и как его найти? — спросил я, перебирая монеты.
— Так что же его искать, когда он сам сюда идет, — но отрывая взгляда от серебра, мотнул головой куда-то в сторону подмастерье. Я проследил направление и увидел в конце грязной улочки щегольски одетого горожанина, направляющегося в нашу сторону.
В этот момент он, видимо, заметил, что возле кузницы находятся верховые, остановился и рассматривал нас издалека. Потом круто повернулся и побежал прочь.
— За ним! — крикнул я Федору, который оставался в седле, и сам вскочил на донца. Оставив Маруську в «заложниках», мы с парнем поскакали вдогонку беглецу. Тот вместо того, что бы петлять между мастерскими, где нам на лошадях было не проехать, несся прямо по дороге. Первым его достиг я и загородил ему дорогу крупом коня. Елисей попытался броситься в сторону, но на него наехал Федор, и тот вынужден был остановиться.
— Вы это чего! — плачущим голосом закричал тот. — Нет такого закона, на людей конями наезжать!
— Ты еще поговори! — закричал на него парень. — Отвечай, кто ты есть таков?
— Кто, кто? — немного успокаиваясь, ответил Елисей. — Дед Пихто! У боярина Екушина в службе! Смотрите, как бы он вам за меня по шеям не наложил.
— Почему убегал? — строго спросил я.
— У тебя, что улица купленная? Хочу иду, хочу бегу!
— Да что с ним говорить! — рассердился Федор. — Срубить голову, и все дела!
— Это что ж за такой разбой, — жалостно воскликнул Евсей, — смотрите, за меня вам бока намнут-то!
— Давай иди вперед, — приказал я, — побежишь, зарублю!
Парень решил, что мы не шутим, перестал валять дурака и безропотно направился в сторону кузницы, где нас ждали любопытные зрители. Был он какой-то странный, с изрытым оспой лицом и перекошенным от той же оспы левым глазом. Когда мы дошли до кузницы, там уже собралось человек пять-шесть любопытных.
