Анатолий Дроздов - Витязи в шкурах
— Пока мы доскачем до реки, поганые сядут в седло и возьмут луки. Поэтому коней у нас не будет — постреляют. Это у поганого первое дело — коня под ворогом стрельнуть. Потом они будут стоять на берегу и стрелять в тех, кто опешился, и тех, кто на коне все же скакнул в реку. Стреляют они добре, княжич, до другого берега никто живым не доплывет. Положим мы с тобой свои сотни на этом лугу, Олег Святославлич, и сами костьми ляжем.
— Что делать? — насупился княжич.
— Сейчас выйдем тихо из лесу и высоким берегом, чтоб стрела не достала, пойдем восвояси. Поганые нас увидят, но нападать не решатся. Их менее, а река им будет мешать, как и нам. Зачем свойско ведем, княжич? В Путивль — город отстаивать, пока большие полки собираются. Один вой на забрале десятерых стоит. Что нам до половецкой разведки? Коли положим войско здесь, княгиня Ярославна что скажет?
Тудор повернулся к лесу, но княжич схватил его за рукав рубахи.
— Гляди!
Воевода посмотрел в направлении вытянутой руки спутника, и увидел на противоположном обрыве половца, ранее настороженно глядевшего по сторонам, а теперь лежавшего у ног коня.
— Что это он?
— Стрелой сбили!
— Кто-то из русских в лесу прячется, — пожал плечами старик, — ну, стрелил одного…
Но тут же замолчал, ошеломленно наблюдая, как медленно падают на траву пронзенные стрелами оба сторожа половецких коней. Почти тут же из-за левого края обрыва выскочили несколько всадников и мимо беспризорного табуна во весь опор понеслись к биваку.
— Что это? — протер глаза Тудор. — По двое на одном коне?! Их сейчас перестреляют!
На лугу тем временем творилось странное. Вместо того, чтобы врезаться в толпу вскочивших на ноги степняков и рубить их, всадники осадили коней и быстро спешились. Те, что были за поводьями, встали в ряд, перегородив половцам выход к лугу щитами и копьями. Другие, что сидели на конях позади, подняли луки. Сухо и страшно хлестнули тетивы. Десяток еще не пришедших в себя половцев сунулись лицами в высокую траву. Лучники вновь натянули тетивы…
— Ах, ты!.. — восхищенно воскликнул Тудор, наблюдая, как мечутся в тесном пространстве, пытаясь укрыться от стрел, половцы. Защищенное с трех сторон место теперь стало для них ловушкой. — Это кто ж такой разумный?! Гляди, княжич — повернулся он к Олегу. — Вот воевода! Как удумал!
— Почему он не сечет половцев? — спросил Олег, не отрывая взгляда от поля битвы.
— Мечей у них нету.
— Почем знаешь?
— Смерды! Будь дружинники или княжьи воины, у половины были бы самострелы. Смерды из самострелов стрелять не умеют — дорогое оружие. Но даже я на их месте не стал половцев сечь — быстро стащили бы с коней. В толпе нет ничего легче, как подрубить коню ноги, вспороть ему живот… Ах, что делает! — уже не таясь восторженно закричал Тудор. — Стреляет, как зайцев! Но все равно наших слишком мало — сомнут…
— На конь! — приказал он мечнику, державшему его кобылку на поводу. — Вперед! — закричал, вскакивая в седло. Лицо его преобразилось, сияя молодым воодушевлением. — Поможем добрым христианам против безбожных агарян! Хоругвь развернуть, в дудки играть! Во весь опор! Стреляй их, секи!..
Конница пестрой змеей стремительно прянула вниз по склону и растеклась по лугу по направлению к реке. Всадники, крича и гигикая, неслись, выставив перед собой копья. Другие, оставив щиты за спинами, на скаку натягивали тетивы страшных составных луков или держали перед собой взведенные самострелы.
Тем временем степняки у обрыва пришли в себя. Один из них, с червленым конским хвостом на пике шишака, замахал саблей, что-то приказывая. Половцы сгрудились вокруг него, затем развернулись в ряд. Ощетинившись копьями и прикрываясь щитами, двинулись на врага. Их было больше, куда больше, чем десяток русских храбрецов, стоявших за щитами, и еще десятка с луками.
— Сомнут! — в сердцах крикнул княжичу Тудор, на скаку наблюдая за перестроениями на лугу. — Враз сомнут! Не успеем…
Он не договорил. Половец с конским хвостом на шлеме вдруг замер и, уронив саблю, заскреб рукой спину, пытаясь достать до древка стрелы, торчавшей у него между лопаток. Не достал и, покачнувшись, рухнул ничком. Из строя, шагавшего к выходу в долину, выпало еще двое — тоже со стрелами в спине.
Тудор глянул выше. На вершине обрыва стояли три лучника. Быстро, одна за другой, они пускали стрелы вниз, и каждая находила цель. Узкие, бронебойные наконечники рвали кольца брони, проникали между железными пластинами куяков, пробивали насквозь незащищенные бармицами шеи, кололи руки и ноги степняков. Осознав новую опасность, половцы завертелись на лугу, пытаясь прикрыться щитами сразу от всех, но тем самым только сделали себя еще более уязвимыми. Лучники у выхода на пойму и лучники на вершине обрыва без роздыха натягивали тетивы и спускали их. Но все равно два десятка степняков, отчаянно вопя, накатились на жидкую преграду у выхода к лугу, но бой получился скоротечным. Заметив подскакавшую к реке сотню Тудора, нападавшие в смятении отпрянули назад.
Сотня Тудора молча смотрела, как стрелы разят степняков, в панике мечущихся по усеянному телами треугольнику поймы. Несколько воев Тудора в запале выстрелили через реку, но воевода прикрикнул — могли задеть своих.
— Почему половцы не стреляют? — воскликнул Олег, в нетерпении ерзая в седле рядом с воеводой.
— Луки остались при конях, — пояснил Тудор. — Не подумали, что на стане понадобятся. Ежели и были у кого, так тех первыми стрелили. Все оглядел, все продумал. Ах, молодец!
Высокий воин в серебристой броне, командовавший десяткой отважных, словно услышал его слова, обернулся и приветственно помахал рукой. Затем что-то приказал своим. Те подняли щиты и мерным шагом двинулись на оставшихся в живых степняков. Лучники неотступно следовали позади, мгновенно пуская стрелы в тех половцев, кто решился выглянуть из-за щита или нечаянно открылся противнику.
— Я иду к ним!
Княжич пришпорил своего коня, и тот сиганул в реку с невысокого берега. Уже в воде Олег высвободил ноги из стремян, поплыл, держась за конскую шею.
— Броня же на нем! Утопнет! — в сердцах воскликнул Тудор. Сделав знак сотне оставаться на берегу, он дал шпоры своей кобылке. Через мгновение уже плыл держась за повод и сердито отплывая воду.
Течение снесло всадников к отмели у самого края обрыва, там они и выбрались из реки. Вода струилась по их мокрой броне, ручьями сбегала на сапоги. Но оба предводителя, не обращая на это внимания, вскочили в седла и бодрой рысью двинулись к лугу.
Битва заканчивалась. С десяток уцелевших в бойне половцев стояли, прижавшись спинами к обрыву, где их не могли достать стрелы сверху, наглухо загородившись щитами. Русские вои, держа копья наперевес, замерли, готовые в любую минуту броситься на врага. Но приказа такого не последовало.
— Скажи им, Василько, чтобы сдавались, — сказал воевода в блестящей броне. — Обещай: все будут живы, а после войны вернутся в Поле.
— К чему нам их столько, Вольга? — возразил один из копейщиков, оборачиваясь. — Хватит одного «языка».
— Видишь: напуганы до смерти! — засмеялся Вольга. — Биться будут до последнего. Зачем нам свои головы класть, Микула? Да и полон нужен, менять на наших после войны. Говори, Василько!
Лучник, совсем еще мальчишка, с суровым не по годам лицом, прокричал по-кипчакски. Из-за щитов ответили.
— Сдадутся, если побожимся не убивать, — перевел Василько.
— Еще божиться им! — заворчал Микула, втыкая копье шипом на тупом конце в землю и беря в руки дубину. — Счас я…
— Стоять! — свирепо крикнул Вольга. — Прибью! Опустить луки! Василько, переводи: божусь…
Он вышел перед строем своих воев и медленно перекрестился. Тут же один степняков бросил щит, за ним другой, третий… Вои Вольги, отложив щиты, принялись вязать полонных. Микула, недовольный, взвалил на плечо дубину и пошел по усеянному телами лугу. Время от времени он останавливался, трогал сраженного половца ногой. Если тот подавал признаки жизни, взмахивал дубиной. Отчаянный крик, глухой удар…
— У Микулы половцы семью вырезали, — сказал Вольга подъехавшим Олегу и Тудору. — Пусть отведет душу. Вы кто будете?
— Ведем в Путивль подмогу, — ответил Тудор, с любопытством разглядывая высокого воеводу. — Здоров ты воевать, боярин! Много поганых побил?
— Не считал еще, — пожал плечами Вольга. — Главное, что свои живы. Трое только поранены.
Он хотел еще что-то сказать, но осекся, глядя в сторону. Микула вел к ним человека в изорванной одежде, без брони. Лицо его все в синяках и крови, руки крепко стянуты позади ремешком. Человек пошатывался, но шел.
— Говорит, что русский, — сказал Микула подведя полонного ближе. — Спросите. Но если он с ними, — он угрожающе поднял дубину.
