Игорь Денисенко - Ронин
Наше явление в дом за полночь вызвало переполох. Собственно всполошилась только Варвара, Иван Аверьянович был человеком рассудительным и спокойным. Зажгли свет. Электричество в доме наличествовало, что меня несказанно обрадовало. Тусклая лампочка придавленная пыльным абажуром осветила гостиную. Дом работница Груня принесла чистой воды в тазике. Чтобы стянуть сапог с распухшей ноги Василия мне пришлось его взрезать. Прощупав ногу, не смотря на охи, вздохи и возражения, перелома я не обнаружил. Кость была целой а вот сухожилие вполне и могло вспухнуть. Ногу вымыли и туго перевязали. Когда сумятица улеглась, встал неизменный вопрос о моей персоне. Подлинным именем я решил больше не называться ни при каких обстоятельствах, поэтому на вопрос главы семейства о моей фамилии, ответил прямо:
— Браузер Никита Сергеевич, инженер.
— Вы случайно не еврей? — поинтересовалась Груня.
— Сочувствующий, — ответил я.
На что Иван Аверьянович хмыкнул а Варя хихикнула в кулачок.
— Значит немец, — сделала вывод домработница.
Меня подмывало спросить а кого она больше любит евреев или немцев? Но я сдержался.
— Время позднее Никита Сергеевич, и отпустить вас в такую темень мы просто не можем. Переночуйте у нас, Г руня вам постелет.
Я пожал плечами и мило улыбнулся, мол не возражаю. Иван Аверьянович выразительно посмотрел на Груню. Та кивнула и вышла. Хозяин же задумчиво покусывал ус. Надо сказать, что обильная растительность покрывала его лицо в виде бороды и усов в духе Александра Третьего. Только когда мы спровадили Василия спать, а я разлегся на отведенной мне кровати, то понял причину задумчивости. На этой кровати несомненно кто-то спал и скорее всего Г руня. Г остевой комнаты, к стыду хозяина, у них не было.
* * *Завтрак проходил в молчании. Деревянные сушки размачивали в горячем чае. Я чувствовал что моё присутствие тяготит хозяев и после чая собирался откланяться.
— Сушки Груня купила не свежие, — заметила Варенька и зарделась.
— Пустяки, — ответил я и добавил, — В Японии на новый год делают рисовые лепешки.
Едят их с густым соусом из бобов, а часть лепешек оставляют на рождество.
— Японцы рождество празднуют? — Удивилась Варенька.
— Надо сказать Варвара, — кашлянул Иван Аверьянович, — Что и среди японцев есть христиане.
— Так вот, — продолжил я, — через семь дней эти лепешки разбивают специальным молотком. Иначе с ними не совладать. Рис настолько клейкая и густая масса, что через неделю просто камень.
— А ножом? — спросил Василий протягиваясь за очередной сушкой.
— Ножом их колоть не принято, это все равно, что у нас на поминках вилки положить.
При слове поминки я прикусил язык. На лицо Ивана Аверьяновича словно туча нашла.
Вдовец видимо очень остро переживал утрату и одиночество.
— А вы в какой специальности инженер? — полюбопытствовала Варенька.
— Варвара! Дай гостю спокойно чай попить!
— Ничего страшного Иван Аверьянович, я уже попил. Благодарствую. Пора и честь знать.
— Ну, что вы? Посидите ещё. Груня сейчас с рынка вернется.
— Нет, нет. Засиделся я у вас. Всего доброго.
Не знаю как долго бы мы расшаркивались, но тут в дверь постучали и Варвара метнулась открывать и тут же вернулась назад в смятении. В дверной проем выдвинулась туша в жандармском мундире. Громыхая сапогами за его спиной топтались ещё двое. Луноподобное лицо жандарма украшал кровоподтек под левым глазом.
— Мещанин Твердов Василий Иванович? — риторически спросил жандарм, людоедским взглядом поедая Василия, — Здесь проживает?
— А в чем собственно дело? — развернулся к вошедшему Иван Аверьянович.
— Вы арестованы за агитацию против самодержавия и создание террористической группы с целю убийства губернатора Купидомова.
— Да что вы такое говорите! — возмутился Иван Аверьянович и вооружился пенсне вставив его в правый глаз. Солидности пенсне ему прибавило.
— У нас порядочная семья!
Я окинул «террориста» взглядом. Василий был бледен и решителен. Он поднялся из-за стола.
— Батюшка, это наговор, не верь им! Господин жандарм жаждет мести за ту пощечину, что получил сегодня ночью.
— какую пощечину? Где ты был ночью?
— Там же где всегда, — ответил Василий, — Я как вам известно провожу курсы грамоты и правописания среди рабочих. А господин жандарм ворвался туда и принялся оскорблять барышень, называя их непотребными словами. Я как честный человек должен был проучить хама!
— Так, — жандарм посуровел, наигрывая желваками, — Твердов Василий Иванович на выход!
— Он никуда не пойдет! — двумя руками Варенька обвила брата со спины.
— Жаль, что вы не дворянин! — вспылил Василий.
— А то что? — усмехнулся жандарм.
— А то я вызвал бы вас на дуэль!
От Василия так и полыхнуло жаром. Я посмотрел на него и подумал, что из таких вот личностей и получаются пламенные бойцы. Но именно такие, погибают в первом же бою. Жаль парнишку. Надо выручать. И так уже наговорил лишнего. Мог бы сказать, что из дома не выходил ногу сломал. Мы бы все подтвердили и врача бы вызвали освидетельствовать. Пусть жандармская морда потом доказывает, что именно от Василия пощёчину получил. Однако синяк получился славный, разглядывал я жандарма. И как так получилось, ведь Василий совсем не Геркулес, ручки то девичьи? Надо бы ему под второй глаз поставить для равновесия, для завершенности образа так сказать.
— Я желаю увидеть документ, подтверждающий виновность моего сына!
Иван Аверьянович поднялся. Да он был страшен. Страшен в гневе. Гимназисты думаю его боялись. Но на жандарма, которому он доставал до подбородка, впечатления он не произвел. Тот напротив, остался равнодушен, только продвинулся ближе к Василию и взял его за локоть.
— С документами вы ознакомитесь на суде.
— С какими документами?
— С показаниями барышень, — оскалился жандарм, — которые подробно описали чему их учил Василий Твердов, и к чему призывал.
— Вы не имеете право!
— Вы низкий тип! Вы заставили их оклеветать меня! — закричал Василий.
Иван Аверьянович стал на пути жандарма выводящего Василия, но второй подручный, видимо чином помладше отодвинул отца семейства как нечто неодушевленное и взял Васю под вторую руку. Под шум и крик Вареньки и плач вернувшейся с рынка Груни они вышли из дома. Я чувствовал себя каменным истуканом и предателем в их глазах. Нет, конечно, они не просили от меня помощи и не ждали её. Но я ведь мог. Мог завершить этот спектакль быстро и украсить сцену тремя телами жандармов. И куда их потом девать? На котлеты перекрутить? Поставить все семейство под удар я не мог.
Когда шаги стихли и о моем существовании все забыли я напялил фуражку на голову и быстрым шагом покинул гостеприимный дом.
* * *Если бывают худые филины, а филин это такая птица, формой напоминающая каплю, где 90 % процентов голова, остальное хвост. Надо заметить, что значительную часть на голове занимают глаза. То Василий напоминал сейчас такую птицу, голова у него была поменьше а глаза побольше. Конечно он удивился, когда я преградил дорогу конвою, но глаза его округлились от другого, когда я провел операцию по взятию «языка». Стандартная процедура, когда нужен офицер а солдаты не нужны. Трое жандармов лежали под аркой дома на улице Михайловской, названной так в честь великого князя Михаила Романова. Собственно Михайловская была главным проспектом в городе, большинство казенных учреждений находилось на ней. Учреждения перемежались с богатыми магазинами и ресторанами, так что от обширных разноцветных вывесок пестрило в глазах. А может у меня пестрило в глазах от того, что я не очень удачно нанес удар головой конвоиру.
Череп у него оказался крепкий и сам он мужчина был не толстый, но с широким костяком. Такие, часто оказываются очень сильны и выносливы физически. Поэтому врезал я ему головой со всего маха, чтоб отключить наверняка. Теперь у меня в голове гудело. Но в целом прошло удачно. Только Василий не торопился в себя приходить.
Он как рыба открывал рот силясь что-то спросить, но у него это не получалось. Ну и не надо. Я подхватил его за руку и потащил обратной дорогой подальше от широких улиц, за-полненных праздношатающимся людом.
— Как? Как вы могли? Вы же убили их? — начал приходить в себя Василий.
— Так было надо.
— Да зачем же?!
Василий стал вырывать свою руку, но я цепко держал его за локоть.
— А на каторгу? А в ссылку за марксистскую агитацию? Ты разве не понимаешь, что они бы тебе всю жизнь сломали?
— Ну и пусть! За правду муки принять не страшно!
Ох, ты какой великомученик выискался! Подумал я, про себя. Впрочем, мучеником ему ещё предстоит стать.
— А вы просто убийца!
