Александр Конторович - Черный Проводник
— На пол?
— На доски. Я ударился о них лицом — оттого и разглядел хорошо. Снова сознание потерял. Очнулся, когда облили водой. Очень холодной!
— И где это было?
— Не знаю. Там не было окон — горели лампы.
— Какие?
— Керосиновые — две штуки. Были подвешены на крюках, забитых в стену.
— Хорошо. Что вы ещё разглядели?
— В комнате было пусто. Она вообще была небольшой… меньше этой.
— А после?
— Пришёл китаец… толстый такой… халат у него с драконами был.
— Какого цвета?
— Что?
— Драконы, говорю, какого цвета были?
— Э-э-э… не помню. По-моему, красные…
— Не золотые?
— Нет. Золотым был халат.
— Угу… Что он сказал?
— Ничего не сказал, только посмотрел внимательно. Потом вышел, а через два часа приехали японцы.
— Точно, что через два?
— Ну… может быть и больше. Голова сильно болела, точно время не скажу.
— Сколько было японцев?
— Пятеро. Два солдата, ефрейтор-переводчик и два офицера. Солдаты меня сразу подняли и держали. А что я сделать мог — ведь руки мне так и не развязали!
— Не волнуйтесь вы так, товарищ Кожин! Всё позади, вы уже у своих! Да и доктор меня отсюда попрет мигом, если вас услышит!
— Извините, товарищ капитан… — лейтенант взял с тумбочки стакан и отпил пару глотков.
— Вы лучше дальше расскажите.
— Офицер… тот, что постарше, стал вопросы задавать, а ефрейтор их переводил.
— О чём?
— Про заставу спрашивал, про отряд вопросы задавали… да много всего… Сказали, что должен о себе подумать — назад теперь хода у меня нет. Потом… послал я их!
— Как?
— Матерно послал! Сказал, что советский пограничник за миску похлебки не продаётся. Офицер рассердился — приказал солдатам меня бить. Потом они открыли дверь и вышли. А вместо японцев хунхузы зашли. Встали по углам и начали меня ударами от одного к другому толкать. Если падал — ногами били. Но недолго, их кто-то позвал — и они ушли. А я заметил, что когда они меня пинали, один китаец нож выронил.
— Откуда?
— Не знаю, не заметил. Подполз я к нему, да за голенище сапога убрал. Думал веревку разрезать — не получилось. За дверью затопали, пришлось прятать нож. А после хунхуз вошёл — и больше не уходил. Сидел и смотрел за мной.
— Что же, хунхузы с вас сапог не сняли?
— Должно быть, японцев побоялись.
— Понятно.
— Ещё сколько-то времени прошло, снова солдаты японские вернулись. Подняли меня и потащили. Потом запихнули в кузов грузовика. А там уже Маша лежала — без сознания. Пулемет солдаты принесли — Льюис, на пол поставили.
— А с Машей что делали?
— Не знаю, нас с ней в разных местах держали. В кузов залез лейтенант, за ним переводчик, солдат ещё один там был. Машина поехала. Меня к кабине прислонили, так что дорогу я видеть мог. Отъехали мы недалеко, остановились и переводчик сказал, что меня сейчас расстреляют, если не стану говорить. Ещё мотор зашумел, вторая машина приехала и оттуда, наверное, майор этот вылез. Забрался к нам в кузов — переводчик ему помогал. Снова стал говорить, карту мне под нос суёт.
— Чего хотел-то?
— Сказал, если не покажу на карте пограничные секреты — меня расстреляют. Тогда и говорю — как же я могу связанными руками чего-то показать? Солдат вынул штык и веревки разрезал — руки мои упали, вроде — как совсем затекли. Говорю — карандаш дайте. Лейтенант на корточки присел, планшетку расстегнул и карандаш мне даёт. Ну, думаю — пан или пропал! Если сейчас ничего с ними не сделаю — потом точно не смогу, просто не дадут.
— Страшно было?
— Да ещё как! Боялся — не сумею…
Кожин перевёл дух. Капитан взял графин и налил ему ещё воды.
— Спасибо, товарищ капитан! — лейтенант жадно опустошил стакан. — А майор ихний спиной стоял, что-то там кому-то говорил. Я ему подножку и дал! Он не ожидал, руками взмахнул и на борт упал. А у меня в руке уже нож был! Вот лейтенанту его в шею-то и загнал! Солдат вскочил, закричал, а переводчик к майору бросился, должно помочь ему хотел. Так вышло, что удалось мне у лейтенанта пистолет из кобуры вытащить.
— Так незнакомое же оружие?
— Да все они на один лад! Выстрелил в солдата, он и упал. А переводчик испугался, и через борт выскочил! Забыл со страху, что и у него пистолет есть! Подкатился я к майору и у него тоже пистолет выдернул, только он совсем маленький был. И уже из него по водителю стал стрелять — он в кабине сидел. Тот на сиденье согнулся и помер. Лежу и жду. Снаружи тихо было, потом — как закричат!
— Кто?
— Так японцы — кому ж ещё? «Банзай!» орут! И полезли через борт. Первая голова появилась — это как раз переводчик был, так пулю-то и схлопотал. Второй с другой стороны высунулся — и тоже не уберёгся. Третий лезет — вдругорядь в него стреляю! Он тоже куда-то исчез. Тогда другой солдат стал из винтовки палить. Вижу — плохо дело, сейчас он весь кузов издырявит! Вскочил на ноги — и в ответ ему! А он — по мне! Но я раньше попал…
— Да… прямо геройский поступок, товарищ лейтенант!
— Да мне, товарищ капитан, не до героизма было — зазря помирать не хотелось! Смотрю — нет больше японцев! Кончились все. Тут и Маша зашевелилась, стонать стала. Я её успокоил, как мог. Говорю — тихо лежи, сейчас домой прорываться будем! Майора посмотрел — готовый он, не иначе башкой о борт приложился. Вниз спустился, рядом ещё машина была. Пустая, не было в ней никого. Переводчика в кабину грузовика затащил, посадил. Издали глянуть — вроде как живой японец сидит. Сам с солдата куртку да шапку снял, на себя набросил — тоже на японца походить стал. Машину развернул, да по следам и поехал тихонько. Мимо хунхузов проезжали — опасался, вдруг они выскочат? Пронесло… А у границы нарвались на разъезд. Тут уже пришлось прорываться, ни на что не глядя.
— А кто стрелять первым начал?
— Японцы. Я с управлением не справился и солдата патрульного зацепил машиной. Объехать хотел, но не получилось — солдат дорогу загораживал. Да и заметил он что-то — к винтовке полез. Вот и пришлось его давить… Остальные вскинулись — и за нами. Пальнули по машине пару раз. Маша в кузове кричит — догоняют! Стреляй, кричу, а то нам тут хана! Она и начала…
— Геройская девушка, ваша Маша! Из чего стреляла-то?
— Сначала из винтовки, по-моему… Потом, точно помню — пулемет был. Но недолго, наверное, патроны кончились. Дальше всё как-то смутно…
— Попали в вас где?
— Так уже на нашем берегу, должно быть. Как раз грузовик на откос и въехал. А тут — хрясь! Машину повело куда-то в сторону, одной рукой не шибко порулишь… вот камня-то и не заметил… Сильно я её побил?
— Не слишком, починить можно будет. У вас всё?
— Да, вроде бы…
— Ну, тогда не буду больше вас беспокоить. Чуток ещё здесь, на заставе, полежите, как доктор разрешит — в госпиталь перевезём, подлечим. Поправляйтесь, товарищ Кожин! Удачи вам!
Станция Борзя
УНКВД Восточно-Сибирского края
— Разрешите войти, товарищ майор? — в открывшейся двери появился капитан Миронюк.
— Входи, Павел Николаевич, входи. Что-то задержался ты…
— Вы ж меня знаете, товарищ майор, я волк стреляный, пока до дна не дороюсь — не отстану.
— Стало быть, ты лишнюю неделю там оттого и проторчал?
— Именно поэтому.
— Значит, что-то интересное нарыл?
— А вот это, товарищ майор, под каким углом посмотреть…
— Ну так валяй, рассказывай. Вместе и посмотрим.
— Случай с лейтенантом этим, хоть и не частый, однако же, ничего невероятного я в нём не нашёл. И покруче, бывало, истории заворачивались — куда там книжкам приключенческим!
— Так ты думаешь, чисто всё там? Просто повезло парню этому?
— Ага. Причём — дважды. То, что от японцев убёг — это первое везение. А то, что не один, а с девушкой — второе. У них там, ежели я ещё не совсем окривел, дело к свадьбе теперь идёт — и здоровенными шагами!
— Тогда ему только радоваться остается. Но ведь ты ещё что-то нарыл?
— Нарыл.
— Выкладывай!
— Первое, о чём мы все тогда подумали — провокация! Второе — игра противника. Ну, в то, что они по подобному поводу ухайдакают заместителя самого Сато, честно скажу, как-то смутно верилось.
— Помню твои сомнения. Тогда Неперин ещё и сказал, мол, не Огано это, другого кого-то подсунули!
— И я так думал. Однако ж, тело осмотрев, понял — неправ Неперин! Огано это, собственной персоной! И никакая не подмена. Я документы все проверил, да и фото его у нас было.
— Так…
— И стал я тогда, Олег Владимирович, думать… Майор настоящий, и убит без дураков. Зачем? И кто его грохнул? Версию Кожина, как наиболее очевидную, я напоследок отодвинул — она-то никуда не убежит.
