Александр Мазин - Земля предков
– Сейчас тебя отпустят, – пообещал я. – И твоих людей тебе отдадут. Всех. А ты скажешь своему конунгу, что ровно через год он должен прийти сюда с данью или войском. Запомнил?
Кивок. На роже – счастье. Придурок. Его князя собираются раком поставить, его самого опустили ниже порога, а он лыбится, потому что отпускают. Живым и непокоцанным.
– Грузите этого барана на лодку, – велел я своим. – И дружков его, живых и мертвых, туда же. Всех раздеть до исподнего. Из лодки убрать всё, даже черпак. Парус тоже забрать. Оставить пару весел. И на всех – один нож поплоше. И пусть убираются к своему князю.
– Добрый ты, брат, – с осуждением произнес Свартхёвди. – Убить их всех надо.
– Если их убить, братец, то кто тогда расскажет их конунгу о страшном конунге Иваре?
– Для этого довольно и одного.
– Медвежонок, ты ведь меня давно знаешь, – я положил руку на облитое кольчугой плечо Свартхёвди. – И знаешь, что я живу по закону: в убийстве слабых нет чести. Будь моя воля: на древе Одина в Оденсе[9] висели бы не никчемные рабы, а храбрые воины.
– Эти – тоже воины, – возразил Свартхёвди.
– Уверен?
– Да поступай как знаешь, – махнул рукой побратим. – Ты – хёвдинг. Тебе и ответ держать перед конунгом. Ох, не терпится мне узнать, что он скажет, когда узнает о твоей затее!
Глава 16
Княжье застолье
– Великого конунга данов? Ха! – Хрёрек развеселился. – Лучшая шутка, которую я слышал с того времени, как очнулся на палубе морского коня, уведенного прямо из конюшни Сигурда Змееглазого! Ну теперь пусть гадает, кто есть этот конунг.
Разговор шел на пиру. Причем не у Хрёрека, а у Гостомысла. И пир этот происходил, что называется, в малом кругу. От «партии» князя Рюрика – только мы вдвоем. Ну и Светозара – на женском «конце» стола. Хотя по княгине у меня твердого мнения пока не было, на чьей она стороне: мужа или отца?
А вот «партия» Гостомысла была представлена шире. Четверо почтенных мужей. Бояр, как их здесь именуют. Люди серьезные. Государственные. Лица основательные. Тот тип, когда щеки глаза подпирают. Не у всех. Есть и другой. «Всех убью, один останусь». Вояки. Пропорция понятна. Гостомысл правит не столько силой, сколько правильно выстроенной экономикой и контролем над транспортными артериями.
– Думаешь, Водимир поверит, что это даны его людей побили? – пробурчал Гостомысл.
Я подхватил ножом половинку утки, запеченой с клюквой и брусникой, окунул в жир свежеиспеченную ржаную лепешку…
– А почему бы ему не поверить, если это и есть даны? – спросил Хрёрек.
– Нурманы не ходят сушей, это всем известно, – заявил один из бояр, осанистый, краснорожий, не гнушающийся ни угощением, ни медовухой.
Как по мне, то я бы держал этих дяденек подальше от гостайн. Ну как проболтаются?
– Почему не ходят? Я же хожу, – напомнил Хрёрек.
– Ты, князь, почти наш, – возразил боярин. – И служат тебе по большей части варяги. Да и о самом тебе говорят, что ты не нурман, а варяг.
– Вот этого я еще не слыхал, – Хрёрек заинтересовался. – А что еще говорят?
Боярин не стушевался.
– Что дочку беловодского князя Стемида Малфу хочешь женой взять, а Светозару отцу вернуть.
– Как это? – Для Гостомысла эта инфа тоже оказалась внове.
Хрёрек захохотал.
Потом повернулся ко мне и заявил:
– Видишь, Ульф, не ты один шутить умеешь. – И Гостомыслу: – Если кто-то верит, что я хочу Светозару, любушку мою, прогнать, то почему бы Водимиру не поверить, что кто-нибудь из данов, например Ивар Рагнарсон, нашу землю подмять хочет? Правды в этом точно больше. Думаю, он знает, кто таков старший сын Рагнара Лодброка.
– Знает, ясное дело, – вместо князя ответил тот же боярин. – Ты – не единственный дан, что ходит по нашим рекам.
Ага, а боярин-то с моим конунгом – в открытой оппозиции. Хрёрек на него даже не глядит, обращается прямо к Гостомыслу:
– Что ж, пусть теперь Водимир голову ломает, что ложь, а что правда. А у меня, княже, просьба к тебе. Хёвдингу моему Ульфу землю выделить надо. И не на выселках, а поближе к городку. Поговори со своими уважаемыми боярами, пусть потеснятся немного.
– Твой хёвдинг – ты и выделяй! – отрезал Гостомысл.
Экий он мрачный нынче, подумал я. Может, геморрой мучает? Надо бы князю предложить: пусть отец Бернар его осмотрит? Вдруг поможет чем?
– Не могу выделить, – развел руками мой конунг. – Это не моя земля. Это приданое дочери твоей. Я его делить не вправе. Поговори, княже, очень прошу. Вот хоть с Сырогой поговори, – кивок на краснорожего. – У него двор большой и на реку выходит, а людей боевитых мало. Ну, как нагрянут враги?
– С чего это они нагрянут? – вскинулся краснорожий.
– Так времена нынче опасные! – развел руками Хрёрек. – Решит вот Водимир, что боярин Сырога должен ему дань платить, пришлет к тебе гридней, а ты что? Берестами долговыми отбиваться будешь?
– Не пришлет! – выпятил грудь Сырога. – Я Водимиру родня по младшей жене!
Та-ак. Ох, не следовало Хрёреку мою придумку с Иваром публично оглашать! Точно до Водимира дойдет!
– Это хорошо, – одобрительно произнес Хрёрек. – Вот ты и расскажешь Водимиру о том, что Ивар Рагнарсон к нашим землям приглядывается. По-родственному расскажешь. Мол, секрет узнал.
– И не подумаю! – воскликнул Сырога. – С чего бы мне родича обманывать?
Я глянул на Гостомысла: тот раскраснелся не меньше своего боярина. И нетрудно угадать, по какой причине: от гнева.
– А потому, – ласково произнес Хрёрек, – что ты – князя нашего боярин. И ему служить должен. И если придут к тебе гридни Водимира с делом для Ладоги нехорошим, то ты не по-родственному встретить их должен, а железом.
– Ты мне не указывай, нурман, как мне с родичами общаться! – заорал Сырога. – Здесь не твоя сила, а наша! Кого хочу, того и пускаю! И во двор, и в Ладогу!
Договорился краснорожий!
– Значит, теперь ты, Сырога, решаешь, кого в Ладогу пускать? – не сулящим ничего хорошего тоном произнес Гостомысл. – Может, тебе и место боярское невместно? Княжье получше будет?
Тут краснорожий сообразил, что пословица «Язык мой – враг мой. Прежде ума рыщет, беды ищет», как раз – про него. Дорыскался.
Стушевался боярин, забормотал что-то покаянно-невнятное.
Хрёрек скромно помалкивал.
Изменился мой конунг. Раньше он пожестче был. Но результат был достигнут.
– Половину подворья своего отдашь этому, – кивок в мою сторону. – Ту, что у реки. В нем я уверен, что мне будет служить, а не родичам твоим из Старого и Нового города!
– Да не тебе он будет служить, а дану своему! – в сердцах воскликнул Сырога.
– Вот и хорошо, – одобрил Гостомысл. – Для тебя, Сырога, что я, что зять мой Рюрик – всё едино должно быть.
Боярин сморщил красную рожу: кажется, еще чуть – и заплачет.
– Как же так, княже? – проскулил он. – Это ж отчина моя… Что ж мне уже и воды из Волхова не почерпнуть?
– Ты мне на жалость не дави! – отрезал Гостомысл. – Отчина твоя – по ту сторону реки. А здесь – мое. И отцу твоему здесь поселиться мой отец позволил, потому что доверял.
– Так и ты мне верь, княже! – пылко воскликнул мордастый боярин. – Я ж тебя – как отца почитаю!
– Вот и почитай, – Гостомысл цапнул с блюда птичью грудку, вцепился зубами, пачкая жиром бороду, и пробормотал невнятно: – А землю, какую я велел, отдай. Или забирай чать да иди к Водимиру.
– Не-ет, – процедил Хрёрек с хищной улыбкой, которая сразу превратила его в прежнего Хрёрека-конунга, которого я помнил и любил. – Нельзя ему к Водимиру, отец. Слишком много он знает… интересного.
– Вот тебя не спросили, нурман! – фыркнул Сырога.
И зря.
Мне было достаточно протянуть руку. Левую руку. Нет, хватать за бороду я его не стал. Это по здешним понятиям – страшенное оскорбление. А вот про кадык ничего не сказано.
– Князь Рюрик, – поправил я. Голос мой был мягок, чего нельзя сказать о пальцах.
Сырога захрипел.
Кто-то из бояр, из толстомордых, сунулся помочь, но я правой рукой слегка выдвинул из ножен Вдоводел. Солнце блеснуло на геометрическом узоре латунных и серебряных полос оголовья рукояти… И боярин плюхнулся на лавку. Обо мне в Ладоге говорили разное. Но большинство сходилось на том, что я – такой же безбашенный псих, как Свартхёвди и Хавгрим. Только еще безумнее, потому что иначе как бы я с ними управлялся? Такая репутация мне была по душе. Местная знать старалась не нарываться.
Сырога выпучил глаза и вцепился мне в руку. Хорошая хватка, но до привычных мне викинговых клешней боярину далеко.
– Послушай меня, Сырога, – почти ласково проговорил я. – Если ты еще раз обратишься к моему князю неуважительно, я тебя убью. А если я узнаю, что Водимиру стало известно о том, о чем мы здесь говорили, то я убивать тебя не стану. Я сделаю из тебя свинью. Знаешь, что это такое?
