Русская война 1854. Книга третья (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

— Григорий Дмитриевич помогал мне идеями, да и все материалы — тоже только его заслуга, — Руднев и не подумал перетягивать одеяло на себя. Хотя стоило бы!

Мы как раз поднялись на вершину холма рядом с Малаховым курганом, и я не узнал нашу линию обороны. Во-первых, даже местная каменная почва была вскопана и насыпана валом, отгораживающим наши позиции от противника. Во-вторых, за этим валом шел почти километр настоящей железной дороги. Разом стало понятно, зачем люди капитана почти неделю таскали на переплавку весь найденный в городе лом.

И, главное, рядом со всем этим безобразием стоял настоящий бронепоезд. Пять платформ: одна ведущая, вторая с углем и водой, еще три с орудиями. Причем выглядели они очень необычно.

— Почему у вашего поезда четыре трубы? — первым озвучил главную странность Тотлебен.

— Как вы знаете, наши паровые машины небольшие и гораздо менее мощные, чем обычно ставят на поезда, — Руднев начал издалека. — Мы могли бы заказать более крупную их версию, но ее бы пришлось ждать, отвлекать силы от массового производства… И капитан Щербачев однажды сказал: так ставь по машине на каждое колесо. Я и подумал, почему нет, и сделал.

— А как вы синхронизируете скорость оборотов? Чтобы колеса работали одновременно? — тут же спросил я, потому что на дирижаблях нам эту проблему так и не получилось решить.

— Так поставили центробежный регулятор Уатта, — пожал плечами Руднев. — Твой парень, Достоевский, его и настроил.

Мне захотелось треснуть себя по лбу. Ну, действительно, ведь все так просто.

— Прибью засранца, — выдал я грозно, но потом улыбнулся. — На самом деле у себя мы с этим вопросом просто в тупик зашли. А тут, не задумываясь, взял и сделал. Так что спасибо тебе, Иван Григорьевич, теперь не только бронепоезд, но и «Севастополь» станет лучше и надежнее.

Руднев довольно улыбнулся и продолжил свой рассказ.

— Четыре машины выдавали достаточно мощности для одной платформы, но после замены их на турбины мы смогли увеличить длину состава. Теперь у нас размещается полноценная крупнокалиберная батарея, а также запас воды, угля и снарядов для целого дня сражения.

— Насколько хороша получилась броня? — Корнилов спросил о том, что могло пригодиться и на море.

— Двадцать четыре фунта держит почти в упор, — ответил Руднев. — Пули вообще не замечает.

— А более крупные калибры?

— Тридцать два фунта могут повреждать броню. Три-четыре попадания в одно место, и будет пробитие, — Руднев ничего не скрывал. — Ядра в сорок и больше фунтов смогут сорвать целый лист брони, но шансы подвести такое орудие на расстояние удара не слишком велики. Важно понимать, что поезд — это орудие защиты, а не нападения.

— То есть толщину брони можно увеличить? — уточнил Тотлебен.

— Можно, — недовольно ответил Руднев. — Но нужно помнить, что мы ограничены мощностью двигателей. Если навесим слишком много, то поезд потеряет или огневую мощь, или автономность. Текущая же конфигурация мне кажется оптимальной.

— Кстати, каркас под броню жесткий или гибкий? — я решил уточнить технические детали.

— Гибкий. На жестком сталь гораздо хуже держит тяжелые калибры.

— А как насыпь сделали?

— Так что тут сложного? — отмахнулся Руднев. — Прицепили к поезду сбоку плуг и перекопали все за пару проездов.

Я после такого аж замер. Действительно, что тут сложного… В стране миллионы крестьян, которых в ближайшие годы не раз будет ждать голод, а я могу помочь им с этим и даже не подумал. Кажется, в рекомендации по вариантам использования наших двигателей придется включать еще один пункт. Как и мне… Я бросил взгляд на задумчивого Корнилова, который мечтательно смотрел на бронированную машину, и понял. На море такие тоже появятся очень скоро.

Тем же вечером мы сидели с Ильинским и Волоховым, обсуждая коммерческую часть всего нашего производства. Учитывая, что на ЛИСе работало уже под тысячу человек — благо, разбивая производство на короткие циклы, мне требовались не такие уж и высокие компетенции от будущих работников — выпущенных двигателей накопилось уже прилично. А первое поколение пускать на военную технику уже не имело смысла.

— То есть мы отправляем всю эту партию в Ростов вместе со следующим выездом эскадры Новосильского… Все сто двадцать штук, — задумчиво почесывал голову Волохов. — А вместе с двигателями идут обученные торговые представители, как у американских торговцев, так?

— Именно, — кивнул я. — Лейтенант Лесовский уже работает над их обучением. Мы же со своей стороны подготовим брошюры с вариантами использований двигателей. Для производства, для самоходных повозок, для развлечения или для дела, неважно.

— Мне кажется, император больше бы одобрил, если бы мы выдавали паровые машины прежде всего тем, кто сможет принести пользу Отечеству, — Волохов все еще сомневался, уж слишком новомодной оказалась для него эта задумка.

— И это было бы правильно, соберись мы остановиться, — начал я, а потом попробовал объяснить, чего на самом деле хочу. — Представьте, что через несколько лет паровая машина — это не дорогая забава, доступная лишь крупным заводам, а то, что есть в каждой семье. Как лампа, например… Кто-то с ее помощью колет дрова, кто-то печатает книги, кто-то использует для вспашки земли.

— Это, конечно, неплохо, но зачем?

— Вы видели, сколько людей мы собрали на фабрики ЛИСа? — спросил я. — Это все те, кто в обычной жизни занимался сельским хозяйством. Если бы не война, у нас бы никогда это не получилось. Не разрешили бы, не пришли бы сами люди. Враг подарил нам эту возможность, и нужно сделать так, чтобы она не исчезла в будущем. Чем больше смогут сделать машины, тем больше времени у людей освободится на то, с чем технике уже не справиться. Например, те же изобретения… Представьте, что смогли придумать несколько десятков человек, занимаясь наукой, а что придумают миллионы, если машины станут частью их жизни?

Волохов задумался, и мы перешли к обсуждению финансовой части. За сколько продавать паровики, что брать с тех, кто приобретает их для хозяйства, а что с тех, кто соберется заняться производством. Во втором случае, я был уверен, получение денег можно и отложить. В общем, просидели в спорах чуть ли не до утра, но все-таки сумели договориться.

1 декабря 1854 года

Сегодня мы должны были устанавливать паровую турбину на новый планер. Если прошлые, несмотря на крылья, больше походили на дельтапланы, то этот уже был почти настоящим самолетом. Маленьким, неуклюжим, но… У меня на него были такие надежды. Ведь если получится, то старые «Ласточки» можно будет передать Кардигану в закрытие нашей сделки. Кредиты под деньги лорда сейчас решали многие наши проблемы, но они же и связывали руки.

Потянувшись, я поел утренней каши и уже собрался было выдвигаться к мастерским, когда меня нашел поручик Арсеньев. Адъютант Меншикова, как всегда, был спесив и нарочито учтив.

— Александр Сергеевич просит вас срочно подойти, — он смерил взглядом мой домашний халат. Ефим недавно добыл это хлопковое чудо, и, боже, несмотря на совершенно несерьезную расцветку, как же он был удобен.

— То есть это не приказ? — я задумался. — Тогда скажите, что я буду после обеда, нужно довести до конца одно дело…

— Это приказ, — поморщился Арсеньев, а потом неожиданно уже совсем другим тоном добавил. — Александр Сергеевич просил не распространяться, но вы все же свой. Приехал гонец из Санкт-Петербурга. Александра Федоровна не очень хорошо себя чувствует, и Меншиков считает, что великим князьям в такой момент стоит съездить к матери.

— Вернее, слетать, — я понял, о чем на самом деле думал пресветлый князь. — Одно дело отправить младших сыновей царя своим ходом в путешествие на пару месяцев, и совсем другое, если мы сможем пересечь империю всего за пару дней. И польза, и демонстрация возможностей…