Особое задание - Шалашов Евгений Васильевич

– Но Фимка своё дело знает, пока в лесу – ни-ни, а вот из лесу, тут можно! А хасеи, с большого-то ума, ему целую бутылку рома выдали – мол, на дорогу! Они-то понемножечку пьют, как я, думали, что Фимка так же. А он всю бутыль в одно горло выдул, а потом отряд в такие топи завел, что никто и не выбрался! Ну, хасеи-то ладно, их много было, рыл пятьсот, не меньше, а Фимку дурака жалко! Мужики собирались сходить, глянуть – не осталось ли после хасеев че-нить нужного, винтовок там, патронов, но, я думаю, всё в болото ухнулось, а не ухнулось, так на гривах где-нить, куда хасеи зашли, да выбраться не сумели.

Я слушал рассказ Ферапонта с огромным вниманием. А ведь со временем Ефима Снегирева могут причислить к местным «Сусаниным», заведшим на верную гибель батальон американских солдат!

А Ферапонт-то, вот сукин сын! Ни капли стыда, когда говорил – может, и я повёл бы. Ещё у меня было некое подозрение, что дядька водил людей не только с нашей стороны, но и со стороны Северного правительства. Иначе как объяснить, что «консервы у него и так много, но баловство это, консерва-то», а «мыло аглицкое хуже нашего будет, хоть и духовитее»? Вполне возможно, что консервы и мыло Ферапонт выменивал у английских или американских солдат или у приезжих торгованов.

Кстати, на санках, что я тащил, рядом с литерами и мылом лежали патроны – пять килограммов. Зачем охотнику двести винтовочных патронов, если за плечами у Ферапонта «тулка»? Скорее всего, у него какой-то свой бартер, и мне лучше в такие тонкости не вникать, а послушать, о чём дядька рассказывает. Надо сказать спасибо, что не тысячу запросил. Полтора пуда я бы не утащил!

– У нас пахотных-то земель мало, хотя и вырубаем кажый год, и жжём, да и земля худая. А вот коровки-то наши очень хороши!

Про холмогорскую мясомолочную породу коров я слышал. Мол, выведена давно благодаря теплому пойлу и стойловому содержанию.

– Коровки-то говорю хорошие, а выпасов мало, да заливные луга, что по Двине-реке, кажый год мужики делят, поделить не могут. Что ни год, то драки, до убийств доходило. А неподалеку от нас два села – Игумново да Семенное, у них покосы рядышком. Тож делили кажную весну, а нонеча у Селиверста Пятирякова сын в армии поручиком стал, так он отца-то и надоумил. Мол, скажи в Колмогоры властям, что в Семенном большевистским партизанам помогают. Ну, Селиверст сходил в Колмогоры, властям сказал, так оттуда мигом солдаты в Семенное примчались, начали дознаваться – кто-де у большевиков служит? Никого не нашли, начали мужиков пороть, те за топоры схватились, а солдаты за ружья. Теперь Семенного нет, народ, кто жив остался, кто по другим деревням живет, кто и впрямь в большевистские партизаны ушёл. Зато этим летом весь луг заливной у мужиков из Игумнова будет.

Вот так и вспыхивают гражданские войны из-за отдельно взятого покоса! А где по-другому? В Архангельской губернии, где не было крепостного права и её не коснулась Столыпинская реформа, а земля была либо казенной, либо церковной, ещё полыхнет. Вот начнут мужики землю делить, то врагами у них станет не помещик или кулак, а сосед или соседняя деревня, захапавшие земли и больше, и получше!

Вполне возможно, что это все уже началось или вот-вот начнётся. Но мне бы сейчас добраться до Архангельска. Ох, как надоело спать в лесу на еловом лапнике, когда один бок обжигает костер, а второй замерзает!

Да, добраться бы до Архангельска, а там сдать свой груз, выполнить первую задачу полученного задания, похожего на матрешку.

До Исакогорки оставалось верст пять. Совсем немного, если сравнить с пройденным. Дальше будет санная дорога, станет полегче.

Мы уже выходили к дороге, пробитой сквозь лес, как мой проводник насторожился.

– Подожди-ка, – остановился он, вскидывая вверх руку. – Никшни!

Я остановился даже с удовольствием, потому что совсем устал. Последние сутки мы пёрли, как лоси, почти без остановки. Ферапонту-то хорошо, с мешком, а каково мне с санками?

Мне показалось, что Ферапонт нюхает воздух, прислушивается к каким-то звукам. Чего это он? Я, например, ничего не слышу кроме легкого шума лиственниц.

– У тебя оружие-то какое есть? – поинтересовался охотник.

– Пистолет, – ответил я, вытаскивая из внутреннего кармана браунинг. Другого оружия я с собой не брал, смысла не видел. Да и пистолет, как мне думалось, после прихода в людные места придется либо выбросить, либо припрятать. В случае если патруль задержит безоружного человека, одно дело, а вооруженного – совсем другое.

– Пистиком в наших краях только вшей бить, – усмехнулся охотник, скидывая с плеча «тулку». Меня слегка насмешило слово «пи-стик». Мы так в детстве именовали наши деревянные пистолеты.

– Ты тут сиди, не высовывайся, а я кругом зайду, – приказал проводник. – Ежели что, шумну маленько, а ты уж сам думай. Коли убьют – товарищам твоим весточку передам, не сомневайся. И патронов в следующий раз не двести возьму, а сто.

Ферапонт пропал за деревьями, растворившись в заснеженном лесу, словно леший, а я, немного выдвинувшись вперед, присел за дерево. Отчего-то в голову залезла нехорошая мысль – а не бросил ли меня старик? Впрочем, проводник уже мог раз десять кинуть меня в лесу среди болот или прирезать, чтобы не переводить дефицитные патроны.

Выстрел прозвучал неожиданно. Не винтовочный, к этому звуку я уже давно был привычен, а ружейный, словно лопнул огромный воздушный шар. Вслед за выстрелом раздались крики, а потом по дороге мимо меня пронесся человек с обрезом в руках.

– Стой! Бросай оружие! – зачем-то крикнул я, а человек, даже не целясь, выстрелил на звук моего голоса.

Спасло лишь то, что я присел и меня укрывал ствол лиственницы, и картечины частично пролетели над головой, частично засели в дереве. Теперь уже и я не колебался.

Промахнуться с расстояния в десять шагом было сложно даже для меня.

– Ну и чего ты орал, дурак? – злобно выкрикнул Ферапонт, спешивший ко мне. – Надо сразу стрелять, а не сопли жевать! – Подойдя ближе, старик посмотрел на лежащее тело, хмыкнул: – Жив, паскуда!

Охотник метко ударил прикладом в голову поверженного. Раздался противный хруст, Ферапонт обтер испачканное оружие и деловито обшарил карманы убитого. Вытащив кисет с табаком, какую-то мелочь, сунул трофеи себе в карман. Взял обрез, покачал головой, а потом кинул его куда-то в лес.

– Чего туски вылупил? – спросил он меня. – Бери за ноги, с дороги стащи. Ночью зверь какой будет, ему тоже есть надо.

Я стащил труп с дороги, а Ферапонт начал припорашивать кровь снегом.

– Бандиты это, – пояснил старик в ответ на мой не высказанный вопрос. – Ни за красных они, ни за белых, шелупонь. Тута дорога торная идет, кажый день то один, то два человека проходят, а то и сани, поживиться есть чем. Трое их всего было.

Наверное, Ферапонт сегодня меня спас, и следовало его поблагодарить. И грамотой наградить за уничтожение особо опасных преступников, представляющих угрозу мирному населению. Не грамоту даже, а медаль! Но почему же мне захотелось его пристрелить?

Глава тринадцатая

Здравствуй, Архангельск!

Охотник довел меня до Исакогорки, «сдал» телеграфисту Тихону Пекарникову и ушел. Сам он в этой деревне иногда бывает, приносит на продажу или на обмен дичину, шкуры, и его появление никого не удивит. А то, что привел сюда незнакомого парня, тоже бывает. Допустим – кум попросил свояка довести, дядька золовки или что-то такое. Вот если бы я явился в одиночку, вопросов было бы больше. Полушубок, изрядно загвазданный и пропахший дымом костра, тоже удивление не вызовет – здесь половина так ходит.

Тихон жил один в огромном доме. Раньше здесь обитали родители, но мать умерла после гибели отца. Свою семью парень не завел, так для нашего дела это и хорошо.

Старые поморские дома меня приводили в восхищение. Ну-ко ты, не халупа, вросшая в землю, а едва ли не двухэтажный дом, с огромной поветью, на которую может заехать лошадь с санями. Я такие видел только в этнографических музеях, а здесь это обычные жилые дома.