Вера Ковальчук - Эльфред. Юность короля
— Конечно. Пытался наставить заблудшую овечку на путь истинный.
— Ха. Можно подумать, он сам чист, как первый снег.
— Нет, но, насколько я знаю, он грешит исключительно с незамужними дамами.
— Ну, прям, — в устах Эдит это звучало грубовато, но зато так вызывающе, что мужчине захотелось еще разок опрокинуть ее на спину. — Он встречался и с Эльбургой. Между прочим, поговаривают, что ее младшая дочка — отпрыск твоего брата. Слишком многое говорит об этом. Уж слишком часто муж оставляет Эльбургу под присмотром своего друга.
— Брось, это невозможно. Эгберт — друг Этельреда.
— Дружба дружбой, а жены врозь. К тому же, друг короля, разумеется, ни о чем не догадывается. Сплетни гуляют лишь среди дам, а мужчины считают ниже своего достоинства верить сплетням. К тому же, Эльбурга и сама хвасталась своей связью с королем. Хотя чем тут хвастаться — только ленивая не валялась на его простынях.
Эльфред поморщился — он сам высокомерно и без интереса относился к женским сплетням, но просить любовницу замолчать не стал. Ему не нравилось то, что она говорила, но нравилось то, как она говорила, нравился звук ее голоса, и он мирился с содержанием речей. Прикрыв глаза, он наслаждался теплом солнечных лучей, бродящих по его лицу, и ласковым голосом довольной женщины, чья головка лежала на его плече. Молодой человек гладил ее плечо, укутанное тонким крашеным льном, и думал о том, как разозлился бы Этельред, если б узнал. Правда, брату не должно быть никакого дела до его встреч с женщинами. Пусть своими занимается и не лезет в чужие дела.
— Ленивой тебя не назовешь, — поддразнил он. — Хочешь сказать, что и ты была с моим братом?
— Вот уж нет, — усмехнулась Эдит. — Он же меня ненавидит. Ревнивый болван. Кстати, он намекнул мне, что пора бы и в путь-дорогу. И, самое главное, уже оповестил моего мужа. Мне придется отправляться во Фландрию через несколько дней.
— Так получается, что это наша последняя встреча? — Эльфред приподнялся на локте и посмотрел на молодую женщину. Та по-прежнему улыбалась умиротворенно и загадочно.
— Получается, что так. О, ты, никак, собираешься рвать и метать.
— Нет. Не собираюсь. Ты разочарована?
— Немного.
— Но зато я собираюсь сделать кое-что другое.
— Что же? — она улыбнулась ему лукаво, и мужчина, конечно, не мог устоять — он снова кинулся на нее, словно голодный пес на убегающего кролика.
Потом, немного полежав под деревьями, изредка роняющими на них мелкие желтые листья, Эльфред встал и помог подняться Эдит. Она сама привела себя в порядок и стала такой чинной, такой величавой, будто любовник и не валял ее только что по траве и мелким веточкам, не запускал ей в волосы свои жесткие от мозолей пальцы, от чего кудри немилосердно путались. Роскошная дама, которая никому не позволяла обходиться с собой без должного почтения, а если и встречалась с мужчинами, то, само собой, исключительно в пышно обставленных покоях.
Он посадил ее в седло и взобрался на своего жеребца, не забыв прихватить и лук. Надежда на добычу погнала его вперед, к болотам — нужно будет как-то объяснить свое отсутствие.
— Все-таки неприятно, что тебе приходится так быстро уезжать, — сказал он женщине. — Опасаюсь, не сообщил ли мой брат твоему супругу, в чем причина такой спешки. Ведь ты собиралась во Фландрию не раньше весны.
— Сомневаюсь, что твой брат признается в том, как дурно он смотрел за мной. У него устаревшие представления об обязанностях короля.
— А ты не опасаешься, что слухи все-таки доползут до твоего мужа?
— Я ничего не опасаюсь. Во-первых, слухи редко ползают через пролив, а во-вторых, мой муж — просто тюфяк. С него довольно, что дети, рожденные мною — от него.
— Он так в этом уверен?
— Мерзавец! — в шутку возмутилась Эдит. Даже замахнулась, причем бойко, и ему пришлось придержать ее за локоть, чтоб молодая женщина не вылетела из седла. — На что ты намекаешь?
— Ни на что не намекаю, — рассмеялся Эльфред. — Я глупо шучу.
— Да мой сын — вылитый отец! Такой же вялый рохля. Только дочки немножко похожи на меня… Да глупости. Если он не полный идиот, то должен был обо всем догадаться.
— Э, да я, оказывается, не первый.
— Дурачок, — мягко упрекнула она, — Я тебя люблю. И мне наплевать, что о наших отношениях знают. Пусть даже об этом знает и твоя жена.
— Моя жена? — от изумления Эльфред резко остановил жеребца, и скакун оскорбился, заупрямился, принялся танцевать и, изгибая шею, пытаться сбросить уздечку. — Моя жена знает?
— Конечно, — заверила Эдит. — Пока тебя не было, она сама пришла ко мне, и мы побеседовали.
— Она сама пришла к тебе?
— Да. Я бы не стала напрашиваться на встречу. Оскорбленные жены обычно воспринимают это, как обиду, а я вовсе не хотела обижать твою жену. К тому же, у потрясенной женщины может пропасть молоко. Разве можно позволить подобному случиться?
— И что же она сказала тебе?
— Она спросила, правда ли, что я встречаюсь с ее мужем, то есть с тобой, и поинтересовалась, не имеешь ли ты других любовниц. Я заверила ее, что ты ни с кем больше не встречаешься, она успокоилась. И сказала мне, что пока не может сама давать тебе то, что нужно любому мужчине от своей жены, и прекрасно понимает тебя.
— Понимает?
— Она же любит тебя, и потому понимает, почему и я тоже тебя люблю. Она женщина не жадная, отлично знает, что я пробуду здесь недолго и скоро уберусь из твоей постели. К тому же, Эльсвиса уверена в тебе. Она знает, что ты ее не бросишь, что ты ее любишь, а меня воспринимает, как твое временное увлечение, — Эдит вздохнула. — Впрочем, правильно.
— Она у меня хорошая… — мечтательно произнес Эльфред, не обратив внимания на последние слова любовницы.
— Она у тебя умная, — резковато ответила Эдит. Но, несмотря на мгновенно вспыхнувшую обиду на то, что любовник не пытается хотя бы притвориться, солгать, представить дело так, будто он по уши влюблен и в прелестную дочку короля Карла, женщина сумела взять себя в руки. Последний день, когда она могла побыть с ним наедине, неуклонно шел к концу. — Она знает, как женщине надо вести себя, если та хочет сохранить семью.
Они проехались вместе до болота, где каждая кочка кишмя кишела жирующей птицей. Гуси, утки и цапли готовились к холодам, и сейчас их мясо было самым нежным, самым лакомым и, конечно, самым жирным. На птицу охотились все — от знати до простолюдинов, которые коптили птицу на зиму, и, заготовленная впрок, она многие семьи спасала от голода. Издали доносились крики охотников и свист, которым поднимали птицу с кочек.
— О, наши охотники, оказывается, не так и далеко, — заметил Эльфред.
— Смотри, утка! — вдруг крикнула Эдит и азартно дернула спутника за рукав.
Молодой человек держал лук под рукой, теперь ему хватило мгновения, чтоб натянуть тетиву. Колчан, притороченный к седлу, был застегнут неплотно, и наружу торчали пяточки пары стрел. Выдернуть одну из них он смог без труда. А мгновением позже та уже летела, жужжа оперением об воздух, и жирная птица, сбитая влет, рухнула вниз, будто камень. К счастью, она летела не в сторону топей, а к дальним кустам, и упала на сухое место. Младший брат короля без особого труда смог добраться до своей добычи, не слишком измазавшись в грязи, и, привесив утку к поясу, сел обратно в седло.
— Жаль, что со мной нет собаки. Пожалуй, лучше двинуться в сторону охоты.
— Ну, что ж, — вздохнула Эдит. — Отправляйся.
— А ты?
— А я чуть обожду. Нельзя же нам появляться на виду у всех рядышком, будто супругам.
— Так не пойдет, — озаботился Эльфред. — Я не оставлю тебя одну в лесу. Мало ли что может случиться. Отправляйся вперед, а я прослежу, чтоб тебя никто не обидел.
— Глупышка, ну кто может здесь оказаться? Это же королевский лес. За браконьерство в королевском лесу вешают. Какие тут могут быть разбойники?
— Мало ли какие. Поезжай вперед. Я буду двигаться в отдалении. Ступай же.
Эдит пожала плечами и ударила пятками кобылку. Та была лишь рада — она уже застоялась и радостно устремилась вперед. Молодая графиня, как и подобало даме благородного происхождения, держалась в седле, будто влитая, и Эльфред с одобрением проводил ее взглядом. Как всегда на охоте, впереди суетились мужчины, которые рвались и короля не обидеть, оставив ему лучшую дичь, и самим отличиться, а дамы держались поодаль. Мало какая из них владела собственным обученным соколом, мало какая умела обращаться с ним, или с собаками. Там, среди дам, ждала и доверенная служанка Эдит.
Она будто чувствовала приближение госпожи, отвела в сторонку кобылку, на которой ехала, и держалась в гуще зелени. На ее рукаве сидел молодой сокол в клобучке, и, как только Эдит подъехала к служанке, птица перекочевала к графине. Разумется, вместе с соколом служанка передала госпоже толстый кожаный нарукавник, в который птица вцеплялась когтями, и тонкие кожаные ремешки которыми лапки были привязаны к руке хозяйки.
