Грегори Киз - Пушка Ньютона
Не зная, как успокоить девочку, Адриана от бессилия вцепилась пальцами в простыню. Если она сейчас попытается остановить Шарлотту, это вызовет подозрения. Достаточно того недоуменного взгляда, каким Элен наградила ее. Адриана вынужденно молчала, Шарлотта подняла с полу платье, и намокшая записка герцогини Орлеанской лягушкой шлепнулась на пол. Все три, не издав ни звука, уставились на нее.
– Элен, – усталым голосом произнесла Адриана, – будь так любезна, принеси мне записку.
– Конечно, мадемуазель. – Элен подошла и подняла влажный, свернутый в несколько раз лист бумаги. Адриана уловила в глазах Элен искру подозрения и поняла, что должна каким-то образом развеять все возможные подозрения.
– Элен, пожалуйста, прочитай мне записку, – попросила она.
– Извините, мадемуазель, – ответила девочка, – но я не умею читать.
– Ах, моя дорогая, как жаль, в таком случае дай мне.
Сделав реверанс, Элен подала записку и тихонько, чтобы не слышала Шарлотта, прошептала:
– Это от мужчины?
– Может быть, – загадочно ответила Адриана, беря записку из рук Элен. – А сейчас я бы хотела немного отдохнуть.
Элен кивнула.
– Я буду в соседней комнате, – сказала она, указав рукой в сторону гостиной, – на случай, если вам понадоблюсь.
Адриана кивнула девочке в ответ. Она заколебалась, соображая, как лучше развернуть размокшую бумагу, чтобы не порвать ее.
Если бы не легкий шок, в котором она находилась после пережитого на Большом канале, то сейчас ее охватила бы настоящая паника. Неожиданность и неизвестность стали слишком частыми гостьями за последние сутки, на сильные эмоции просто не осталось сил. Какие-то вялые мурашки поползли по телу – это был единственный признак того, что мир Адрианы рухнул. В записке не оказалось ни слова – только сделанный от руки рисунок совы – символ Афины, символ «Корая».
Совершенно неожиданно она почувствовала Версаль таким, каким воспринимал его король: огромный безостановочно работающий часовой механизм, равнодушный к человеческим чувствам и желаниям. И сейчас этот неумолимый, бесчувственный механизм ощерился, надвигаясь на нее со всех сторон, чтобы раздробить, раздавить, уничтожить. И она не знала, как увернуться от надвигающейся громады. Она не видела для себя пути спасения.
10. Клуб «Адское племя»
Дверь печатни распахнулась с такой силой, что в Бена, стоявшего в десяти футах от двери, полетели щепки. Он завопил и отпрянул назад – в проем вплывало черное облако. Бен напрочь лишился дара речи, увидев, как в семи футах над землей пульсирует пламенем сердце облака. Прямо из-под этого пылающего сердца с ужасающей улыбкой на лице навстречу ему шел Трэвор Брейсуэл.
– Я же говорил, Бен, – зашипел он, – я предупреждал тебя. Разве ты забыл? – Брейсуэл поднял руку – какой-то странной формы, как показалось Бену; в следующую секунду он разглядел в руке пистолет. Такой черный, что сразу и не различишь. Все с той же ужасающей улыбкой Брейсуэл навел пистолет Бену в самое сердце.
Бен проснулся. Схватился рукой за грудь, почувствовал, как бешено колотится сердце.
– О господи, – прошептал он, садясь на кровати, – о господи… – Он сбежал по лестнице вниз, прочь из кромешного мрака комнаты.
Внизу, в печатне, отодвинул задвижку фонаря и оказался в потоке мягкого желтоватого света. Он надеялся, что этот свет заставит кошмар отступить, вернуться назад, в самые потаенные закоулки души.
К сожалению, кошмар не хотел никуда уходить. Этот тяжелый сон не походил на сон обычный. Обычные сны бывают смутными, обрывочными, они могут и напугать, и взволновать, но, когда проснешься, страх отступает, делается ясно и понятно, почему такой сон приснился. Сегодняшний же сон был острый, как лезвие хорошо наточенного ножа, и поразительно яркий. Он больше походил на явь, чем на сон, он не обрывался и не расплывался. Интересно, а у Джона такой же сон был? Похоже, что такой же. Возможно, более фантастический, но не менее реальный.
Бен подошел к столам, лихорадочно ища, чем бы таким заняться, чтобы отвлечься. Взгляд наткнулся на эфирограф, но одна только мысль о том, что надо прикоснуться к самописцу, вселяла ужас. Он не мог понять причину такого ужаса. Неужели сон наложил на него еще одно заклятие, еще один запрет, который он не может нарушить?
А что если это действительно так? Надо с этим разобраться.
На цыпочках он поднялся к себе в комнату и достал спрятанное в книгу последнее письмо от Смиренной Добродетели. Вернувшись вниз, принялся набирать его, время от времени с опаской поглядывая на дверь – не распахнется ли?
Может быть, Брейсуэл приснился, потому что они с Джоном сегодня говорили о нем? Но ведь дня не проходило, чтобы он не думал о Брейсуэле и о его наводящем ужас облаке. Почему сон приснился именно сегодня? Ведь он в последнее время не занимался научными экспериментами, к эфирографу не прикасался, новые приборы не изобретал. Но сон все же приснился.
Неужели Брейсуэл каким-то образом узнал, что они с Джоном вели о нем разговор, и наслал за это кошмар? От такой мысли у Бена даже голова закружилась. Он размышлял на эту тему и раньше: можно ли усилием воли наслать на другого человека кошмар. Боже правый, неужто подобные сны будут преследовать его всегда? И может ли Брейсуэл убить его во сне по-настоящему или только пытается запугать его? Бен кое-как набрал еще одно слово и сделал пропуски по краям. За это время он пришел к тому же выводу, что и Джон: его сон сверхъестественного происхождения.
Но почему же сон приснился именно сегодня? Ведь со дня встречи с Брейсуэлом прошло так много времени! И каким образом этот проклятый колдун узнал о том, что он усовершенствовал свой эфирограф?
Колдун? Бен не знал, почему он так назвал Брейсуэла, но это определение подходило ему больше, чем философ или маг. Эфирограф, алхимические фонари и даже это ужасное оружие, этот fervefactum, которым пользуются французы, все это – изобретения, порожденные светом дня. Все это можно объяснить человеческой логикой. Брейсуэл же сотворен мраком ночи, он ужасен, нелогичен, необъясним.
Как же с ним бороться?
Бен знал, что лучший способ – никак не бороться. Нужно просто исчезнуть из Бостона, а может быть, даже из Америки. Бен закрыл глаза. Мысли скакали в голове, как угорелые кошки. Он может еще раз одолжить лодку у господина Даре. Тот разрешил пользоваться лодкой в любое время, когда Бен пожелает. Он может отправиться в Нью-Йорк, а там уже сесть на пароход, идущий в Англию. А в Лондоне найти сэра Исаака Ньютона или еще кого-нибудь из влиятельных британских философов и попросить у них защиты. Конечно, для этого нужны деньги, которых у него нет, но он мог бы выполнять на корабле какую-нибудь посильную работу и таким образом отработать стоимость билета. Так поступил один из его братьев. Да так делается сплошь и рядом…
Неожиданно входная дверь скрипнула, и у Бена оборвалось сердце. Оцепенев от ужаса, он наблюдал, как дверь открывается все шире и шире…
Но в дверях показалось не облако из потустороннего мира, а Джеймс. Он стоял в проеме, а за его спиной видно было улицу: силуэты домов вырисовывались в белесом свете утра.
– Бен? – изумился Джеймс. – Что стряслось, малыш? – Он усмехнулся. – У тебя такой вид, будто ты собирался сделать что-то нехорошее, а я тебя застукал на месте преступления. И зачем ты шрифт набираешь? Я же разрешил тебе сегодня лечь пораньше.
– Я не мог… не мог уснуть, – ответил Бен, слыша, как дрожит его голос.
Джеймс понимающе кивнул.
– И со мной такое частенько случается. – Он вошел в печатню и закрыл за собой дверь. Брат смотрел слегка остекленевшими глазами, и у него немного заплетался язык. Нетрудно было догадаться: он коротал время в таверне. – Я уж привык – коль ты не в постели, то сидишь с книжкой в руках.
– Мне приснился страшный сон, – объяснил Бен. Ему хотелось все рассказать Джеймсу: о встрече с Брейсуэлом, о сегодняшнем ночном кошмаре. Но он не знал, как сказать правду и при этом не показаться сумасшедшим.
– Что ты там набираешь? Я думал, мы все сделали, – сказал Джеймс и тяжело опустился на скамейку. Он потянулся так, что стало слышно, как хрустнули позвонки.
– Что набираю? Да последнее письмо от Смиренной Добродетели.
– А, от этой достопочтенной вдовы. Признаюсь, я никак не могу догадаться, кто же прячется под этим именем. Только что в «Зеленом драконе» мы ломали над этим голову.
– Ты ломал ее вместе с читателями «Курантов»? Как они себя называют – курантийцами?
– Ага. Ты знаешь, ведь эту дамочку печатают не только у нас, но и в Нью-Йорке!
– Да, я знаю, – ответил Бен. – Это я отправляю ее эссе в Нью-Йорк в обмен на корреспонденцию оттуда.
Джеймс нахмурился и погрозил ему пальцем:
– Ты должен сообщать мне о таких делах, Бен. Не то, что я буду делать, когда ты сбежишь в Англию?
Бен надулся, он не был готов затевать с Джеймсом перепалку.
