Сергей Большин - Блог
— Лахесис. Так твой друг меня называл. И вовсе я не чудовище, — сказала Баба, когда Николай наконец до нее добрался.
— Вы же вроде мыслей не читаете…
— Мне и не нужно мысли читать, у тебя все на лице написано.
— Не ваше же имя там написано.
— Именно, не мое. Хотя некоторые меня так зовут, есть многие, кто зовет по-другому. А вообще-то настоящее имя у человека то, которое ему дали родители.
— Вы разве человек?
— А кто же, по-твоему?
— Не знаю, богиня… Петя вас называл богиней судьбы.
— И ты поверил? Ты что же, веришь, что есть кто-то, кто добровольно взвалил на себя муку следить за каждой секундой бытия каждого человека, я уж не говорю, каждого существа во Вселенной?!
— Поверил. После того, что с Петей… и со мной произошло, поверил.
— И в бога поверил?
— В бога не в бога, а в то, что необъяснимые вещи могут случаться, и в том числе со мной, — поверил. Да, в конце концов, — вспыхнул Николай, — вы надо мной смеетесь! Раз вы такая всеведущая и всемогущая, объясните, во что верить, во что не верить, как жить, наконец! К вашим аргументам я точно прислушаюсь.
— Нет, дорогой, такие вещи ты должен решать сам. Во что верить… Да во что хочешь, в то и верь! Разве только существованием бога можно объяснить то, что с тобой случается?! Можно найти и другое объяснение. Научное, например, или еще какое-нибудь. На то тебе разум и душа, чтобы ты сам решал и сам выбирал. Я ничего тебе объяснять не стану. Не потому, что вредная, а потому, что не могу. Твоя судьба — это всегда твой выбор. Твое счастье и твое несчастье за тебя никто не определит, твою любовь тебе никакой бог не выберет. Но в чем-то пособить я, конечно, могу. Ты же хочешь вспомнить, как оно раньше было? Хорошо. Только смотри не насори там будущим, назад не пущу. На какой станции, кстати, выходишь?
— На Павелецкой.
— Твоя следующая. Ты, кажется, жил там раньше?
— Я и сейчас там живу.
— Тем более…
— Что тем более?
— Идти, говорю, недалеко. До свидания. Или прощай?
— До свидания, конечно. Гляну по-быстрому, что к чему, и обратно, — сказал Николай, протискиваясь к выходу.
— Назад-то я еду аккурат в это время, — крикнула Баба, когда Николай уже был в дверях. — Да, имей в виду: не скоро еду, может, через неделю, может, через две, а может, и через три…
Двери вагона захлопнулись, и поезд тронулся к следующей станции, а Николай замер спиной к перрону, не решаясь обернуться…
* * *Досчитав до трех, Николай решительно двинулся в сторону выхода. Станция была той же, но пассажиры изменились. Он и забыл, как все выглядело: серо и невыразительно. Зато Николай выделялся из толпы: в дорогой легкой дубленке, с элегантным пластиковым чемоданом на колесиках, который встречные с интересом разглядывали.
«Чемоданов, что ли, не видели? — бурчал Николай. — Впрочем, таких однозначно не видели: иностранцы ходят по метро только группами с фотоаппаратами, а не в одиночку с багажом. Надо сверить часы. Над тоннелем светится 14:02, на моих столько же. Отлично, часы Баба синхронизировала. Осталось выяснить, какой сейчас год и день…» Вопрос был не праздный — идти он мог только домой, а в это время дня все обычно на работе. Зайти из метро к «себе» в райком? Не годится, возникнет много ненужных вопросов. Да и мало ли, что будет, если он столкнется с собой молодым? Правда, здесь он полагался на Бабу: скорее всего, это она предусмотрела.
Николай вышел на улицу — начало Новокузнецкой — и застыл, озираясь. Ему хотелось поглубже вдохнуть в себя этот воздух прошлого, эти запахи молодости. Москва была просторна, нетороплива и малолюдна. Точнее — маломашинна. Эту Москву не теснили палатки и магазинчики. Огромная площадь Павелецкого вокзала была пуста и просторна, над ней не нависали громады офисных новоделов «а-ля» сталинский ампир. Тротуары находились полностью во власти пешеходов, а Садовое кольцо можно было перейти поверху, не сильно рискуя. И никакой рекламы. Привычное давление забитой толпой, машинами и рекламой улицы стало спадать, пока не улетучилось совсем. Губы Николая расплылись в умильной улыбке, а затем, собравшись в трубочку, стали насвистывать «Мой адрес — Советский Союз». Он подхватил чемодан и знакомыми переулками двинулся в сторону дома.
«Эх, Бабуся, — припевал про себя гость из будущего, — спасибо тебе, дорогая, какая Куба сравнится с таким приключением?! И три недели, и три месяца могу тут благоденствовать, денег по их меркам у меня даже больше, чем нужно, все возможные ходы записаны наперед. Да я тут буду царь, бог и воинский начальник! Ладно, сегодня у меня день приезда: обустроюсь, пообщаюсь со старыми друзьями, поучу их уму-разуму, а дальше — видно будет…»
До дома Николай дошел быстро и без приключений, веселился, встречая на себе изучающие взгляды прохожих и читая совсем не такие частые, как казалось когда-то, плакаты наглядной агитации: «Слава Великому Октябрю!», «Решения XXVI съезда КПСС — в жизнь!», «Ленинизм — наша сила!», «Коммунизм — это молодость мира!»… Хороша агитация: такую замечательную идею продать не смогли! Социализм — это же товар самого массового спроса! Дали бы нам в отдел пропаганды пару пиарщиков и рекламщиков из любого будущего агентства, может, и с перестройкой бы все обошлось…
* * *Николай позвонил в дверь без особой надежды на отклик. Однако через минуту дверь открыли — это была Татьяна.
— Привет! — обрадовано воскликнул гость, широко улыбаясь. Эта Татьяна была свежее и ярче той, что жила в его памяти.
— Здравствуйте… Вы к кому? — Татьяна не сводила глаз с Николая. В дверь выглянул Симутин-младший.
— Привет, Коля, ты уже вернулся?! — спросил он.
— Как видишь, Васек, — улыбка Николая растянулась еще шире, — Тань, дашь войти или так и будешь держать меня на пороге?
— Коля, это в-в… ты?
— Я, я, принимай гостя из будущего!
— Так, значит, это была правда?!.
— Ага, значит — после, — заключил Николай.
— Что — после?
— Я прибыл после Петькиного визита к нам. Давно это было?
— Этим летом…
— Коль, а папа где? Он когда вернется? — подключился к разговору Вася.
— Ну-ка, брысь в постель! Бегает босой с температурой! Входи, Коля. У тебя есть ключ от твоей комнаты? Откуда же! Погоди, я тебе запасной принесу, — засуетилась соседка.
— Да подожди ты с ключом, — осадил Николай, — уточни лучше дату.
— Второе ноября 1983 года, а ты что…
— А я еще не успел выяснить. А день недели какой? И, кстати, Я с Петькой сейчас где? На работе?
— Сегодня вторник. Вася приболел, я взяла больничный, поэтому дома. А ребята вчера в командировку уехали на БАМ, на целый месяц с инспекторской бригадой ЦК. Ой, ну неужели же ты действительно из будущего?! С ума сойти! Ты как вообще, надолго?
— Нам, путешественникам во времени, помыть бы руки с дороги и переодеться. Времени на ответы-вопросы у нас с тобой вагон, так что тащи ключ от комнаты и накрывай гостю стол.
Николай быстро распаковал чемодан, сменил офисный официоз на джинсы и свитер, посетил ванну, на его нынешний взгляд молившую о ремонте, и пришел на кухню. Там вкусно пахло борщом, стол был уставлен советскими деликатесами: рижские шпроты, венгерская салями, финский плавленый сыр, азербайджанские маслины, коробка московских конфет ассорти, молдавский коньяк «Белый аист». И невероятно роскошная баночка черной паюсной икры.
— Ого! — воскликнул гость. — Откуда дефицит?
— Ребята в пятницу заказ получили к празднику. Я вот все и вывалила. Ты небось привык ко всему этому, мне Петя рассказывал, как у вас богато… А я ведь ему сначала совсем не поверила, возмущалась, что он меня за идиотку принимает. Не приходит домой ночевать и такими глупостями оправдывается! Я еще удивлялась, ничего правдоподобнее соврать не мог? А когда наши корейский «Боинг» сбили, про который Петя за пару недель до того рассказал, я сильно задумалась, но все равно до конца поверить не могла… А ты, кстати, ему почти сразу поверил, помнишь?
— Нет, я… — начал Николай и запнулся. С ним происходило странное: в памяти стал всплывать разговор, которого мгновение назад в его жизни не было. Причем он припоминал все детали беседы: как сначала подумал, что Петя «двинулся», потом, шутки ради, стал спрашивать о том о сем… Петр отвечал так уверенно и с такими подробностями, что Николай засомневался: слишком сложная и нелепая легенда для банального адюльтера. Когда же стали подтверждаться все Петины прогнозы, он поверил окончательно… «Что за наваждение?! Ведь этого со мной не происходило! А память утверждает, происходило. Вот, значит, как задним числом меняется история: мы просто получаем новые воспоминания. Интересно. А состояние дежавю — это, наверное, осколки наших воспоминаний о пережитом ранее в измененной реальности…», — да, помню, конечно. Это же было в моем прошлом.
