Вильгельм Зон - Окончательная реальность
С Умберто мы не виделись девять лет. Я знал, что он работает над проблемами передачи информации. Читал его статьи. Несколько раз за эти годы мы обменивались теплыми письмами. Что заставило его отправиться к неудавшемуся ученому Вильгельму Зону в Готенбург? Я пролистал еще раз глянцевый банковский путеводитель, отложил эти чудесные правила пользования и вернулся к «Робинзону Крузо».
«Прошло еще пять лет, и за это время, насколько я могу припомнить, не произошло никаких чрезвычайных событий.
Жизнь моя протекала по-старому – тихо и мирно; жил я на старом месте и по-прежнему отдавал все свое время труду и охоте».
«Как будто про меня написано, кроме, конечно, труда и охоты», – подумал я, и в этот момент услышал характерное тарахтенье. Выглянул в окошко. Внизу парковался милицейский «Запорожец», выкрашенный в тот жуткий голубой цвет, в который выкрашены все милицейские «Запорожцы» Готенбурга. Не прошло и нескольких минут, как мы с Умберто обнимались. Хорунжий Боббер скромно сидел в сторонке, а я готов был разрыдаться – столько нахлынуло разных воспоминаний…
Выпив за встречу по рюмке водки, мы решили продолжить дружескую беседу в ресторане. Боббер вызвался подвезти.
– Конечно, в «Центральный», – посоветовал он.
Как обычно, Умберто начал издали.
– Знаешь ли ты миф об Одиссее, мой милый Вильгельм?
Я пожал плечами. Разумеется.
– Много тяжких бед и грозных опасностей претерпел Одиссей, возвращаясь из-под Трои на Итаку, – продолжал Умберто. – После долгих скитаний оказался Одиссей на острове, в плену у нимфы Калипсо.
«На калипсол намекает, это странно, – подумал я. – Откуда ему знать про калипсол? Куда он клонит?»
– Почти восемь долгих лет пришлось Одиссею томиться у могучей волшебницы. Тосковал он и по Итаке, и по всей своей семье. Наконец сжалились боги-олимпийцы над Одиссеем. Сама Афина Паллада решила помочь ему и, приняв образ царя тафиев Мента, прибыла на Итаку, чтобы возвестить о скором возвращении героя.
Я не верил своим ушам. Комок застрял в горле.
– Умберто, – с трудом проговорил я, – сегодня утром мент, кстати, тот самый, который тебя встречал, принес мне конверт с кредитной карточкой. Что все это значит?
Умберто посмотрел на меня долгим теплым взглядом и выложил на стол темно-синий дипломатический паспорт.
– Вот паспорт, Вильгельм, на твое имя. Теперь ты свободен и можешь ехать куда угодно. А поскольку я догадываюсь, куда ты отправишься в первую очередь, я присмотрел кое-что нужное в миланском Duty Free.
Он вытащил из объемистого кожаного портфеля коробку. На крышке были нарисованы два что-то мастерящих мальчугана. «TELEMAX» – прочитал я большие наклонные желтые буквы.
– Лучший конструктор всех времен и народов. Made in USA, – уточнил Умберто, – дети будут рады.
Официант принес шашлыки, поставил на стол бутылку отличного румынского «Белого аиста». Мы выпили, я пришел в себя.
– Объясни мне, Умберто, что происходит. Я ничего не понимаю.
– Видишь ли, Вильгельм, тебе предстоит выполнить очень важное задание. – Умберто тормознул: – Я имею в виду, сыграть очень важную роль.
– В чем?
– В перестройке! Партия приняла решение двигаться вперед. И это движение, так сказать, в будущее, оно начинается не сразу. Надо, понимаешь ли, попробовать. В общем, начинают с окраин. Вашего Леопольда, видимо, будут снимать.
«Все-таки Лучников не такой уж пустобрех», – подумал я.
– Будут пробовать какие-то реформы, не знаю… Главное, о чем я знаю, собираются демонтировать идиотский миф о готском происхождении казаков. То есть, начнут говорить правду. А это и есть главное. Не так ли?
Я с недоверием смотрел на Умберто. То, что он говорил, как раз и было похоже на вранье.
– Я-то при чем?
– Меня попросили подобрать специалиста для исторического исследования, которое должно инициировать в обществе обсуждение готского мифа. Я предложил тебя.
– Историческое исследование?
– Скорее, историко-литературное…
– С таким бюджетом? Я положил на скатерть золотистую карточку.
– Это она? – спросил Умберто.
– Так точно. Мент принес.
– Видимо, партия придает существенное значение данному вопросу.
– Ты сам-то в это веришь? Что за исследование?
– Ты должен установить автора «Тихого Дона».
– Чего?! Показалось, что вся жизнь пронеслась в голове – «Тихий Дон», Лия, Ермаков, Вассертрум… «Следите за совпадениями, молодой человек…»
– Какого хрена, Умберто?! Что ты недоговариваешь, при чем здесь «Тихий Дон»?
– Вильгельм, успокойся, – он реально испугался. – Я все договариваю. Есть мнение, что автором «Тихого Дона» является не Шолохов, а казацкий писатель Крюков. Они решили раздуть из этого сенсацию. Поручили мне найти специалиста…
Умберто осекся.
– Говори!
– На самом деле они с самого начала спрашивали о тебе, просили, чтобы это сделал именно ты.
Мысли путались. Я сосредоточился и спросил:
– Кто такие – «они»? Умберто поковырял шашлык. Отложил вилку.
– СД! Что, сам не понимаешь? Слова звякнули резковато.
– Шелленберг опирается исключительно на СД. В Рейхе все вопросы сейчас решает СД. Но послушай, Вильгельм, они действительно хотят реформ. Если тебя смущает…
– Умберто, а ты тоже связан с СД?
– Что ты, что ты, Вильгельмушка! Ну, просто… я работаю с информационными технологиями… Ты же знаешь. Это приоритетное направление, конечно, есть какие-то связи.
– Понятно.
Я колебался. Меня не смущало участие в сомнительных СД-шных играх под названием «перестройка». Ради того, чтобы поехать в Москву, повидать детей, Лию, я бы и секунды не раздумывал. Меня смущали бесконечные совпадения.
– Ты когда улетаешь? – спросил я.
– Завтра утром, даже не искупаюсь, – ответил Умберто.
– Послушай, хочу тебе сказать, потому что верю – ты мне друг. Вся эта хива насчет перестройки – блеф. Этот роман идет за мной еще с Москвы. Я возьмусь за это дело. Но если ты что-то знаешь или узнаешь в будущем, скажи мне, пожалуйста.
Умберто смотрел на меня, как на безумца.
– Конечно, само собой. Все расскажу. Один малый из СД, серьезный человек, работал всю жизнь с Шелленбергом, прознал про какие-то рукописи, якобы исчезнувшие из Петербурга. Раскопал их один готский журналист, некто Моложавенко, еще в шестидесятые. Была какая-то статья. Речь в статье о том, что, дескать, это рукописи «Тихого Дона». Но принадлежат они не Шолохову, а некоему Федору Крюкову, белогвардейскому офицеру и писателю. В СД решили эту карту разыграть. Зачем? Чтобы двинуть Леопольда Ильича и чуть-чуть развеселить народ. Туда-сюда, хватились, рукописей нет. Исчезли без следа. Они этого не любят. Решили начать поиски. Но не официальные, а вроде как заказать литературное расследование. Нашли меня. Спросили про тебя… Сказали, что рукописи эти – бомба, троянский конь, сенсация.
– Но почему я? Это же нонсенс.
Умберто приложил руку к сердцу.
– Не знаю, Вильгельм, клянусь, не знаю.
Я проводил его до гостиницы. На обратном пути домой у меня было время подумать. Все, что приходило в голову, было полным бредом. Но в любом случае это сулило шанс – вернуться в Москву, увидеть Лию. Внезапно я поймал себя на гадкой мысли: «Хочу узнать тайну. Вне зависимости от того, увижу Лию или нет».
* * *На следующий день предстояло сделать много важных дел.
С утра в банк. Операционистка очень удивилась, увидев карточку, попросила паспорт и ушла – наверное, советоваться. Вернувшись, долго и неохотно заполняла какие-то бумаги, но требуемую сумму выдала. Я запросил рейхсмарки, все-таки лучше местных тугриков.
На улице около моего велосипеда скромно стоял Боббер.
– Здравствуйте, Вильгельм Павлович.
– Привет, Шура, уезжаю я.
– Понятно, кто бы сомневался. Если уж такие карточки присылают, наверное, и паспортишко не забудут.
– Верно, Шура, так что бывай…
– Не плюйте в колодец, Вильгельм Павлович, пригодится воды напиться.
Я с интересом взглянул на участкового.
– Ты о чем, друг?
– Ну, придумайте что-нибудь, вы человек ученый, порученьице какое-нибудь. Все выполню. Я выполню, а вы меня отблагодарите. Времена-то какие наступают! Капиталец надобно иметь стартовый.
– Во как. Грамотный милиционер пошел.
– Я из народной милиции уходить собираюсь, Вильгельм Павлович. Кооператив хочу открыть. Раскручусь, вовек не забуду.
– Лучников что ли сагитировал?
– Почему Лучников? Много и без него разговоров ходит.
– А как кооператив-то назовешь, Шура?
Боббер оживился, в глазах заиграл огонек.
– О, это я давно придумал, Вильгельм Павлович. «Афина Паллада» назову.
Я вздрогнул.
– Почему?
– Просто так, название красивое. Понравилось.
Я выдал Бобберу 500 рейхсмарок и поручил навести справки о ростовском журналисте Моложавенко.
Весь день мне было нехорошо. Мысли путались. Ближе к вечеру я уволился с работы. Съездил на вокзал. Сделал еще кое-какие дела, домой вернулся поздно. Лучников бродил по квартире мрачный.
