Your Name - Квинт Лициний
Сука, отравил ядом свою невесту, которая стала догадываться об его двойном дне. Пришлось ЦРУ выдавать ему вторую порцию яда. В прошлый раз успел куснуть ампулу при аресте и ушёл слишком легко.
«Сотрудники, склонные к предательству:
УКГБ по Москве — Сергей Воронцов; 8 ГУ КГБ — Виктор Шеймов; управление „Т“ ПГУ КГБ — Владимир Ветров; ПГУ КГБ — Геннадий Вареник, Владимир Васильев, Станислав Левченко, Геннадий Сметанин, Владимир Кузичкин; Институт США и Канады — Владимир Поташов».
Подумал, поулыбался и дописываю:
«Получение письма прошу подтвердить путем публикации на третьей страницы газеты „Красная Звезда“ заметки, в которой будет упомянут майор Д. Медведайло».
Теперь надо всё это красиво завершить. Пройдясь по комнате, я ещё раз перебираю варианты. Ладно, хулиганство, конечно, но мне этого очень хочется. А такое сильное желание не может быть плохим, не так ли? Шутить, так шутить, и я вывожу:
«Квинт Лициний Спектатор, руководитель полевой студенческой практики лаборатории социального прогресса Расеннского университета».
Теперь второе письмо, подорожная в ад для борцов с «жидороссийской империей»:
«Январские взрывы в Москве проведены группой в составе Степан Закитян (организатор), Акоп Степанян и Завен Багдасарян (исполнители). В этом году вероятно повторение попытки теракта.
Получение письма прошу подтвердить путем публикации на третьей страницы газеты „Красная Звезда“ заметки, в которой будет упомянут лейтенант С. Свистело».
И третье, тут вообще без вопросов:
«Андрей Николаевич Евсеев, „убийца женщин в красном“ в районе Таганки, проживает в Хотьково. Ценности, похищенные у жертв, хранит в квартире в пакете с мукой.
Для передачи в главное следственное управление СССР:
Геннадий Модестович Михасевич, деревня Солоники Витебской области. Серия убийств женщин и девушек в Витебской области (треугольник Лепель-Витебск-Полоцк: вдоль трассы Полоцк-Новополоцк и у поселка Руба — 71 г, станция Лучеса — 72–73 гг., окраины Полоцка и вновь вдоль трассы Полоцк-Новополоцк — 75–76 гг.). Все жертвы удушаются руками или петлями-удавками, часто из предметов одежды жертв или сплетенными из растительности веревками, часто во рту кляпы, иногда добиваются острыми предметами. Ценные вещи и деньги похищаются. По ряду убийств осуждены невиновные граждане.
Анатолий Емельянович Сливко, г. Избербаш. Убийства мальчиков с 64 г. (в т. ч. Несмеянов 73 г., Погасян 74 г.). Дома хранит кино и фотоплёнки с убийствами, ведет дневник с описанием преступлений.
Разыскиваемый в южных регионах РСФСР фальшивомонетчик — житель Ставрополья Виктор Иванович Баранов. При назначении наказания рекомендуем обратить внимание на слабую выраженность корыстных мотивов и высокий творческий потенциал.
Для передачи в ленинградский уголовный розыск: совершенное в марте изнасилование девочки с проникновением в квартиру под видом работника милиции осуществил ранее судимый (в 65 г.) Сергей Дмитриевич Григорьев.
Получение письма прошу подтвердить путем публикации на третьей страницы газеты „Красная Звезда“ заметки, в которой будет упомянут прапорщик В. Черномордин».
Призываю первое вылущенное умение — четкий характерный почерк одной молодой женщины из двадцать первого века, равно красивый как в варианте кириллицы, так и латиницы. Один из слоев моей защиты. Подумав, достаю из запасника новую перьевую авторучку. Буду использовать её только для «писем счастья». А чернила у меня стандартные для Союза — «Радуга». Пусть ищут…
Аккуратно вывожу в черновике «съешь ещё этих мягких французских булочек». Еще, еще, до автоматизма. К концу четвертой страницы почерк начал выходить из-под пера без участия мозга. То, что надо. Завершаю тренировку четверостишьем:
«Пускай Глицерия, красавица младая,
Равно всем общая, как чаша круговая,
Неопытность других в наемну ловит сеть!
Нам стыдно слабости с морщинами иметь».
Ладно, подготовка завершена, пора переходить к основной стадии. Порывшись в шкафу, нахожу папины белые парадные перчатки. Чуть великоваты, но писать не мешают. Открываю купленную сегодня тетрадь, вырываю несколько листов из середины и неторопливо переношу на их внутренние развороты тексты из черновиков. Закрыл, сложил.
Вытащил из пачки конвертов оба наружных с отпечатками и отложил в ящик стол — пригодятся. На три оставшиеся нанес обратный адрес, от балды, но реальный. Все письма без обратного адреса в СССР негласно досматриваются, а оно мне надо? Усмехнувшись, вспомнил анекдот:
«Осуществляется ли перлюстрация писем в СССР? Нет, но доставка писем с антисоветским содержимым не производится».
Затем надписываю конверты домашними адресами получателей, успешно вытянутыми из моего прошлого будущего. Future in the past, вот как ты выглядишь на русских равнинах…
Итак, первый конверт — Григоренко, начальнику Второго Главного Управления КГБ, наша контрразведка. С иудами разбираться он умеет хорошо. Данте поместил предателей в самый страшный, девятый круг ада. Вот пусть они туда и валят, калеки духа. А я с радостью помогу.
Второй конверт — Бобкову, начальнику пятого управления КГБ. Доморощенные террористы — его профиль. Задумался, вспоминая, что знаю о Филиппе Денисовиче. Достойнейший человек. Приписал себе в документах два года и сбежал добровольцем на фронт в сорок втором. Рядовой, замкомвзвода, командир стрелкового взвода. Ржевско-Вяземская операция, Смоленская наступательная, зимнее наступление в Белоруссии в сорок третьем — сорок четвертом, Кенигсберг. Два ранения, одно из них серьёзное, сорок осколков от мины словил… После войны — военная, потом идеологическая контрразведка. Работал с Меркуловым, Семичастным, теперь вот с Андроповым.
Ну и третий конверт — Еркину, начальнику МУРа, человеку-легенде. Его не надо учить, как эти данные использовать.
Конверты заклеиваю кисточкой и укладываю всё вместе в большой конверт. Теперь можно и надоевшие перчатки снять. Черновики в мелкие клочки и в унитаз.
Одевшись и натянув перчатки, опять выхожу из дома. Доехал на троллейбусе до Владимирской и кинул письма в первый попавшийся почтовый ящик на улице Достоевского.
Все, процесс пошёл! Охваченный какой-то странной гордостью — я вошёл в число людей, делающих Историю — стою и укладываю в память этот ящик. Кто знает, может тут когда-нибудь мемориальную доску повесят…
Усмехаюсь дурацкой мысли. Что-то в последнее время у меня изо всех щелей начинает лезть детство. Это, конечно, прекрасно, но с моим доступом к критически важным знаниям легко можно стать обезьяной с гранатой.
Назад пошёл пешком. В душе царило чувство глубокого удовлетворения.
«Это — катастрофа!», — по извилинам струится бесконечная, как лента Мёбиуса, мысль. Сморгнул предательски выступивший излишек влаги, но от тоски так просто не избавиться, мир по-прежнему слегка зачернён, как будто в сети припало напряжение. Не идти я не могу, но и идти тоже не в состоянии. В этом — на танцы!? Легче умереть.
— Дюш, да ты что, — воркует мама, — отличные полуботиночки, вон — блестят как, почти новые.
— Коричневые?! К чёрным брюкам?! — с трудом сдерживаю желание проорать это во всю глотку.
— Ну и что? Тебе что, на тан… эээ… Отлично сочетаются! Да кто там в темноте что увидит! — мама суетится вокруг, старательно избегая встречи взглядами.
— Ну да, и что я из брюк вырос сантиметров на пять, тоже не видно?! — вкладываю в голос максимальную дозу сарказма.
— Да приспусти ты их ниже, — мама дёргает штаны вниз, зазор между краем полуботинок и штанинами сузился на сантиметр, — вот, и замечательно!
— Что за шум, а драки нет? — в комнату заходит папа.
— Пап, ты, вообще, что думал, когда получал со склада коричневые ботинки? Тебе ж чёрные должны давать?! Зачем ты эти взял?!
— А твоего размера только коричневые оставались. Думаешь много офицеров с тридцать седьмым размером есть? Вот и обуви такой мало на складах. А тебе ж на строевой смотр ходить не надо, так какая разница?
Сжимаю челюсти, только не орать, только не орать…
— Но отрез же ты получил чёрный? Для моих брюк?
— Ну и что? Тебе же в них не на тан… эээ… Ну да, не идеально сочетаются. Но тёмное с тёмным — вполне можно носить. Ремень коричневый мой вдень — и будет нормально.
Делаю два глубоких вдоха, пытаясь успокоиться. Не орать, только не орать… Из зеркала напротив смотрит растрёпанный пацан, губы сжаты в тонкую полоску, ноздри раздуваются. Взгляд скользит ниже: по краям широкого распаха ворота рубашки торчат головки хрупких ключиц. Дрожащими пальцами с трудом застёгиваю верхнюю пуговицу, и становится ещё хуже — тонкая шея болтается в воротнике, как кисточка в стакане. Опускаю взгляд к полу и с отвращением разглядываю широкую полосу тёмно синих носков, предательски выглядывающую между коричневыми полуботинками и чёрными расклешенными гачами.
