Владимир Свержин - Личный враг императора
– Так вот, – продолжил я как ни в чем не бывало, – добыча, которую вы везете, станет камнем на шее. Завтра она достанется казакам, и, увы, я больше ничем не смогу помочь вам самому.
Должно быть, мои слова не расходились с данными разведки, потому как оспаривать мои слова принц не стал. Лишь произнес, едва двигая губами:
– Как бы то ни было, я обязан идти. Если завтра нас ждет последний бой, значит, мы сразимся, и сразимся достойно.
– Нет, – отчеканил я, – завтра вас ждет спасение, потому как вы проявите достаточно мудрости, чтобы понять – не всякое сражение можно выиграть, но и проигранное сражение еще не определяет проигранной войны. Ваш победоносный отчим, наш император, вступил в Россию, надеясь сокрушить ее в одном-двух решительных сражениях. Сражения произошли, и по большому счету их можно считать выигранными, но война проиграна.
– Это не так, – вспылил Богарне. – Скоро Великая армия соберется в Смоленске, там ее ждут припасы и зимние квартиры. Это все проклятая зима…
– Это не зима, это еще осень, – покачав головой, поправил я. – Зимой в Российской империи от нашего воинства останутся лишь пленники и трупы. И постарайтесь запомнить: то, что я вам говорю, – абсолютная истина, как бы печально это все ни звучало. В Смоленске нас ждет крушение многих надежд и окончательный развал армии. То, что будет отступать от Смоленска, – будет лишь тенью войск, с победой обошедших всю Европу. Более того, ноябрь еще не закончится, когда наш великий император с огромными потерями, отступая, с боем перейдет через Березину, а вскоре после этого бросит остатки армии и умчится в Париж. Впрочем, не в первый раз. Так же когда-то он бросил остатки армии умирать в Египте. Да, скоро он соберет новое войско, не столь великое, но все же еще вполне способное побеждать. А здесь он оставит во главе армии Мюрата, но тот тоже скоро бросится наутек, и командовать остатками, или, вернее сказать, разлагающимися останками Великой армии будете вы, мой генерал. А ваш отчим, не так давно с пеной у рта ругавший вас за то, что вы упустили армию князя Багратиона, будет вам из столицы писать, сожалея, что сразу не передал командование вам.
Я умолк, глядя на обескураженного Богарне. После убедительных демонстраций моего «сакрального знания» не верить было как-то неосмотрительно, и все же верить в услышанное чертовски не хотелось.
– Зачем вы мне все это говорите? – наконец выдавил он.
– Я обязан спасти вас, и этот приказ, как все прочие, не обсуждается.
– А если я откажусь?
– Позвольте, я еще ничего не предлагал. Но отвечу вам и на этот вопрос. Не пройдет и дня, как вы познакомитесь с русским князем Трубецким. Полагаю, вам доводилось слышать это имя. Но хуже того, вы не исполните вашу миссию.
– Миссию? – удивленно переспросил де Богарне.
– Именно так. Но о ней я скажу несколько позже, по ту сторону Немана.
– Надеюсь, она не противоречит канонам чести?
– Полагаю, даже ваш дядя Франсуа, маркиз де Богарне, пламенный роялист и поборник старого дворянства, прозванный в отличие от своего покойного брата-республиканца, вашего отца, месье, «верным Богарне», не нашел бы в этой миссии ничего предосудительного. Но говорить об этом покуда бессмысленно. Лучше поговорим о спасении вас и большей части остатков 4-го корпуса от почти неминуемой гибели.
– Говорите.
– Большую часть возов вам надлежит оставить под мою ответственность. Куда они денутся впоследствии – не суть важно.
– Но это золото империи! – перебил Эжен де Богарне.
– Это награбленное русское золото. А как говорят в этой стране: «ворованное впрок не идет». Как я уже сказал, вы погибнете, золото достанется казакам или же передовым отрядам Милорадовича – только и всего. Я же могу вам дать слово дворянина, что золото не пропадет и, более того, еще послужит нашей общей пользе. Но не сейчас. После крушения империи. Так что в известной степени можете считать, что, осознав безвыходность ситуации и невозможность дальнейшей транспортировки сокровищ, вы поручили верному офицеру позаботиться о том, чтобы надежно спрятать их до поры до времени. И прошу вас, не беспокойтесь о реакции отца, очень скоро он будет требовать подобного шага от всех своих военачальников. Но у них это будет судорожная попытка избавиться от лишнего груза, у вас же – разумная предосторожность.
Принц молча кивнул, продолжая слушать.
– Я вижу, это не вызывает у вас особых возражений. Тогда я продолжу. Мои люди поблизости обнаружили брод, возы там не перевезти, они застрянут. Но перебраться на противоположный берег в довольно удобном месте вполне реально. Поэтому я предлагаю вам отобрать самую незначительную часть обоза и с отрядом прикрытия пустить их по тому маршруту, которым вы собирались идти. Наверняка казакам о нем хорошо известно, и потому они не удивятся, обнаружив обоз на переправе. Не удивятся и атакуют. В этом случае отряду прикрытия стоит броситься в бегство, спасая жизни, оставив возы торчать на переправе, как пробка в бутылке. Дележ награбленного надолго займет головорезов Платова, а забитая переправа не даст им продолжать свой поиск на этом берегу. Тем временем мои люди помогут вам безопасно переправиться, и вы продолжите движение на Смоленск, чтобы на собственном опыте убедиться в моей правоте.
– Что ж, звучит убедительно, – задумчиво сказал Эжен де Богарне.
Я достал золотой брегет и щелкнул крышкой.
– Нам желательно выступить не позже шести утра, а стало быть, до пяти я готов ждать ответ. А сейчас был бы весьма признателен вам, ваше императорское высочество, когда б вы распорядились о ночлеге для меня и моего отряда.
– К сожалению, с жильем у нас плохо. – Принц развел руками. – Но я распоряжусь, чтобы вам выделили место в комнате, где отдыхают офицеры моего штаба.
Зарю остатки 4-го корпуса встречали тихо, без обычного, положенного в эту пору сигнала трубы и резких команд, отдаваемых сержантами, приказ его императорского высочества гласил абсолютно недвусмысленно – избегать всякого шума. Еще хмурое ноябрьское солнце не выкарабкалось из своей берлоги, не вычертило грязно-серый круг на горизонте. Колонна двинулась по указанному мной тайному маршруту. Я смотрел ей вслед, думая про себя, как-то мы впредь еще встретимся с принцем? Мой план удался сполна, однако же, на удивление, я не чувствовал ни малейшего удовольствия от столь ловко провернутого дельца. Я стоял на крыльце некогда роскошного барского дома, глядя вслед возничим, трогавшимся в сторону переправы. Забив возами, полными дров из деревьев начисто вырубленного сада, и без того хлипкий мост, они должны были стремглав бежать обратно, будто бы гонимые страхом. А вот когда к возам устремятся казаки, с высокого берега их встретят метким огнем королевские велиты. Таков был план. Он был похож на задуманный мной и все же имел существенные отличия: прямо сейчас гусары Чуева должны были разгородить путь отхода принцу де Богарне, затем уйти в сторону, чтоб не попадаться ему на глаза, и в тот момент, когда отвлекающий отряд будет готовиться к бою, гусары с саблей на ура возьмут его ударом с тыла, не давая врагу опомниться. Я же в это время…
– Ваша светлость, – парнишка, таскающий в дом сырые охапки хвороста, прикрываясь вязанкой, обратился ко мне, – прикажете начинать?
– Беги к Афанасию Михайловичу, пусть телеги подгоняет.
Кашку я заметил еще на въезде в деревню. Вернее, не заметил, услышал, как и было условлено, он крикнул встревоженным вороном два раза, затем еще три. Я словно от неожиданности выронил кисет, выругался, соскочил с коня и, нагибаясь, чуть заметно указал на высившийся на холме господский дом. Что уж, как и кому он говорил, как объяснился с уставшими голодными итальянцами – одному богу известно. Однако едва ли не до утра поблизости стучал его топор, и его худощавая фигурка то и дело мелькала в сенях.
– И вот еще, на обратном пути заскочи в деревню, скажи, чтоб пока сидели тихо, как мыши под метелкой. Решат сюда лезть – прикажу стрелять картечью.
– Да как же так? – ужаснулся Кашка. – Как же можно, свои ведь?!
– Свои выполняют приказы, отданные во благо нашего с тобой общего Отечества. А грабить и мародерствовать – тут своих нет, есть грабители и мародеры. А будут ли они французами, русскими или вон итальянцами – ни мне, ни картечи до этого дела нет. Так что пусть покуда по избам сидят, как наш обоз уйдет, разрешаю начинать самоуправство.
Я кивнул в сторону дома. Там, оставленные на милость наступающего противника в холодных стенах разгромленного особняка, находились более трех десятков раненых и обмороженных солдат Великой армии. Впрочем, у кого бы сейчас повернулся язык назвать эту толпу плохо вооруженных, изможденных, зачастую потерявших людской облик прямоходящих не то что Великой, но и просто армией. И все же остатки полков, бригад, дивизий и корпусов упрямо двигались навстречу смерти, будто видя спасение в том, чтобы держать строй и брести, брести по завьюженной раздолбанной обледенелой русской дороге, стараясь позабыть недавний московский триумф. Высоко поднявшись, больно падать.
