Александр Михайловский - Мир царя Михаила
И если для господина Зубатова, который, кстати, тоже находится тут, у нас, по соседству, первоочередными в его деятельности были социальное спокойствие в империи и удовлетворение первоочередных нужд рабочих, то для вас главной целью была личная слава и успех. Ведь так? Вы бы и бомбу в царя, наверное, самолично кинули, если бы, конечно, после сего героического акта можно было остаться в живых и воспринять одобрительные аплодисменты либеральной публики.
Гапон угрюмо молчал, не пытаясь ни оправдываться, ни опровергать мои слова, а как говорится, молчание – знак согласия.
– Итак, отсюда, из Новой Голландии, у вас только два выхода. Время сейчас военное, суровое. Посему или вы выйдете отсюда ногами вперед и встанете на «мертвый якорь» в Финском заливе… Знаете, в морской пучине холодно, мокро, корюшка объедает утопленников, да и оваций никаких, ведь никто не узнает, где нашел свое последнее пристанище отец Георгий. Или…
– Я согласен, господин Тамбовцев, – торопливо сказал Гапон, вздрагивая и суча ножками по полу, – не надо на «мертвый якорь». Я все подпишу…
– Э, нет, – сказал я, – так дело не пойдет. Мы же хорошо знаем, что эсдекам вы говорите одно, эсерам – другое, бундовцам – третье, анархистам – четвертое, полицейским – пятое, ну а рабочим – шестое. А еще священник, который должен говорить людям только правду! И не последователь Христа вы получаетесь, а сторонник Князя тьмы. Мы-то знаем, что и десять расписок не сможет удержать вас от обмана…
– Что вы хотите от меня? – почти простонал Гапон.
– Ну, ваши деньги нас точно не интересуют, ибо невместно. Будет достаточно если все «нажитое непосильным трудом» вы переведете на счет своей рабочей организации. Да-да, именно так, мы совершенно не собираемся распускать ваш Союз фабрично-заводских рабочих. По нашему мнению, это крайне полезная затея. Нас только не устраивают несколько моментов, которые могут похоронить эту идею на корню.
Мы не хотим, чтобы сия рабочая организация стала инструментом в конкурентной борьбе между промышленниками. И не делайте удивленные глаза, про забастовки, начатые по прямому заказу конкурентов, нам стало известно не вчера. Были-с прецеденты. Кроме того, никаких забастовок не должно быть на государственных предприятиях или частных заводах, выполняющих оборонный заказ, а также работающих в сфере транспорта. Пусть война и закончилась победой, но мы совершенно не желаем ставить под угрозу безопасность государства Российского. Механизм урегулирования экономических споров на таких заводах должен быть совершенно отличным, без забастовок и локаутов.
Нас не устраивает также узконациональный характер вашей организации. В Российской империи кроме русских проживает еще две сотни различных национальностей. И все рабочие, имеющие российское подданство, должны иметь право быть членами вашего Союза, вне зависимости от национальности и вероисповедания.
Ну, и не дело департамента полиции курировать подобные организации. В то же время мы считаем крайне полезным шефство над рабочим движением кого-нибудь из высших должностных лиц империи. К примеру, возможно, это будут или матушка прошлого и нынешнего императоров, вдовствующая императрица Мария Федоровна, или ее младшая дочь, великая княгиня Ольга Александровна. С такими шефами к интересам рабочих будут прислушиваться куда внимательнее, да и фабричная инспекция, возможно, наконец-то начнет заниматься тем, что ей положено. А не начнет, так мы разберемся, что это – глупость или преступный умысел, оплаченный фабрикантами и заводчиками. И в этом случае с ними поступят по всей строгости закона, ибо непорядки с положением рабочих в империи начинают угрожать государственной безопасности.
И последний пункт. Возможно, для вас самый важный. Вы, отец Георгий, аккуратно и тихо передадите руководство указанному нами человеку, а сами спокойно, не спеша, уедете отсюда куда-нибудь подальше, например, в Маньчжурию или в Корею. Там тоже есть паства, которая нуждается в окормлении и духовном руководстве. И запомните, с нами шутки плохи. Шаг вправо, шаг влево – попытка побега, прыжок на месте – попытка улететь. Достанем вас хоть в Америке, хоть в Австралии. Будете же вести себя хорошо, так проведете жизнь, полную славы, а также увлекательных, но безопасных приключений, и помрете в весьма преклонном возрасте и в своей постели. Кстати, как вам нравится ваш новый знакомый, Пинхас Рутенберг? Хороший человек, не правда ли? Ну, это я так, к слову… В общем, вы поняли меня?
– Так точно, господин Тамбовцев, – ответил Гапон. – Я… я согласен…
– Очень хорошо, – прервал я его. – Сейчас вы отправитесь в одиночную камеру, так сказать, со всеми удобствами. Там вам дадут перо и бумагу. Вы должны будете написать письма господам… к примеру, Варнашеву и Карелину о том, что семейные дела вынудили вас срочно уехать на родину в Полтавскую губернию, и что вернетесь вы в Петербург недели через три. Дело в том, что наш человек, который должен сменить вас у руля Собрания фабрично-заводских рабочих, сейчас находится в отъезде. Вот когда он вернется, тогда снова и встанет вопрос о вашей жизни или… Ну, вы понимаете меня… Это очень уважаемый нами человек, действительный борец за права рабочего класса. И если вы бросите на него хотя бы тень подозрения, тогда пеняйте на себя…
Гапон сглотнул и судорожно кивнул. Я взял колокольчик – что делать, электрический звонок еще не успели провести – и вызвал конвой.
– Этого господина в тринадцатую. Режим содержания – толерантно-щадящий. Постельное белье, ну и все такое… Пусть ему принесут ужин, а также перо и бумагу. Все написанное передайте лично мне. Все, товарищи, можете уводить подследственного…
Когда Гапона увели, я еще раз просмотрел на экране монитора записанный на видео допрос «пролетарского пастыря» и усмехнулся. Записи, обязательства – это хорошо. Но видеоматериал надежнее. Случись чего, посмотрит тот же Рутенберг все это, и отправится в Озерки с намыленной веревкой в руках. Ну, не в Озерки, так в другое место… Гапону ведь от этого уже будет ни жарко ни холодно…
19 (6) марта 1904 года, утро. Санкт-Петербург, Зимний дворец, покои вдовствующей императрицы Александры ФедоровныПолковник Антонова Нина Викторовна
Все шесть дней, прошедшие с момента покушения, врачи боролись за жизнь новой вдовствующей императрицы. Дочерей Николая отправили в гости к великой княгине Ксении Александровне, чтобы девочки не путались под ногами во дворце, фактически превращенном в штаб по подавлению мятежа и розыску виновных в смерти царя. Ну, и они, вместе с детьми Александра Михайловича, будут находиться в Новой Голландии в полной безопасности. Наверное, это место сейчас самое безопасное в Российской империи.
И вот, кажется, у врачей что-то получилось. Сегодня утром Александра Федоровна вышла из беспамятства и почему-то в первую очередь захотела видеть меня. Не скажу, что я была рада этому. «Шесть дней, которые потрясли мир» довели меня до полного изнеможения. Зимний дворец сейчас немного смахивает на Смольный образца семнадцатого года, а Мария Федоровна по своим морально-деловым качествам и по работоспособности ничуть не уступит Владимиру Ильичу. Да и обстановка тоже похожая: министры, которые изобличены в участии в заговоре, сейчас находятся в тюрьме, другие, хоть и ни к чему противозаконному не причастны, глупы, и посему удалены от управления государством. Временной главе государства приходится опираться лишь на армию и спецслужбы.
И вот тут очнулась Александра Федоровна. Конечно, трагедия перевернула всю ее жизнь и поставила крест на честолюбивых замыслах вдовы царя Николая.
Я вошла в спальню императрицы. Бледная, как мел, Александра Федоровна полусидела в кровати, опираясь спиной на пышно взбитые подушки.
– Здравствуйте, ваше императорское величество, – поздоровалась я. – Как вы себя чувствуете?
– Ой, госпожа Антонова, оставьте, – слабо возразила мне Александра Федоровна, – какое я сейчас величество? Ведь Ники уже нет. – Потом она немного поворочалась, устраиваясь поудобнее, и неожиданно спросила: – Скажите, он не страдал?
Я сразу поняла, о ком это она.
– Все произошло мгновенно, – ответила я, – в таких случаях человек даже не успевает испугаться. Бомба террористов упала прямо в сани. Смерть Николая Александровича, его адъютанта графа Гейдена и кучера была мгновенной.
– Ах, бедный Ники, – Александра Федоровна побледнела, хотя, казалось бы, куда ей еще больше бледнеть, и закрыла глаза. – Зачем мне теперь жить? – устало пробормотала она.
– Будьте мужественной, ваше величество, – сказала я. – Николай Александрович погиб на своем посту, как его венценосный дед, как настоящий офицер на службе Российской империи, павший на поле боя. Вечная ему память!
