Игорь Николаев - Железный ветер
Таланов-старший едва ли не плевался от такой смеси, объявляя ее мерзостью пред чайным этикетом и традициями, но дети обожали, называя «бегемотовым чаем», и старик со временем смирился с неизбежностью.
Травы и чай были в наличии, но бергамот куда-то запропастился. Пока Виктор искал жестяную баночку на дальних полках, чайник закипел. В конце концов, Таланов решил обойтись без «бегемота». Он залил заварку кипятком, как обычно — доверху, оставив лишь чуть-чуть свободного места под крышкой, для паровой «подушки». И уже накрыв крышкой, подумал — а зачем так много?.. В этом доме чайник всегда наполнялся доверху, на четверых или пятерых, иногда на троих, когда оба мужчины были в отъезде, и в доме оставалась только женщина и дети.
Но теперь он один, время пересматривать привычки.
Переживать крушения планов ему доводилось не в первой, в конце концов, каждый военный действующей армии знает, что такое сломавшийся порядок операции, но здесь случилось нечто совершенно иное. Как и большинство военных, Виктор был консерватором и не любил неожиданных перемен.
Позавчера, утром среды в его жизни все было замечательно и пасторально. Сегодня, утром пятницы, все… стало иным. Независимо от решения, которое ему суждено было принять — его жизнь уже необратимо изменилась.
Виктор отхлебнул чай. Ароматный напиток пился как болотная жижа, оставляя во рту вяжущий мерзкий привкус, липким комом проваливаясь в желудок. С каким-то детским недоверием Виктор вслушался в тишину опустевшего дома.
Эту ночь Таланов провел все на том же диване в гостевой, который стал уже почти привычным. Утром Марина собрала детей, и они уехали. Маша и Дима сначала повозмущались, но, соблазненные обещанием оренбургских приключений, быстро сдались. Виктор через силу благословил родных, наказал детям слушаться маму, деда с бабушкой и возвращаться поскорее. Он почти не спал ночью, до конца надеясь, что Марина передумает, что все происшедшее минувшим вечером — лишь досадное недоразумение, обидная, но преходящая шутка судьбы. Но он ошибался, во всем облике жены, в каждом ее слове и жесте сквозила непреклонная решимость. Женщины редко идут до конца, всегда стараясь оставить путь к отступлению, но на этот раз Марина, совсем как бывалый воин, сожгла все мосты.
Он проводил их и посадил на автопоезд. Когда солидный тягач, порыкивая мощным дизелем, тронулся, вытягивая за собой короткую вереницу вагончиков, Виктор, в нарушение всех правил безопасности, шел рядом с их вагоном. Шел, не слушая визгливого пересвиста сигнала, пока тягач набирал скорость, всматриваясь в родные лица. Марина терялась в глубине купе, ее он не видел, но две улыбающиеся, смеющиеся детские рожицы прилипли к широкому окну, расплющив носы о стекло. Веснушки, растрепанные волосы, милые, любимые лица.
Такими Виктор запомнил своих детей навсегда. Такими вспомнил, когда пришел его страшный смертный час.
Глава 9. Сигнальный огонь
В нарушение давным-давно установившегося распорядка дня, в нарушение собственной природы Ютта проснулась очень рано.
Первые мгновения она не понимала, где находится — затуманенный сном разум отказывался воспринимать действительность. Одно было ясно — она дома. Но почему она так рано проснулась? Часы тихо-тихо отстукивали секунды, их панно, едва освещенное бледно-синим свечением «морского фосфора» показывало половину четвертого. Легкий шорох, исходящий от окна, привлек ее внимание. Прижимая к груди простыню, Ютта повернулась и увидела Айвена.
Писатель сидел в пол-оборота у приоткрытого окна и курил. Красная точка тлеющей сигареты и неяркий уличный фонарь освещали его лицо смешанным светом, превращая в подобие странной африканской маски, которые она видела в Городском Музее — со скорбно опущенными уголками губ, гротескными чертами и темными провалами вокруг глаз. Он обернул вокруг бедер полотенце, игра света и ночных теней четко выделяли рельефный торс, который более подошел бы атлету нежели человеку творческого труда.
Он снова затянулся, алый огонек венчающий сигарету вспыхнул яркой точкой. Айвен смотрел прямо на нее.
— Вот ведь как странно получается, — негромко сказал он, — «одиннадцать часов» — это еще вечер, но «три часа» — это уже утро, пусть и очень раннее. Сколько же остается той ночи?.. Доброе утро, Ютта.
Он произносил ее имя немного непривычно, как бы с одним «т», а «Ю» более походило на «У». В сочетании с его смягченными гласными выходило очень мягко, почти нежно.
Женщина закрылась простыней, надеясь, что тьма скроет густую краску, залившую ее по самые брови. Она вспомнила все.
* * *После достаточно короткого, но крайне жесткого «поединка» между Тайрентом и Фалькенштейном, Айвен как-то сразу потерял зримый интерес к происходящему, отдалился, полностью уйдя в свои мысли. Годы опыта не прошли даром — Ютта, напряженно следившая за ходом переговоров, все поняла правильно и практически без паузы вступила в игру. Беседа перешла на сугубо профессиональную тему в которой она — ассоциат-«переговорщик»[15] чувствовала себя вполне уверенно. Если принципиальные моменты издатель и писатель урегулировали от силы за три четверти часа, то разнообразные мелочи касающиеся тонкостей перевода денег, комиссионных посредника, разнообразных неустоек и регламента предоставления следующих двух частей новой трилогии затянули встречу сильно за полдень. Стилизованная под перо авторучка порхала в тонких пальцах Ютты, покрывая белоснежные листы блокнота вязью чернильных заметок. Фалькенштейн занудно, с мировой тоской в голосе, жаловался на неприкрытый грабеж и беспутную молодежь, готовую пустить по миру доверчивого старика. Айвен неприкрыто скучал, лишь однажды процитировав: «дьявол в мелочах».
Наконец, встреча закончилась. Адвокат и издатель еще раз кратко просмотрели весь список обсуждаемых тезисов. Неожиданно пробудившийся от летаргии писатель задал два точных вопроса относительно срочности прав издателя и согласования художественного оформления. Тайрент особо оговорил и потребовал включения в текст договора, что все рисунки и символика обрисовываются строго по его наброскам, приложенным к тексту, и принимаются только после одобрения в письменной форме.
На этом встреча закончилась.
— Теперь нам необходимо посетить «Гуттенберг», — сказала Ютта, когда они покинули «Фалькенштейн». — Все оговоренное следует надлежащим образом зафиксировать.
— Фиксировать, так фиксировать, — отозвался Айвен. Он снова унесся мыслями куда-то очень далеко и совершенно не проявлял интереса к самому, с точки зрения адвоката, интересному — юридическому сопровождению дела.
— Давайте, поступим следующим образом, — внезапно предложил он, — Займитесь этим самостоятельно, тем более, что в вашем профессионализме я уже убедился.
От неожиданности она остановилась, прямо в центре площади между небоскребами. Медный Маркс, казалось, ухмыляется прямо ей в лицо.
— Айвен, вы все-таки решили погубить мою карьеру? — просто спросила она.
— Нет, на самом деле я даю ей сокрушительный толчок, — произнес Айвен, слегка щурясь от солнца. Слово «сокрушительный» в контексте прозвучало весьма угрожающе. — Я настолько доверяю вам, что оставляю на ваше полное попечение все важнейшие вопросы. Соответственно, я в высшей степени доверяю конторе, которая мудро и прозорливо подбирает таких достойных сотрудников. Уверяю, старшие партнеры все оценят правильно.
— Если вы настаиваете… — неуверенно начала она.
— Настаиваю, — веско сказал он и, со значением подняв ладонь, продолжил. — Но эта услуга будет вам стоить весьма дорого! В качестве компенсации я хотел бы вас куда-нибудь пригласить.
Ютта вздохнула, крепко перехватила ручку портфеля. Еще раз вздохнула, прогоняя в уме вежливый отказ.
— Господин Тайрент, вы человек эксцентричный и необычный, — твердо сказала она. — Но мне надоело угадывать порывы вашего настроения и подстраиваться под них. Пожалуйста, давайте сядем на поезд или такси, проедем к «Гуттенбергу», завершим все формальности. Завтра мы вернемся сюда, пройдем в здание напротив, оформим банковский перевод и на том завершим.
— Наличные, — рассеянно отозвался он, писатель, казалось, напряженно думал.
— Что? — не поняла она.
— Наличные, — повторил он, — я не верю в банковские переводы. Я верю в наличные, лучше золотом. Но я понял вас, — сказал он, упреждая ее новую тираду. — Наверное, опять проявил себя не с лучшей стороны, поэтому я объяснюсь. Давайте присядем здесь, неподалеку. За углом слева есть очень симпатичное кафе.
Женщина колебалась.
— Пожалуйста, — попросил он.
* * *Кафе и в самом деле оказалось вполне приличным, впрочем, иного в деловом центре ожидать и не приходилось. Оно было выдержано в средиземноморских традициях и декорировано виноградной лозой. Время обеденного перерыва еще не наступило, поэтому писатель и адвокат были почти в одиночестве, не считая пары старичков в старомодных жилетах и галстуках-бабочках.
