Роберт Сойер - Гоминиды
— Ну что, — сказал Рубен, взглянув на Луизу, — обратите меня в свою веру. Почему вы думаете, что Понтер из параллельной вселенной?
Луиза на мгновение поджала свои полные губы — Боже, подумал Рубен, до чего же она красива — и спросила:
— Насколько вы разбираетесь в физике?
— Я? — удивился Рубен. — На уровне средней школы. О, я купил «Краткую историю времени», когда в Садбери приезжал Стивен Хокинг, но далеко в ней не продвинулся.
— Хорошо, — сказала Луиза, — тогда попробуем так. Если вы стреляете единственным фотоном в барьер с двумя вертикальными щелями, и на установленном за щелями листе фотобумаги видите интерференционную картину, значит, произошло что?
— Не знаю, — не покривив душой, ответил Рубен.
— Одна из интерпретаций такова: единственный фотон превратился в волну энергии, а когда волна ударяет в барьер со щелями, каждая щель порождает новый волновой фронт, так что мы получаем классическую интерференционную картину — гребни и провалы двух волн где-то усиливают друг друга, а где-то взаимно уничтожаются.
Её слова породили у Рубена какие-то смутные воспоминания.
— Понятно.
— Как я сказала, это лишь одна из интерпретаций. Согласно другой вселенная в этот момент расщепляется, и на короткое время появляется две вселенные. В одной фотон — по-прежнему частица — проходит через левую щель, во второй — через правую. И поскольку не имеет никакого мыслимого значения, через какую щель фотон на самом деле прошёл в той или иной вселенной, две вселенные снова сливаются в одну, и интерференционная картина — то, что получается в результате.
Рубен кивнул; ему казалось, что данных обстоятельствах это единственная правильная реакция.
— Так вот, — продолжала Луиза, — у нас есть достаточная экспериментальная база для того, чтобы поверить в возможность существования параллельных вселенных — мы действительно видим интерференционную картину, посылая единственный фотон сквозь пару щелей. Но что, если две вселенные не сливаются в одну? Что если после расщепления они продолжают существовать независимо?
— Да? — сказал Рубен, пытаясь не упустить нить.
— Представьте себе вселенную, разделившуюся на две, скажем, десятки тысяч лет назад, тогда, когда две ветви человечества ещё жили бок о бок: наши предки, кроманьонцы, — Рубен отметил, что она произнесла это название на французский манер[15], — и предки Понтера, древние неандертальцы. Я не знаю, как долго два вида сосуществовали, но…
— Со 100000 лет назад до примерно 27000 лет назад, — подсказал Рубен.
Луиза сделала удивлённое лицо; она явно не ожидала от Рубена таких познаний.
Рубен пожал плечами.
— К нам приехала генетик из Торонто, Мэри Воган. Она рассказала.
— Ах. Понятно. Так вот, в некоторый момент в прошлом, возможно, произошло разделение, после которого две вселенные продолжили расходиться. В одной доминировать стали наши предки. В другой вершины эволюции достигли неандертальцы, создав собственный язык и цивилизацию.
Рубен чувствовал, что у него начинает звенеть в голове.
— Но… но как тогда между двумя вселенными снова возникла связь?
— Je ne sais pas, — сказала Луиза, качая головой.
Они выехали из Садбери и покатили по просёлочной дороге к городку с весьма не соответствующим названием Лайвли[16], возле которого и располагалась шахта.
— Понтер, — сказал Рубен. — Думаю, уже можно встать; движения здесь почти нет.
Понтер не пошевелился.
Рубен понял, что выразился слишком замысловато.
— Понтер, вверх, — сказал он.
Он услышал шуршание газетных страниц и увидел, как массивная фигура Понтера появляется в зеркале заднего вида.
— Вверх, — подтвердил Понтер.
— Сегодня, — сказал Рубен, — останетесь в моём доме, понятно?
После паузы, в течение которой он, вероятно, выслушивал перевод, Понтер ответил:
— Да.
— Понтер нужен еда, — добавила Хак.
— Да, — сказал Рубен. — Да, скоро поедим.
Они продолжили путь к дому Рубена и прибыли туда минут через двадцать. Это был современный двухэтажный коттедж на участке в пару акров на самой границе Лайвли. Все вошли в дом; зрелище того, как Рубен отпирает входную дверь, а потом запирает её на засов и набрасывает цепочку, вызвало у Понтера неподдельный интерес.
Внутри Понтер улыбнулся.
— Прохладно, — сказал он с восторгом. Наличие у Рубена кондиционера явно обрадовало его.
— Ну, — сказал Рубен, улыбаясь Луизе и Понтеру, — добро пожаловать в моё скромное жилище. Устраивайтесь кто как хочет.
Луиза огляделась вокруг.
— Вы не женаты? — спросила она.
Рубен подумал о том, что могло побудить её задать такой вопрос. Возможно, она хотела узнать, свободен ли он — такая интерпретация нравилась ему больше всего. Вторая, более вероятная — она вдруг сообразила, что заехала в какую-то тьмутаракань с человеком, с которым едва знакома, и теперь находится с ним и неандертальцем в пустом доме. Возможна и третья, самая вероятная, осознал Рубен, оглядывая царящий в гостиной беспорядок — разбросанные повсюду журналы, тарелку с засохшими остатками пиццы на кофейном столике — что он очевидно живёт один; никакая женщина не смирится с подобным бардаком.
— Нет, — сказал Рубен. — Был женат, но…
Луиза кивнула.
— У вас хороший вкус, — сказала она, оглядывая мебель: смешение карибского и канадского стилей, много тёмного полированного дерева.
— У жены, — сказал Рубен. — Я почти ничего не менял после развода.
— Ах, — сказала Луиза. — Вам помочь с ужином?
— Нет, я собирался просто зажарить несколько стейков. У меня мангал на заднем дворе.
— Я вегетарианка, — сказала Луиза.
— О. Ну, можно запечь какие-нибудь овощи… картошку?
— Это было бы здорово, — согласилась Луиза.
— Хорошо, — сказал Рубен. — Развлекайте Понтера. — И он пошёл в ванную вымыть руки.
Работая за столом на заднем дворе, Рубен смотрел, как между Луизой и Понтером разворачивается всё более оживлённая дискуссия. Вероятно, Хак изучила много новых слов, пока они ехали сюда. Наконец, когда стейки поджарились, Рубен постучал в стекло, чтобы привлечь их внимание, и жестом позвал их на двор.
— Доктор Монтего, — радостно заявила Луиза, выйдя из дома, — Понтер — физик!
— Неужели? — ответил Рубен.
— Да! Совершенно точно. Я пока не смогла уточнить детали, но он определённо физик; я думаю, даже квантовый физик.
— Как вы это определили?
— Он сказал, что думает о том, как вещи работают, и я сказала, думая, что он инженер: он имеет в виду большие вещи? Но он сказал, нет-нет, маленькие, такие маленькие, что не видно. И я нарисовала несколько диаграмм из базового курса физики, и он их узнал, и сказал, что он этим и занимался.
Рубен взглянул на Понтера с ещё бо́льшим восхищением. Из-за покатого лба и выступающего надбровного валика он выглядел, скажем так, малость туповатым, но — физик! Учёный!
— Интересно-интересно, — сказал Рубен. Он жестом пригласил всех рассаживаться вокруг круглого стола с зонтиком, потом разложил стейки и завёрнутые в алюминиевую фольгу печёные овощи по тарелками и расставил их на столе.
Понтер улыбнулся своей широченной улыбкой. Это, без сомнения, была настоящая еда для него. Но он снова начал оглядываться, точно так же, как утром за завтраком, словно не мог чего-то найти.
Рубен ножом отрезал кусочек от своего стейка и поднёс его ко рту.
Понтер неуклюже попытался повторить его действия, хотя отхватил кусок гораздо крупнее.
После того, как Понтер закончил жевать, он начал издавать какие-то звуки, похожие на слова его речи. Следом послышался мужской голос, которого Рубен раньше не слышал.
— Хорошо, — сказал голос. — Хорошая еда. — Голос, по-видимому, исходил из импланта Понтера.
Рубен удивлённо вскинул брови, и Луиза объяснила:
— Разговаривая с ним, я постоянно путалась, пытаясь отделить то, что имплант говорит сам по себе от его перевода речи Понтера. Теперь он говорит мужским голосом, когда переводит слова Понтера, и женским, когда говорит сам по себе.
— Так проще, — подтвердила Хак привычным женским голосом.
— Да, — согласился Рубен, — определённо.
Луиза осторожно развернула фольгу, в которую были завёрнуты овощи; у неё были удивительно длинные пальцы.
— Ладно, — сказала она, — посмотрим, что ещё удастся узнать.
Весь следующий час Рубен и Луиза разговаривали с Понтером и Хак. Потом налетели тучи комаров. Рубен зажёг цитронелловую свечу, но от её запаха Понтеру стало плохо. Рубен загасил свечу, и все вернулись обратно в гостиную; Понтер устроился на большом шезлонге, Луиза — на одном краю дивана, поджав под себя ноги, Рубен сел на другом.
