Юрий Корчевский - Залп! Пушечный наряд
Звон сабель, крики ярости и боли, ругань, пистолетная и мушкетная пальба. Канониры похватали лежавшие у мачты абордажные сабли и кинулись помогать товарищам.
– Давай за нами, а то ничего не достанется.
Я схватил саблю, потоптался и повернул назад. Открыв люк в трюм, я спустился на пару ступенек трапа и, выбрав укромное место, воткнул саблю в балку шпангоута. Заметить её сразу нельзя было, но я запомнил место. Зачем я это сделал, сразу и не скажу, но мне подумалось, что надо иметь оружие под рукой. Выбравшись, я подобрал из кучи ещё одну саблю и кинулся на палубу португальца. Совсем не участвовать в бою было нельзя, могут и поплавать пустить с ядром на шее. Когда я перепрыгивал, поцарапал щёку и слегка вымазался кровью. К моменту, когда я уже стоял на палубе португальца, все было почти кончено. Лишь в двух местах – на корме и около трюма была горстка сопротивляющихся. Я присоединился и, яростно крича, стал размахивать саблей, но португальцев прикончили и без меня. Все, бой закончен. Я слонялся по палубе, когда пираты начали потрошить карманы убитых, стаскивали с пальцев перстни, снимая или срывая золотые цепочки. Боцман с несколькими матросами спустился в трюм, откуда вскорости вылез довольный: медь, мануфактура – знатная добыча. Посовещавшись, пираты решили не перегружать груз, просто сняли португальский флаг, убитых побросали в море. Часть команды осталась на бывшем португальце, часть вернулась на каперское судно. Оба корабля пошли на восток, следуя в кильватере недалеко друг от друга. Капитан подозвал боцмана и о чём-то с ним разговаривал, поглядывая в мою сторону. Боцман махнул мне рукой, подзывая.
– Вот, господин капитан, я сам видел его в бою, даже рану на щеке успел получить, так что кровью уже повязан.
– Так-то оно так, но все же лучше, как в порт придём, пусть в трюме посидит.
На следующий день мы пришли в маленький порт и городишко Харлинген. Меня заперли в трюме, выводя ночью оправиться, воду и еду давали днём через люк.
Простояли два дня; вероятно, капитан за это время успел продать трофей вместе с грузом. Ночью вышли в море, отошли недалеко от берега и бросили якорь. Команда выкатила из трюма бочки с ромом и вином и всю ночь беспробудно пила. Меня выпустили из трюма, и я присоединился к пирующим. Хоть наелся вволю и выпил пару кружек вина.
Под утро матросы захмелели и попадали, кто где стоял. Палуба была усыпана спящими, бодрствовала лишь вахта. Я начал озираться, раздумывая, а не отвязать ли мне лодку, что болталась за кормой? Берег был виден, ходу на вёслах – часа два. Сзади, в поясницу, уткнулось что-то острое. Я повернул голову.
– И не думай, я за тобой наблюдаю. – Рядом со мной стоял боцман. Вроде и пил он со всеми наравне, а вот стоит рядом и не качается, голос трезвый.
Ладно, сорвалось сейчас – получится потом, все равно подвернётся удобный случай, я в это верю.
Прошло дней десять, за это время мы ещё взяли на абордаж пару небольших судов и под конец еле удрали от испанского галеона. В бою против него нас бы ничего не спасло, только с одного борта я насчитал шестьдесят четыре пушечных порта. Нас выручила скорость. Галеон был здоров, тяжел, и ход его был меньше нашего лёгкого брига. После удачного бегства наш каперский корабль пару дней отстаивался в небольшом порту, заодно капитан распорядился набрать свежей воды, сухарей и солонины.
Мартовским днём мы снова вышли на промысел. Солнце светило по-весеннему ярко, море было спокойным, дул лёгкий ветерок.
Из-за мыса показались паруса, и почти тут же капитан хрипло проорал:
– К бою, канальи!
Я уже привычно расчехлил орудие, зажёг фитиль, ждал команды. Суда сближались, наш противник уваливался правее, стараясь выйти в открытое море; вот он повернулся бортом, и я увидел родной российский флаг. Свои! Как же мне по своим стрелять? Я начал прикидывать варианты, хотелось и нашим помочь и самому живым остаться. В это время капитан заорал:
– Огонь!
Я вынес упреждение вперед судна и поднёс фитиль к запальному отверстию. Грянули выстрелы. Каперский корабль окутался дымом, но я успел увидеть, как моё ядро легло впереди курса русской шхуны. Ядра остальных пушек особого вреда не нанесли. В ответ с русского судна также прогремел залп. На палубе завопили раненые. Вот! В голове мелькнула мысль. Главный канонир проорал:
– Заряжай картечью!
Зарядили, выстрелили. Я снова сознательно промахнулся. В ответ русские влепили картечью довольно точно. Рядом со мной попадали раненые пиратские канониры. На одной из мачт вдрызг разорвало паруса, и ход сразу упал.
У соседнего орудия крутился только один человек, и быстро зарядить у него не получалось. Я подбежал, помог зарядить картечью, попросил помочь зарядить мою пушку, поскольку русская картечь выбила пушкарей. Не заподозрив подвоха, пират засыпал порох. Но зарядил я не картечь, а бомбу. Пока пират возился с лафетом, я подобрал валявшуюся недалеко от убитого саблю и вонзил ему в спину. Тот беззвучно упал. Этой же саблей я перерубил канаты, что удерживают пушку при отдаче от выстрела, натужившись, развернул одно, за ним другое орудие в сторону кормы. Зажёг фитиль своей пушки и шустро отскочил в сторону. Выстрел! Не сдерживаемая канатами, пушка рванулась назад и, проломив фальшборт, упала в воду. Но какой был эффект от бомбы! Я направлял пушку на кормовую надстройку, взрывом бомбы надстройку почти снесло. Ни рулевого со штурвалом, ни капитана больше не было. Да и ахнуло так, что звенело в ушах. Со второй палубы выбежали наверх пираты, поглядеть, что случилось. Подождав пару минут, когда их соберётся побольше, я подбежал ко второй пушке и зажёг трубку. Снова грохот, палубу заволокло дымом. Выстрел с десяти метров картечью был ужасен. На палубе валялись изорванные в клочья тела пиратов, кое-кто ещё стонал. Схватив саблю, я подскочил к месту побоища. Тех, кто был ранен несильно, я добил, пока они не отошли от шока. За спиной раздался шорох, я мгновенно обернулся и отпрыгнул в сторону. Это меня спасло, из люка выглядывал боцман, держа в руке дымящийся пистолет. Выстрела я почему-то не услышал – то ли в горячке боя, то ли уши ещё не отошли от взрыва бомбы.
Не давая ему вылезти, я подскочил и взмахом сабли снёс ему голову. Захлопнув люк, я задвинул засов.
Не дай бог снизу, вылезет ещё кто-нибудь из уцелевших. Ну что же, пора покинуть пиратский корабль. Нет, они мне задолжали. Я пробежал к развалинам капитанской каюты. Обшарил то, что осталось из мебели, под кроватью нашёл сундучок. Маленький, с виду он был довольно тяжёл. Я с трудом перетащил его в лодку. Кажется, ничего не забыл. Нет, надо на прощание устроить салют.
Я помчался к крюйт-камере, где хранился порох, выбил пробку из бочонка с порохом и, пятясь, посыпал им дорожку. Из трюма разносились удары и крики уцелевших пиратов. Небось крышку люка пытаются сорвать. Надо поторопиться, у них есть боевые топоры, дерево рубить ими несподручно, но можно. Я бросил бочонок, чиркнул кремнем; огонёк, шипя, весело потрескивая, побежал по дорожке.
Теперь и мне надо быстро делать ноги. Я по верёвке скользнул в лодку, саблей обрубил последнюю связь с кораблём и веслом оттолкнулся от судна.
Сев на вёсла, как мог быстрее стал отплывать подальше. Но не успел проплыть и ста метров – приблизительно половину до русского судна, как сзади рвануло. Поскольку я грёб спиной к русским, то картина взрыва была перед глазами.
Сначала из-под палубы вырвался столб пламени, судно вспухло изнутри, и во все стороны с грохотом полетели обломки. Меня на лодке изрядно подбросило, рядом начали падать доски, реи, непонятно ещё какой мусор. Жалкие остатки пиратского корабля пошли на дно. Я оглянулся, русское судно уже было недалеко. Слава богу, оттуда не стреляли. Подплыл к борту; судно сидело низко, видимо, было хорошо нагружено.
– Чего тебе, басурманин?
– Да какой я басурманин! Свой я, русский.
– А чего на пиратском судне был?
– В плену, родимые, вас увидел, да судно и взорвал.
– Как звать-величать тебя?
– Кожин, Юрий Кожин, бомбардир первой роты Преображенского полка.
На корабле пошушукались.
– Ну, лезь сюда.
С корабля сбросили шторм-трап. Я крикнул:
– И верёвку сбросьте!
Сбросили верёвку, на парусных судах этого добра хватало. Я отвязал сундучок, сверху потянули, и сундучок оказался на палубе. По трапу я шустро взобрался наверх. У борта стоял капитан и его помощник, несколько в отдалении – матросы. Всем было интересно узнать, как мне удалось взорвать пиратский корабль и, оставшись в живых, сбежать.
Я представился – главный бомбардир Преображенского полка Юрий Кожин. В Азовском походе Его Величества Петра Первого был пленён турками, бежал, добираюсь домой. Силою и обманом попал на пиратский корабль, прослужил две недели, завидев родной флаг, из пушки бомбою снёс кормовую надстройку и взорвал крюйт-камеру.
